Впечатлительная испанская натура сказалась: глаза их разгорелись при виде драгоценных камней. В особенности понравились им изумруды и наши сибирские аквамарины громадной величины.

— Cual tesoro! Eccellenti![7] — восторженно шептали оба.

Чтобы еще больше очаровать их, я достал из того же неисчерпаемого кошелька перстень с опалом и, одев на палец, стал показывать. На лицах моих товарищей сразу появился панический ужас, он чувствовался даже в их глазах, черные зрачки их сразу потускнели.;

— Скиньте, скиньте скорее перстень с руки, сеньор, если вы не желаете нажить себе какое-нибудь несчастье! — настойчиво повторял мне один из них, дон Эстабан.

— Я очень вас об этом прошу, — умоляюще повторил его товарищ, черный, как ночь, Амброзио Пепе.

— А почему? — изумился я подобной настойчивости моих собеседников.

— Разве вы не знаете, что этот камень проклят, он приносит одно несчастье, нередко… даже смерть! — добавил он глухим, трепещущим голосом.

Я улыбнулся легкомыслию испанцев и шутливо проговорил:

— Какой пустяк! Я ношу этот перстень уже много лет, раньше носили его мои предки и никогда ничего с ними не случалось.

— А вы поройтесь-ка в ваших воспоминаниях и тогда убедитесь, что когда-нибудь все-таки случилось с тем, кто его носил, несчастье.

— Уверяю вас, что ничего подобного никогда не было!

— Ну, в таком случае вы, значит, заколдованы, — боязливо на меня поглядывая, прошептал Амброзио.

— Хотите знать, сколько горя принес один такой камень в нашей королевской семье? — торжественно-мрачно спросил дон Эстабан.

— Буду очень рад; пожалуйста, расскажите, — обрадовался я, ожидая услышать от испанца совершенно для меня новое.

Эстабан скосил глаза на пустые бутылки, я понял его намек.

— Эй, цаппатило, — крикнул я маленькому слуге, — еще!

Оба мои испанца нахохлились, как два петуха, вытащили из кармана по вирджинии и, наклонясь к газовому рожку над столом, у которого мы сидели, задымили cigarros.

Я приготовился слушать и наблюдать за рассказчиком, зная, как южные народы умеют рассказывать, с пояснительными жестами и излишней театральностью.

— Много лет тому назад в Мадриде при дворе блистала графиня де Кастильоне. Она принадлежала к очень старинной испанской фамилии и была такая красавица, что каждый мужчина, завидя ее проходящей мимо, набожно складывал руки и восторженно шептал:

— О, мадонна!

При дворе же ее прямо обожали. Король Альфонс XII был в нее влюблен, и все думали, что он непременно женится на красавице-графине, тем более что род ее был почти равен по древности королевскому.

Вероятно, это так бы и случилось, тем более что Альфонс был без ума от прелестной девушки и исполнял все ее малейшие желания и капризы…

— Но вы знаете, сеньор, где замешаны две женщины, там всегда происходит неприятность, — вмешался в рассказ Амброзио.

— Да, Амброзио прав! Королева-мать приревновала сына к этой красотке; а так как, по испанской пословице, «и самое высокое дерево роняет все-таки листья на землю», то и королева Изабелла, не лишенная общечеловеческих чувств, позавидовала графине де Кастильоне в ее красоте. Когда молодой король открылся матери, что безумно обожает графиню и просит благословления матери на брак с нею, королева Изабелла с виду не стала препятствовать подобному желанию сына, но просила отложить окончательное решение его на несколько времени. Воспользовавшись этим промежутком, она очень политично сумела сплавить молодую красавицу от двора и посредством духовника последней, преданного королевскому дому, падре Игнацио, внушить графине, что король ее не любит.

Падре превосходно исполнил тонкое поручение и так обделал это делишко, что графиня де Кастильоне поняла, что молодой Альфонс никогда на ней не женится.

— Вы знаете, сеньор Хорхе, каковы наши испанские женщины? — не выдержал снова Амброзио и прервал рассказчика. — Контесса решила отомстить! О, она отомстила покойному королю жестоко!

