И вот тогда Владимир Ильич разработал план. Он незаметно отвел крестьянского парубка в сторону и шепнул:

– Аннушка передала: как стемнеет, приходи на гумно.

Ваня от неожиданности выпучил глаза и раззявил рот на все лицо.

– Что ты, Ваня? – ласково похлопал его по плечу Владимир Ильич. – Соберись!

Вечером он переоделся в сестрин сарафан, подвязал косынку и подложил под щеку вату. Для большей убедительности вату он доложил и в другие места. И в таком виде отправился на встречу.

Ваня уже ждал.

– Что это? – спросил он, показывая на щеку.

– Зуб заболел, Ваня, – измененным голосом сообщил Владимир Ильич. – Флюс. Это ничего. Это не помешает.

– А-а!..

– Смотри, Ваня, какие звезды! – поведал Владимир Ильич, боком двигаясь к Ивану.

– А чо они?

– Красивые они, Ваня!

– А-а!..

– А какая луна! – прижимаясь к Ивану почти вплотную, шепнул Владимир Ильич.

– А чо луна? – напрягся Иван.

– Круглая она. Круглая как…

Владимир Ильич не успел сообщить, с чем схожа луна по круглости. Потому что Иван сам захотел это проверить. Для этого он пустил в ход руки и стал заваливать Владимира Ильича на сено.

Будущий вождь мирового пролетариата возмутился. Он даже захотел предъявить доказательства заблуждения крестьянина. Но как-то удивительно быстро сообразил, что вряд ли это поможет. Да и план рушился.

– Медведь! – остановил он разгоряченного Ивана, упираясь ему коленками в грудь. – Подожди! Я сама.

– А что? – похрипел Иван, ослабляя хватку.

– Давай, Ванюша, поиграем в прятки.

– Чо?

– В непростые прятки, голенькими.

– Как это? – Ваня приподнялся с будущего социал-демократа.

– Кто победит, тому проигравший исполнит любое желание.

– Согласен, – сообщил Иван, полностью освобождая Владимира Ильича.

– Ну, вот, – сказал Владимир Ильич, вставая и отряхиваясь. – Ты водишь первым.

– Чо это?

– Раздевайся, закрывай глаза и считай до ста.

– А потом чо?

– Потом ищи! Видишь, я готовлюсь! – Владимир Ильич кокетливо приподнял край сарафана, предварительно отступив в сторону.

– Прячусь!

Он забежал за стог сена и помахал оттуда сброшенным сарафаном.

– Шерше ля фам!

– Чо?

– Считай, Ваня, считай!

– Раз! Два! Три! – быстро повел счет Иван.

Владимир Ильич вовсе не был уверен, что тот умеет считать до больших величин. И не стал мешкать. Сарафан он закинул на верх копны, а сам опрометью бросился домой.

Там он мгновенно переоделся в свое и с большим биноклем зашел в гостиную.

– Мама, – сказал он, предлагая бинокль, – какая смешная картина – голый человек на гумне.

Мария Александровна взяла бинокль и смотрела в него долго и внимательно.

– Ильюша, – позвала она мужа, – а не совершить ли нам вечернюю прогулку?

– Машенька, я уже ложусь спать, – стал было отнекиваться муж.

– Ильюша, моцион перед сном очень полезен, – твердым голосом отрекомендовала Мария Александровна.

– Хорошо, хорошо! Иду!

– Можно я с вами? – попросил Владимир Ильич, побоявшись, что в темноте родители не найдут нужное.

– Пожалуй… – заколебалась Мария Александровна.

– Ну, ма! – заныл сын. – Это ведь я заметил.

– Ладно!

Подсвечивая себе керосиновой лампой, они втроем отправились на гумно. Ванятку они уже там не застали. Обошли вокруг два раза.

– Зря ты, Мария, паниковала, – сказал Илья Николаевич.

– А это что? – притворно удивился будущий вождь пролетариата, показывая на девичий сарафан в стоге сена.

– Анна! – охнула Мария Александровна.

– Маняша, – обнял ее за плечо муж, – она дома!

– Пошли домой! – скомандовала Мария Александровна.

За всю обратную дорогу она не проронила ни слова.

– Где ты была, Анюта? – притворно ласково спросила она у дочери.

