Харальд превратил посох в копье и тронул поводья, морал взял с места лёгкой, грациозной рысью. За лидером отряда направились остальные чатра. Шли тихо, стараясь держаться в тени холмов, - противник не должен раньше времени узнать об их плане. Не звучали боевые трубы, не кричали всадники, только слабый ветерок колыхал синие плащи. Монахи благополучно обогнули второй холм и выехали на открытое пространство. Впереди лежала широкая долина, в центре которой шла ожесточённая сеча, с противоположного края и немного правее возвышался замок барона Милич. Дальше скрываться не имело смысла. Наоборот! Харальд поднял руку, барды грянули «Атаку», накладывая бафы, скакуны с лёгкой рыси перешли в тяжёлый, всесокрушающий галоп.
Клин всадников вылетел на залитую солнцем равнину. Блеснули костяные отполированные доспехи монахов, вспыхнули белым наконечники копий, чёрная волчья голова скалилась с развевавшегося на ветру синего знамени ордена. Три десятка чатра, словно дымчато-голубой дамасский клинок, вспороли покрывавший долину шевелящийся человеческий ковёр. Захваченные врасплох пехотинцы повстанцев дрогнули, попятились назад, стараясь убраться с его пути.
Позеленевший от ужаса Святослав не отрывал взгляда от бьющегося на ветру знамени Серого Мисаля. О таком он не договаривался! Жисько куда-то пропал, представители Шиманьского спокойно стояли рядом с ним на площадке надвратной башни, а сумасшедшие монахи рвались вперёд. Ещё немного - и они будут здесь! Отсюда было прекрасно видно бело-синюю стрелу, рассекавшую стальное море, и она неотвратимо приближалась, а на самом острие неистовствовал всадник на огромном олене, казавшийся Миличу ожившим кошмаром из древних легенд. Когда-то именно такие наездники завоевали практически весь континент и вот один из них оказался рядом с ним... барон захотел оказаться где угодно, но только не тут.
- Воевода! - Голос претендента на престол, высокий и скрипучий, был куда громче, чем следовало для таких слов. - Где воины графа Казарского?! Он обещал...
- Отряд, переданный графом, находится на своих позициях и выполняет возложенную на него задачу, - сообщил Борис Гуровский, в глубине души посылая Милича ко всем демонам. Такому не армии водить, а сидеть, скажем... на троне. Даже странно, что этот трус с бледной физиономией и расстроенным желудком - дворянин, а не какой-то комедиант. Воевода положил руку на оголовье меча.
- С вашего разрешения, Ваше Светлость, я вас покину. Моё присутствие требуется в другом месте.
Милич его, похоже, не расслышал, его мысли были заняты другим.
- Задачу?! Какую?! - визжал мелкопоместный барон в лицо воеводе Ксаверия Шиманьского. - Скоро монахи снесут мне голову?! Они уже близко!
- Не так близко, как вам кажется, - Борис с трудом сдерживал раздражение, - вы смотрите с вершины, это приближает противника. Монахам нужно прорваться сквозь наши ряды и подняться на холм, они неминуемо потеряют разгон, да и людей у них в отряде немного.
- Если Казарский не двинется с места, я прикажу отступать! Слышите?! Пошлите к нему гонцов! Немедленно.
- Уже послали, Ваше Светлость! - Ох, не надо было об этом говорить! Бывший барон Милич, нынче называвший себя Святославом Риницким, впал в одну из своих истерик, которые могли продолжаться несколько дней. Ещё больше позеленев, Милич, не стесняясь того, что его слышат, заголосил о том, что граф Казарский предал и надо бежать.
Воевода, как преданный вассал Ксаверия, был абсолютно уверен во всех союзниках сеньора и слепо следовал его приказам. Если Шиманьский сказал, что воины Казарского выполнят поставленную задачу - так и будет, но взывать к разуму перетрусившего барона - только зря терять время. А чатра хороши! Это и впрямь лучшие воины Инурака. Воевода в молодости был отменным бойцом и не мог не восхищаться чужой отвагой и мастерством, даже если это ломало тщательно продуманные планы. А ведь монахи и впрямь могут прорваться. Если их не остановить, так, скорее всего и будет. Пусть армия Риницы сильно потрёпана и раз в пять меньше, но они бьются с остервенением диких волков и, рано или поздно, прикончат домашних пуделей. Воевода поймал себя на том, что чуть не закричал «браво», глядя, как лидер чатра снёс голову зазевавшемуся наёмнику. Ах, как он дерётся!
- Я приказываю отходить! - Вопль Милича напомнил Борису Гуровскому о его миссии. - Они сейчас будут здесь!
