– В этих колготках что-то я запарилась. У тебя остались мои тоненькие, с лета?

Она мне их достала, и я переоделась.

– Теперь давай угощение делать, – говорит Наташка.

Я хоть и Алёна, а готовить ничего не умела, да и сейчас тоже. Но Наташка надела мне на шею фартук, завязала его сзади и посадила резать всякую всячину на салаты. Так мы и готовили не спеша, не торопясь, и было так здорово!

Незаметно за окном стемнело. Стол раздвигать не стали, зачем, когда нас будет только трое. Наташка зажгла ёлку. Она у неё, по её словам, наряженная, уже неделю стояла. Ну и на стол накрывать начали. Включили телевизор, а часов в десять пришла Людка. Конечно, одна, без мужа. Он у неё выпить любил, и в этот день исключения не было.

– Спит уже, гадёныш, – так сказала Людка.

Сели за стол. Вино купили креплёное, ну и налили, выпили. И так мы уютно и славно сидели, что потом я что-то и не могу припомнить такого Рождества. Даже по сегодняшний день.

В двенадцать мы подняли бокалы, и я сказала, что в Вифлееме уже горит звезда. Рождество наступило. Потом я взяла гитару, и мы все вместе давай песни петь. А часа в три решили укладываться спать.

Я Наташку на кухню позвала. Говорю ей:

– Ну-ка снимай с гвоздиков над плитой все свои полотенца, доски.

Наташка сняла и спрашивает:

– А зачем?

Я принесла на кухню три носка и повесила их на гвоздики:

– У них Сайта Клаус в носки подарки кладёт, а мы сами положим. Друг для друга. Они всегда носки над камином вешают, а мы над плитой, камина ведь нету!

Само собой все подарки в носки не влезли, ведь нужны специальные. Но мы со смехом то, что не влезло, положили на плиту. И открывать подарки не стали, хотя и знали, кто кому и что купил. Оставили до утра.

Пошли спать. Я с Наташкой. В трусиках и в лифчике. Причёска до утра, конечно, растреплется, но ничего, Наташка подправит. И макияж смывать не стала, хоть это и вредно для шкуры. От одной ночи не убудет.

Утром проснулись. Подушка, конечно, перемазана тональником. И все на кухню, за подарками. Охали, ахали и, конечно, смеялись. Прямо как дети! Наташка мне макияж подправила, после того как я с грехом пополам умылась. Сели завтракать. А потом я опять оделась во всё зимнее, и мы втроём отправились гулять.

Попели в парк, где с Наташкой я летом после кино гуляла. Снега там было полно. Я решила по снежной целине пройтись. Дура да и только. Забыла, что валенки у меня на колготки надеты, а вместо брюк, которые в валенки заправляют, юбка. Ну и начерпала снега дальше некуда! Весело. Села на спинку лавочки, сняла валенки и давай оттуда снег вытряхивать. Девчонки смеются:

– Что, подруга, не подрассчитала?

А я им:

– А вы не могли предупредить?

Они говорят:

– Зачем? Ты же сама должна понимать. Теперь будешь знать, как в юбке по сугробам лазить!

Вот так и прогуляли до сумерек. Потом Людка ушла домой, а мы к Наташке. Она мне говорит:

– А не езди ты сегодня. Можно и прогулять работу. Чего тебе будет?

Я подумала и решила остаться. Зажгли мы опять ёлочку, телевизор опять включили и сели за стол угощение доедать. На дуйте у меня целый оркестр играет, так мне хорошо!

Переночевали с Наташкой. А утром она пошла на работу, а я поехала в Москву. И к вечеру этого дня у меня температура. Так что на работе объясняться не пришлось. Но к Новому году я всё-таки выздоровела.

Вот такое волшебное Рождество было у Алёнки в первый год.

Хочу рассказать ещё одну историю о том далёком уже лете, тем более что на неё я намекнула в своих предыдущих воспоминаниях.

В этом тихом подмосковном городке люди по субботам и воскресеньям тоже стараются выехать на природу. У многих есть огороды, у кого-то приусадебные участки, а у Наташки был свой дом в деревне. Там раньше жила бабушка, а когда её не стало, дом превратился в дачу.