– В саду. Я слушала соловья.

– Мы его даже видели, – начал было Илья Николаевич и осекся под внимательным взглядом жены. – Гм…

– И как он тебе? – сладким голосом продолжала Мария Александровна.

– Ах, мама, он выводил такие заливистые трели.

– А где твой розовый сарафан, дочурка?

– Не знаю, – растерялась Анна, порывшись в вещах. – Наверно я отдала его стирать нашей горничной.

– Ладно. Иди спать, – пристально всматриваясь в дочь, сказала Мария Александровна.

В комнате родителей долго не гас свет. Утром Илья Николаевич объявил, что вместе с Анной возвращается в Симбирск.

– Зачем? – удивилась дочь.

– Будешь готовиться к поступлению в институт.

– Но экзамены сдавать только на следующий год.

– Чем раньше начнешь готовиться, тем больше будешь знать. И вернее поступишь.

Анна хотела возразить, но он перебил ее:

– Я двадцать лет работаю в системе народного образования и знаю, как лучше.

В тот же день Мария Александровна о чем-то долго беседовала с сельским старостой. С тех пор Ванятку больше никто не видел. Говорили, что его забрали в армию, во внеплановый призыв. И дальнейшая судьба его неизвестна.

Вот тогда-то, с тех пор Владимир Ильич и перестал доверять крестьянам. И во всех революционных делах отдавал приоритет пролетариату.

Владимир Ильич слыл в революционной среде атеистом. Но мало кто знает, что веру в Бога он утратил еще в детстве.

Родители Владимира Ильича были людьми набожными. Они постоянно говорили детям о Боге, бессмертии души и о необходимости вести себя при жизни так, чтобы душа потом попала в райские кущи, а не жарилась бы вечно в аду на сковородке.

Дети слушали и внимали.

Однажды Мария Александровна заметила, что маленький Вова забрался за шкаф и чем-то увлеченно там занимается. И при этом азартно пыхтит и сопит.

Когда мама заглянула, то увидела, что сынок, кряхтя и тужась, отрывает голову подаренной ему в день рождения лошадки.

– Что ты делаешь, Вова? – спросила его мама.

– Хочу узнать, где у лошадки душа.

– Вова, она же не настоящая. Это игрушка.

– А с настоящей мне не справиться, – огорчился будущий вождь рабочих, но ненадолго.

– Мама, мама! – вбежала как-то в комнату младшая дочь Ольга. – Вовка на улице лягушку режет!

Мама выскочила за дверь и увидела, что Володя действительно на деревянной доске большим кухонным ножом разделывает земноводное.

– Ты что делаешь? – воскликнула Мария Александровна.

– Я проверял, – объяснил мальчуган, втыкая нож в землю. – Нет никакой души! А значит, нет и Бога!

Он сорвал с шеи серебряный крестик и швырнул в траву.

– Не хочешь носить крестик – не носи, – сухо заметила мама. – Но выбрасывать его совершенно необязательно. Он все-таки денег стоит.

И Мария Александровна подняла крестик с земли.

Настоящий политик, в отличие от рядового обывателя, может любое обстоятельство истолковать в свою пользу.

Маленький Вова еще не помышлял ни о какой политике, не знал даже этого слова. Но действовал вполне политически.

Как-то все семейство Ульяновых гостило у маминой сестры – тети Ани. И кто-то из детишек нечаянно разбил графин.

Сколько ни пытались взрослые выяснить, кто это сделал, так никто и не признался.

И вот спустя несколько дней, уже у себя дома, вечером, перед сном Володя неожиданно спросил:

– Мама, а говорить правду – это хороший поступок?

– Да, сынок.

– А за хороший поступок человека награждают?

– Непременно.

– Мама, а я могу рассчитывать на баночку леденцов «Ландрин»?

– За что, Вова?

– За правду. Графин у тети Ани разбил я. Нечаянно.

– Хорошо, сынок, спи. Теперь у тебя будет легко на душе.

– А как же награда?

– Я подумаю. Спите дети…

Мама погасила свечи и вышла из комнаты. А на Владимира Ильича накинулась его младшая сестра Ольга.

– Какой же ты, Вовка, пройдоха!

– Ты о чем? – удивился тот.

– Это надо ж: и графин кокнул, и еще подарок за это требует!