На пиво их просяное мы, конечно, особо не налегали — и на вкус оно довольно омерзительно по сравнению с нормальным виноградным вином, и доверять дикарям тоже как-то не с руки. Негры в плане эмоций — как малые дети или как цыгане, допустим, себя ведут, такова уж их натура, но то основание социальной пирамиды, а верхушка — она и у них себе на уме, иначе не стала бы верхушкой, и когда с тобой, заведомым чужаком, эти хитрожопые вдруг включают "душа нараспашку", то подозрительно это. Нигерийских писем так называемых никто не получал, в тексте которых так прямо и жаждщий тебя "облагодетельствовать" самозваный адвокат из Нигерии или Того — сама заботливость и доброжелательность? Вот, типа того. Поэтому, продегустировав немного для приличия, мы сослались на религиозный обычай не пить больше одной чаши вдали от дома и ушли на пришвартованные к берегу суда, а вечером выставили удвоенные караулы. Вождь было включил обиду, но видя, что этим только усиливает нашу подозрительность, обижаться передумал и подал знак нескольким своим, здорово смахивающий на отмену какого-то запланированного дела. Негры гудели где-то до полуночи, а судя по гвалту, назюзюкались в хлам, причём — поголовно, и наши мореманы ворчали, что верный шанс поразвлечься упускаем, потому как среди черномазых баб мелькали и симпатичные, а пьяная баба, как известно, звизде не хозяйка. Читать особо озабоченным лекцию о пресловутом СПИДе, которым в некоторых африканских странах нашего современного мира чуть ли не до четверти населения заражено, не позволяла их форма допуска, поэтому им напомнили, что и у культурных античных народов какой-нибудь зачуханный пастушок, которому хрен какая баба даст, нередко козу или овцу по бабскому назначению применяет, а тут — ещё и Африка, в которой и заразы всевозможной больше, и зачморённых больше, которым бабы не дают, но то когда трезвые, а по пьяни запросто, а празднества черномазые любят…

Замышлял ли вождь нападение с целью грабежа на случай, если бы ему удалось напоить наших, так и осталось, конечно, его тайной. Зато в чём мы на следующий день убедились, так это в том, что не зря проявили сдержанность в приобретении тутошних ништяков. Только завершили договоренную накануне сделку, загрузившись тыквенными сосудами с пальмовым маслом и большими гроздями спелых плодов в обмен на несколько ниток цветных стеклянных бус, как к вождю прибежал один из его негров и залопотал ему чего-то такое, отчего тот повеселел, что-то крикнул, и вся черномазая толпа обрадованно загалдела. "Финикийская купца, господина. Только что приплывал" — так нам пояснил наш негра-толмач это оживление туземцев. И точно, вскоре на реке показалась небольшая гаула, идущая на вёслах. Собственно, это главная причина, по которой тутошние финики продолжают плавать на архаичных гаулах, не переходя на давно уже известные и гораздо более совершенные суда типа корбит. На юг-то вдоль берега и течение помогает, и пассат, а вот обратно только на бризах суточных и лавировать, и далеко не всегда это проще, чем тупо грести. Гаула же для гребли приспособлена значительно лучше корбиты.

Купчина вновь прибывший, конечно, в осадок выпал, когда увидал, что место евонное уже другими занято. Пристал к берегу, не доходя до нас, десантировал на берег пешую разведку, та кустиками в нашем направлении — ну, на выходе из кустиков наши её и встретили. Сказали им, чтоб кончали дурью маяться, а причаливали рядом с нами, и если какие претензии к нам имеют, так всё обсудить можно — после чего к их изумлению вернули им их оружие и отпустили обратно к их купчине. Ну, тому уже деваться некуда — подплывает, причаливает, швартуется. Купчина, хвала богам, из числа знакомых оказался — ну, относительно знакомых. Напрямую с ним мы в Керне не контачили, поскольку нас интересовали крупные поставщики, но мельком и мы его видели, и он нас, и уж справки о нас он там, конечно, навёл. Поэтому и общий язык с ним нашли достаточно легко. Наш такт в отношении здешних товарных ништяков, предназначенных как раз для торговли с ним, он оценил и пять корзин орехов кола, которые мы продавать нигде не собирались, нам простил — главное цены не сбивать, а по всему остальному договориться можно. Ну, выговорил нам, правда, за то, что слишком щедро на его взгляд с черномазыми меняемся — нехрен их баловать, хватило бы с них и двух третей того, что мы им дали. Надо было ещё в Керне на него выйти и поговорить, и договорились бы обо всём заранее, как всегда в подобных случаях и делается. Нашего интереса к пальмовому маслу финик вообще не понял — зачем оно нужно, спрашивается, когда есть оливковое, которое нетрудно привезти хоть из Гадеса, хоть из Тингиса? Мало ли, что эти дикари здешние едят? Они тут, между прочим, и личинок всевозможных едят, так и в этом им, что ли, теперь уподобляться? Вот золото, слоновая кость, чёрное дерево — это да, за этим стоит плавать в Чёрную Африку. До недавнего времени ещё чёрные рабы неплохой спрос имели, пока проклятые дикари нумидийцы не начали массово гнать их в Карфаген, сбив этим давно устоявшиеся цены. Ну разве ж так у благоразумных и культурных людей делается? Дикари!