Эстабан с сокрушающим взглядом посмотрел на своего товарища, недовольный, что тот его прервал, и смущенный Пепе сразу умолк, пыхнул сигарой и весь окутался дымным облаком, скрывшим его смущенное лицо.

— Этот болтун мешает мне рассказывать, а сам ничего не знает! — презрительным тоном сказал Эстабан и, прихлебнув из стакана длинным глотком, продолжал рассказ.

— Исчезла из дворца графиня де Кастильоне; король несколько раз спрашивал, отчего ее нет при дворе, ему что- то отвечали неопределенное, снова повторял свой вопрос через несколько времени, а затем, сами знаете поговорку: «С глаз долой — из сердца вон!» — понемногу и забыл ее. Тут ему показали его невесту, молодой человек восхитился ею, королева-мать не стала медлить, и брак Альфонса XII с Мерседес свершился.

О, как была поражена непостоянством короля графиня! Жажда мщения вспыхнула в ее крови; очень может быть, что любовь ее к королю вовсе не была так велика, но тщеславие мучило ее. Считать себя почти королевой и неожиданно — разочарование… все горделивые мечты разлетелись в прах… этого не могла перенести гордая кастильянка.

— Он будет помнить, этот легкомысленный юноша! — точно захваченный волной рассказа, воскликнул Пепе, забывая о своей роли молчаливого слушателя.

— Слушай, Пепе, рассказываю ведь я, а не ты, а потому глотни вина и держи его во рту, тогда твой длинный язык не будет зря болтаться! — вне себя от гнева, крикнул на товарища дон Эстабан.

Амброзио еще больше смутился, сжался и даже положил ладонь на свои губы, точно давая клятву молчать.

Эстабан сделал трагический жесть рукой, откинул нависшую на лоб прядь черных волос, зловеще-искоса посмотрел на меня и трагическим шепотом проговорил:

— Она послала своему вероломному жениху подарок… роковой подарок — перстень с опалом! Девушка знала, что случится с тем, который оденет себе на руку этот перстень, она предвидела роковой исход!

Камень был великолепный, редкий, в сокровищнице графов де Кастильоне он считался одним из лучших, но роковое свойство его было известно одному в роде: отец графини, умирая, открыл ей эту тайну.

Молодой король сидел на террасе дворца в Эскуриале со своей супругой, королевой Мерседес, когда его личный камердинер принес полученный перстень. Едва только он успел открыть футляр и золотой луч солнца упал на драгоценный камень, как опал точно ожил и загорелся огнем.

Молодая королева вскрикнула от восхищения и стала просить своего супруга подарить ей этот перстень.

— Радость моя, солнце мой души, разве я могу в чем-нибудь тебе отказать, — с довольным видом произнес король и, взяв из футляра перстень, одел его на палец своей супруги….

Роковая минута! О, если бы знала жизнерадостная Мерседес, что ее ожидает в скором времени! Никогда бы она не притронулась к драгоценному подарку, предназначенному для ее супруга! Но жребий пал на нее… Воля судьбы должна была свершиться. Жертвой мести оскорбленной графини де Кастильоне оказался не сам король Альфонс XII, а его юная супруга.

С этого дня королева Мерседес стала прихварывать, болезнь незаметно входила в нее, она увядала с каждым днем. Розовые щечки королевы поблекли, куда-то исчез ее серебристый смех, яркие глазки, в которых горела любовь к молодому супругу, потускнели.

Тщетно пытались врачи исцелить ее болезнь — им это не удавалось — через несколько месяцев молодой жизнерадостной королевы не стало. В королевской опочивальне лежал ее бездыханный труп. Вдовец-король плакал, как ребенок, сжимая в объятиях это милое нежное существо.

С похудевшей ручки покойницы скатился роковой перстень и упал на мягкий ковер. С перстнем этим она никогда не расставалась, ей был мил и дорог подарок молодого супруга.

Король наклонился, поднял перстень с пола, со странным вздохом прижал его к своим губам и, передавая роковую драгоценность своей бабушке, королеве Христине, рыдая, прибавил: