Солдаты сохраняли безупречный строй, но все отвели глаза, увидев, как я внезапно остановился перед двумя провинившимися бойцами.
- Ты получил приказ от офицера, поставленного над тобой твоим военачальником. - Глядя сверху вниз на Альвборда, я обратился к нему: - Тебе оставалось только одно - повиноваться!
Покаянно, Альвборд ещё ниже опустил голову и замер, ни слова не сказав в свою защиту. Я обернулся и посмотрел на второго виновника происшествия:
- А ты ударил собрата-воина, когда он исполнял свой долг!
Тот также промолчал и только ниже склонился к земле. Пятьсот человек стояли на просёлочной дороге, не издавая ни звука, казалось, будто даже звери и птицы исчезли, чего-то испугавшись, примолкли, боясь привлечь внимание своими голосами.
Обратившись к своим офицерам, я вынес приговор:
- Эти двое нарушили устав и предали честь ордена. Обоих - казнить.
Бадвин скользнул по другу наполненным сожаления взглядом, но быстро взял себя в руки и начал отдавать необходимые команды, чтобы привести приговор в исполнение. Лишь мимолётную тень страха я смог уловить в глазах обречённых. Но то не был страх смерти: каждый воин принял бы смерть с радостью и без колебаний. Их страшила мысль о бесславной смерти, о казни, уготованной рабам. Каждый знал, что означает для него утрата воинской чести: после перерождения, они окажутся слугами, рабами или бессловесными животными. Но затем их лица вновь скрылись под маской бесстрастия - только достойным поведением перед лицом самой позорной из смертей каждый из осуждённых мог заслужить хотя бы малейшую надежду на милость богов, когда по милости богов, они вновь окажутся в мире живых.
- Не надо, - жестом руки я остановил приготовления к повешиванию.
Солдаты, уже собравшиеся накинуть верёвки на ветви раскидистого дерева у дороги, замерли в непонимании. Взгляды всех присутствующих скрестились на мне и только приговорённые ещё ниже вжали головы в плечи, страшась неизвестности.
- Я сам. - «Будь ты проклята, Шапка Мономаха! Вот честное слово, рано или поздно, меня всё это достанет настолько, что схвачу Ярославу и сбегу с ней куда-нибудь подальше от всех... в глушь».
Иногда, приступая к какой-нибудь работе, мой отец тихо бурчал себе под нос: «Хочешь, не хочешь - должен». Вот так же и я: мне было понятно, что если сейчас жёстко, даже жестоко, не навести порядок в Фаланге, подобные случаи будут повторяться всё чаще и чаще. Только понимание не означает согласие.
Я достал посох и превратил его в глефу.
Виновные в драке и неподчинении приказам старшего офицера должны понести наказание. Не спорю. Так надо. Но я не собираюсь обрекать этих воинов на позорную смерть, пусть лучше умрут от моего клинка...
Глефа взметнулась дважды. Две головы упали в дорожную пыль.
- Похороните их, - сказал я бесцветным голосом. - Выдвигаемся домой.
Солнечный свет внезапно показался мне невыносимо ярким. Я почувствовал жуткую усталость, словно после целого дня тяжёлой работы. Ясно было одно: солдаты не должны заметить во мне ни намёка на слабость. Осмотревшись вокруг, я понял, что на олене больше не поеду (настроение пропало), поэтому забрался в карету и удобно устроился на диванчике. Кто-то захлопнул дверь, сказал что-то кучеру и экипаж тронулся с места - никто из офицеров не захотел путешествовать со мной. Я надеялся: это проявление такта и понимания, а не пренебрежения и ненависти.
Неожиданно мне вспомнилась сцена из одной книги.
Лорд казнил преступника и, возвращаясь в родовой замок, спросил своего малолетнего отпрыска:
- Сынок, как ты думаешь, почему я убил этого человека?
- Он был преступник, отец, - ответил мальчик. - Он воровал, грабил и убивал.
- Да, это так. Но ты не понял меня. Я говорю не о том, почему он должен был умереть, а о том, почему я сделал это своими руками.
- У короля есть палач, - проговорил неуверенно его сын.