- Вполне возможно, Ваша Светлость, - заметил стоявший рядом с претендентом на корону светловолосый виконт Стогнич. - Не угодно ли Вашей Светлости лично возглавить наш последний резерв?
А эмиссар - шутник, даром что из Тайной Службы! Лично возглавить... Если б у них в запасе была ещё полутысяча рыцарей, Милич принял участие в атаке, затесавшись где-то в середине строя (где-то очень глубоко в середине). На подобное проявление «храбрости» барон вполне способен, но оказаться лицом к лицу с огромным северянином... Дралась лягушка с аистом...
- Воевода... - Интересно, когда этот ублюдок перестанет зеленеть? Кажется, дальше некуда, ан нет. - Ксаверий Шиманьский обещал, что я буду в безопасности. Почему вы молчите? Где Казарский?! Вы меня предали!
- Мы верны вам, Ваша Светлость, успокойтесь. Если вы желаете отступить...
- Да! Желаю! Немедленно. Мы уходим в Лотаву!
- Мой господин будет крайне недоволен.
- Его бы сюда! Это он воюет с Мисалем, он! Ваш господин меня заставил, я не хотел... Он и господарь Лотавы. А теперь меня убьют из-за вас. Мы сдадимся! Слышите?! Мы сдаёмся. Катаржина девушка и нас помилует, она будущая мать... Прикажите сложить оружие!
Помещик, как есть - помещик. Воевода презрительно скривился. Однажды Борис услышал фразу, что помещики - в большей степени крестьяне, чем дворяне. Тогда он возмутился, мол, как можно говорить об аристократах в подобных словах, однако сейчас убедился в их правдивости.
- Нет, Ваша Светлость. Если Вашей Светлости угодно отступить и вывести армию в Лотаву, мы так и поступим, но сдаваться противнику, который в пять раза малочисленней... Корибут-Гуровский не станет и Вашей Светлости не позволит!
- В пять?! Да монахи сейчас будут здесь, и мне плевать, что на флангах полно наших остолопов. А ваш Казарский заодно с Катаржиной! Княжна побеждает, разве вы не видите?
Борис Гуровский видел. В воплях бледно-зелёного труса было зерно истины, даже два. Отряд чатра и впрямь мог прорваться к замку, и только светлым богам Прайма известно, кто в этой схватке победит. Милич, во всяком случае, мог лишиться своей бесцветной головы, да и самому воеводе не улыбалось попасть в плен к неуравновешенной Катаржине. Второй правдой было то, что отряд графа Казарского не успеет прийти на помощь. Всё с самого начала пошло вкривь и вкось: полк Жисько куда-то исчез, не доведя дела до конца, а гвардейцы Риницы умело подставили кавалерию повстанцев под обстрел уцелевших лучников. Изначально Гуровский планировал использовать два резервных полка для ротации уставших воинов, но пришлось бросить их в бой. Удар же чатра, неожиданный и удивительно результативный, мог увенчаться разгромом бунтовщиков. Неужели, и впрямь лучше отступить... С всадниками Казарского можно связаться при помощи рабов-демов, но кавалеристам потребуется время, чтобы из глубокого тыла противника сместиться на поле боя. Придётся брать ответственность на себя.
- Чего вы молчите?! Где мой конь? Сколько я буду ждать?!
- Ваша Светлость, как я говорил ранее: Моё присутствие требуется в другом месте. С вами остаётся виконт Стогнич, - воевода коротко кивнул и поспешил вниз, во внутренний двор замка.
- Остановитесь! Я приказываю! - крикнул в спину спешащего рыцаря Милич, однако тот его проигнорировал. Барон, с расширившимися от ужаса глазами, посмотрел на виконта: - Он ушёл... ушёл и забрал мой эскорт! Последнюю сотню рыцарей!
- Ваша Светлость, всё будет хорошо...
А ведь было мгновение, когда он подумал, что план Катаржины сработает, и они пробьются к замку. Не сработал. В крепости пропели трубы и из распахнутых ворот вперёд ринулась сотня тяжеловооружённых всадников, в ненавистных цветах Шиманьского. Будь проклят этот красно-жёлтый двуколор, знак предательства, трусости, подлости! Но подлец - не обязательно дурак. Рыцари повстанцев устремились точно на отряд монахов, как представляющий наибольшую опасность... Теперь главное - скорость. Оставить в покое вражескую пехоту и оторваться от кавалеристов между холмами. Маневр сложный, но, если нет другого пути, надо сделать и невозможное. Или, по крайней мере, попытаться. Харальд поднял оленя на дыбы, вглядываясь вперёд. Нет, не прорваться, но мы ещё живы, и до победы ублюдкам ох как далеко.