По случаю масштабной по местным меркам торговли с фиником вождь снова празднество устроил. Нападения наш финикийский коллега из Керны не опасался — давно торгуют, и давно уже все оценили преимущества регулярной торговли. В соблазн просто не надо черномазых вводить, привозя гораздо больше, чем они в состоянии выменять по устоявшейся цене — в этом случае могут, конечно, польститься на очень крупную для них разовую добычу, и когда только начинаешь с ними дела вести, то ухо с ними, само собой, держать надо востро. Слишком уж хочется им всего и сразу — вот даже по этому второму уже туземному празднеству видно, что не очень-то они о завтрашнем дне задумываться склонны. Сожрут сейчас запасы, сделанные на долгое время, поскольку ведь не столько даже сожрут, сколько перепортят спьяну, а потом сами же пойдут к соседям, чтобы вот эти самые вымененные у него товары, по поводу которых сейчас празднуют, на жратву самую обычную менять. Дикари! Но для него-то всё это давно уже не актуально, с ним-то ведь давно уже торгуют. Правда, слишком уж усердствовать в соревновании с неграми, кто кого перепьёт, не стали и финики. Сейчас-то, пока они пьяны, а будут ещё пьянее, так казалось бы, можно и дать матросне порезвиться, но ведь назавтра же негры протрезвеют, а они ж обидчивые! И как потом с ними торговать? Да и вообше, это делается не так — вот сейчас он покажет.

Он показал. Просто подошёл к вождю и поговорил с ним через своего толмача. Вождь, будучи уже слегка под мухой, не устоял перед зрелищем разноцветных бус, хоть и на себе имел таких же ничуть не меньше, и сделка состоялась — бусы перекочевали в его руки, а по его окрику перед финикийцем выстроилась шеренга молодых баб, из которых тот и выбрал три штуки. И кивает нам — типа, вот так это делается. Мы прихренели — типа, а завтра-то что будет, когда протрезвеет и поймёт, чего наворотил? А купчина смеётся — если даже вдруг и передумает, что весьма маловероятно, так пусть обратно меняется, а пока бабы обратно не выменены, купивший их вправе делать с ними всё, что пожелает. Наши страждущие от хронического сухостоя морские волки при виде столь простого и элегантного решения проблемы тоже неподдельно оживились, так что пришлось и нам тоже пойти навстречу чаяниям трудящихся масс. Были, конечно, опасения на предмет связанных с этим делом малораспространённых местных болячек, но знавший здешние расклады финик помог нам с выбором, забраковав парочку внушавших ему сомнение. С его помощью мы отобрали и тоже выменяли пять штук посимпатичнее — у нас-то ведь и людей больше, да и если не передумают черномазые назавтра, то ведь и у нас на Горгадах лишние пять баб будут не такими уж и лишними. К прибытию первых турдетанских семей рабы должны въехать, что будут со временем бабы и для них — возможность есть.

В общем, и у негров свой междусобойчик, и у фиников свой, и у нас тоже свой наметился. А наутро выяснилось, что и тут финик абсолютно прав оказался. Не то, чтобы проблем совсем уж не возникло — как им не возникнуть, когда самых смазливых выбрали, которые и у черномазых бесхозными не бывают? Да только возникли они не у нас и не у финикийцев, а у самих черномазых, да и то ненадолго. Вождь-то, конечно, и сам охренел, когда к нему жалобщики протрезвевшие понабежали, но когда ему напомнили, как дело было, и свидетели подтвердили, что хренеть-то ему с себя же самого и следует, он хренеть как-то передумал и решил, что всё сделал правильно, а недовольные сами виноваты — не столь важно, в чём конкретно, главное — виноваты. Или кто-то ЕГО виноватым считает?! Таковых не нашлось, и он успокоился. Ну, племянницу, правда, зря продал, так что вместо неё — самой невзрачной, кстати, из пяти "наших" — он нам любую на выбор предложил, и мы, конечно, выбрали уж всяко покрасивше. Нельзя сказать, чтобы наш выбор привёл его в восторг, но слово-то ведь сказано — ЕГО слово — и сказано в присутствии всей толпы, а раз он вождь, то стало быть прав по определению, а раз прав, то с хрена ли ему тогда своё заведомо правильное решение менять? Абсурд ведь, верно? Мы с этого дела в осадке, а финик ухмыляется — типа, ведь говорил же я вам, что едва ли эта расфуфыренная горилла передумает. Мы, значится, племянницу — уже хорошо попользованную, конечно, за ночь — вождю взад возвертаем, взамен другую тутошнюю красотку берём, свеженькую, а она ж тоже не бесхозная ни разу, и из-за неё аж трое черномазых загалдели — видимо, не придя толком в себя с тяжкой похмелюги. Зря это они, потому как в Африке это не оправдание — вождь зыркнул неодобрительно, а когда это не помогло, то и рявкнуть изволил, и самого голосистого из троицы тут же копьём продырявили — ага, молча и не отходя от кассы…