- Есть, - согласился отец. - Как и прежде у королей. Но наш обычай древнее. Кровь Первых Людей по-прежнему течёт в наших жилах: мы считаем, что тот, кто выносит приговор, должен и нанести удар. Если ты собираешься взять человеческую жизнь, сам загляни в глаза осуждённого. Ну а если ты не в силах этого сделать, тогда человек, возможно, и не заслуживает смерти.
Лорд пристально посмотрел в глаза мальчика и продолжил:
- Однажды, сын, ты станешь знаменосцем, будешь править собственной крепостью от имени твоего брата и твоего короля, и тебе придётся совершать правосудие. Когда настанет такой день, ты не должен находить удовольствие в этом деле, но нельзя и отворачиваться. Правитель, прячущийся за наёмных палачей, скоро забывает лик смерти.
Я был полностью согласен с этими словами... но, Боже (!), как же паршиво себя чувствуешь после такого. Меня начала бить крупная дрожь. Широко открытыми невидящими глазами я уставилась в одну точку перед собой. Неожиданно ко мне пришло понимание, что я должен был с самого начала предвидеть конфликт между бывшими серыми воинами и ветеранами.
Мысленно осыпая себя упрёками за это упущение, я отодвинула занавеску кареты и, подозвав варвара, спросил:
- Харальд, почему Семён не назначил в первую смену дозора старых и новых воинов вперемежку, а выбрал только ветеранов?
Если побратима и удивил мой вопрос, он этого не показал:
- Сергей, - наедине мы обходились без титулов, - Семён именно потому и ошибся, что не хотел вызвать недовольство старых солдат. Он думал, что, отстояв первую смену, они получат возможность отдыхать от обеда до утренней смены без перерыва и оценят такое преимущество. Конфликты возникали и раньше, если бы здесь был любой из нас... - жестом он показал, что имел в виду самого себя или сотников, - ничего этого не случилось бы. - Он помолчал, прежде чем продолжить. - Но действовал Семён правильно. Если бы он не вмешался, дело могло дойти до стычки между старыми и новыми, а он сумел это предотвратить, так что наказывать пришлось только двоих.
- Когда вернёмся домой, надо будет назначить Семёна командиром патруля по всем правилам. - Кивнул я, соглашаясь с побратимом. - Наш гарнизон разрастается, и теперь требуется больше офицеров.
«Вот что интересно, подумал я. - Формально Харальд является лидером Дракона и не входит в Фалангу Серого Мисаля. В то же время, рядовые и сотники слушаются побратима беспрекословно... почему? Баран! Они же просто послушники, а Харальд - монах».
- Значит так, - тут я принял одно из тех быстрых и непререкаемых решений, которые снискали мне уважение всех соорденцев: - Сотников Даркина и Бадвина необходимо посвятить в монашеский сан. Один из них станет полковником Фаланги, а другой - воеводой Риницы.
- Сергей, городом управляет магистрат, - решил напомнить мне Харальд.
- Пока ещё, Риница - мой город и я буду решать, кто, и какие должности в нем займёт. Как думаешь, этот мошенник Бажен был сотником, когда служил у барона Дрогичин, можно ли ему доверить офицерскую должность в Фаланге?
Харальд пожал плечами: среди новичков он не мог назвать лучшего кандидата. Верно расценив молчание побратима, я продолжил:
- Хорошо, мне надо, чтобы как можно скорее были разрушены всякие барьеры между отдельными группами гарнизона. Ветераны и новички не должны чуждаться друг друга. Фаворитов здесь не будет.
Варвар снова кивнул. На его суровом лице даже промелькнул намёк на улыбку, который вполне можно было принять за откровенное одобрение.
- Скоро мне понадобятся люди, которые будут повиноваться без малейшего колебания. Я не могу допустить, чтобы мои планы сорвались.
Распрощавшись с Харальдом, который поспешил к своим оленям, я вновь почувствовал, что в состоянии связно мыслить. Апатия и равнодушие, охватившие меня после казни, исчезли. Я вернулся к своим замыслам по укреплению Серого Мисаля. Пока ещё это были лишь неясные образы, идеи и мне не хотелось ими делиться с кем-либо из друзей, пока они не превратятся в законченный план - мои цели выходили далеко за рамки простого выживания. Честолюбивые мечты кружили голову.
