Самолётик Погуще пыль, пожиже тёплый воздух, дремучий вечер липами разжат. Вселенная сдувается сквозь звёзды со звуком засыпающих мышат. Одна любовь не мается в заботе, в неё перпетуум мобиле вплетён — витает, как бумажный самолётик своим воздушно-капельным путём. Отчаянье сколачивает ящик, но обретёт устойчивость сома из вакуума всяк сюда летящий, кто всё-таки не выжил из ума, из кожи, из молекулы зачатья самой любви, читай – небытия… чтоб в пыточной её стонать от счастья и задыхаться воздухом ея! Первая любовь Весь опыт – за спиною в школьном ранце, но почему, прозрением дразня, простая цепь химических реакций так тяготит и радует меня? Что наполняет негой каждый кластер — в шестнадцать лет звонок на перекур. Там, где мелькнула лисья морда страсти, прольёт огни на ёлку Байконур. Умыт дождём, декабрь летит с катушек, ходулен по асфальту каждый шаг. Не притворяйся рыжей, хохотушка, довольно загорать через дуршлаг. За пазухой моей избыток хвои, с губы роняет искры «Беломор». Я, понимаешь, искренен с тобою — зачем на рану сыплешь NaCl? Из атомов колеблющихся соткан, шепчу мгновенью каждому – замри. Бьют волосы твои огнём из сопла ракеты улетающей с Земли. Почайпить Выдвигай перископ самовара над безмолвием истин букварных. Пробуй блюдце дыханием робким, угорая от шишек растопки. Брось в заварку брусники немного, угождая друзьям-педагогам, что привычно, с упорством паучьим, оплетут разговором, замучат. Ночь проклёпанная фонарями проплывает в рассохшейся раме, будто в Малом театре драма — леса рваная кардиограмма, где гуляет туман в шароварах — белки пихту расшнуровали, поднимается звёздной брагой свет гнилушек со дна оврага, опираясь на ив перила… Что ты там про любовь говорила? Фенимор Дождинок разбежались муравьи, оставив в бозе луж глаза воловьи. И соловей быть первым норовит, расстреливая сумерки любовью. Чего он там себе вообразил, прореживая трель пунктиром терций? Луна повисла карточкой УЗИ, где не определился пол младенца. Мы забрели в таверну «Фенимор» и на веранде будем целоваться, пока официант, как монитор, врубается в абстракции акаций. Торчат в углах индейские вожди, а под ногами – клок бизоньей шкуры. Здесь прячутся влюблённые, в дожди — ослепшие садовые скульптуры. Здесь Макс ещё не Фактор, наконец, и поцелуй – бездонная трясина. В телах перебегает стук сердец легко, как сборщик ямса в мокасинах. Займёмся же привычным ремеслом дарить детей родному Татарстану! Ты будешь верной девушкой с веслом, а я в свой горн дудеть не перестану. Мисс Доброй Надежды
Так – жаль мне, тебе так – удобно: заварочный чайник – Грааль. Налей же сквозь горлышко кобры отчаянья горькую даль. Будь паинькой, я же, касатик, не Лазарем жизнь прожигал. Поедем в кроссовках кататься давно я тебя поджидал. Пускай не достанется брони в одну из осенних кают, где сумерки сдвинули брови и ветер пакует уют. Замнём компромисс коромысла — повтора не будет на бис. Тяни сквозь соломинку смысла недоброй надежды кумыс. Связист Патриархат-лукум. Икар – орут вороны. С перрона, в Каракумы, состав неподвижной. А я простыл в тылу, и не понёс урона не вылез на рожон под ветер ножевой — квадратногнездовой, и свежеиспечённый, что твой гипсокартон на профиле небес. Гудит на образа и кашляет о чём-то мобильная моя, больная позарез. Зажжённых фонарей запущенные фрезы вылизывают март вдоль кромок и оград. Налаживая связь с любимой до зарезу, берёзовый покой томленьем не ограбь. Фанерные крыла уносят с колокольни, ты падаешь во сне уже – без кинопроб. В наушниках – любовь, и помирать не больно, когда вокруг Шопен и Штрауса галоп. Лёгкость бытия Пока в душе любовь и пантомима, успею ли, сквозь утренний туман, принять детали будущего зримо, оно – оно? А не самообман? Оно войдёт в твой дом без уважения — натопчет так, хоть спиртом пол протри. Вот отключить бы камеру слежения — боюсь, вся эта радость изнутри. Алло. Опять Вселенная на связи, космические шорохи и треск. Не спрашивай, откуда столько грязи — вот почему свинья никак не съест? |