Деревня эта была совсем недалеко. От нашего с Наташкой дома где-то километров шесть-семь, так что на велосипеде туда доехать не составляло труда. Мы с ней там не раз бывали, правда, я была не Алёна.

Как-то, сидя со мной во дворе, Наташка говорит:

– А поехали-ка в эти выходные ко мне на дачу с ночёвкой.

Я, конечно, сразу согласилась. А Наташка так хитро на меня посмотрела и продолжает:

– Только я с тобой не поеду. Я поеду с Алёной.

Я-то была не против, но:

– А как же твоя мама?

– А мамы не будет. Она к кому-то в гости уезжает до понедельника.

На том и порешили.

В субботу утром я сказала тётке, что еду к Наташке на дачу до воскресного вечера. Тётка только рукой махнула. Она уже всё знала про нас с Наташкой. Разве в таком маленьком городке, а уж тем более в одном доме, можно было что-то скрыть?

И вот я у Наташки. Она выдаёт мне трусики, лифчик, в то лето он был третьего размера, белые носочки, босоножки и, конечно, моё любимое голубое платье.

– Одевайся, – говорит. – Красить буду.

Оделась я и уселась. Она быстро мне реснички накрасила, карандашом веки подвела, чуть-чуть тональника и припудрила.

– А помада? – спрашиваю.

– Так обойдёшься. Что мы, каждый день губы красим? – отвечает.

Я так хорошо запомнила этот макияж потому, что он, наверное, был самым быстрым. Но зато с причёской Наташка возилась долго:

– Какая ты растрепаиха! Сил нет расчёсывать! На, смотри.

Наташка даёт мне небольшое зеркало. Это что-то новенькое. Ну и чего я боялась? Подумаешь, без помады: я всё такая же, только не сильно крашеная. И я успокоилась.

– А вот это надень себе на спину, – говорит Наташка и протягивает мне небольшой рюкзачок.

– А что там? – мне же любопытно.

– Приедем в деревню, узнаешь.

Вот и весь ответ. И мы поехали.

А вокруг нас всё тот же август, лето к концу катится. Но солнышко греет очень жарко, и, съехав по дороге в ложбинку, на другую сторону мы уже ведём велосипеды рядом с собой.

Я вытираю пот со лба и говорю:

– Хорошо тебе, а мне что-то сегодня с этим рюкзачком жарковато.

– Но ты же ведь девочка, терпи!

И то правда: девчонки, по крайней мере большинство из них, терпеливее ребят. И я терплю.

Опять едем по шоссе и наконец сворачиваем на просёлок. По дороге нам повстречалось несколько наших общих знакомых. Наташка здоровается, а я, как всегда, молчу.

Кстати, езда на мужском велосипеде в платье, а особенно в таком коротком, какое было у меня, требует внимания: чтобы оно, это платье, не задиралось, и, если ты останавливаешься, обязательно подворачиваешь платье под себя, садясь потом на седло. А уж если на велосипед садишься, то смотри в оба, чтобы никто не заметил, как ты в это время сверкаешь своими трусиками. Ну, это так, лирическое отступление.

Минут через десять въезжаем в деревню, и наконец вот он, Наташкин дом! Приехали!

Заходим в дом, я снимаю с себя рюкзачок, платье, остаюсь в одном лифчике и плюхаюсь на диван. Наташка возится в сенях. Потом заходит в комнату, подаёт мне кружку с холодным-холодным квасом и говорит:

– Ты чего? Крышей поехала?

И показывает на платье.

– Так мы же дома!

– Так мы же в деревне! – передразнивает меня Наташка. – Тут в любую минуту без стука зайти может кто угодно!

И мне приходится надевать платье. Я без сил укладываюсь на диван:

– Всё, не могу больше.

– Вот, вот, лучше поспи, – говорит Наташка.

А меня, и правда, разморило, и я заснула.

Просыпаюсь. На дворе уже темно. А под окнами Наташка с кем-то разговаривает и, наверное, уже долго. Судя по второму голосу, это соседский парень, лет семнадцати, Васька.

– Да спит она, говорю тебе!

– Да какое спит! Иди, буди её. Ночь скоро, а она спать устроилась.

– А что, симпатичная у меня подружка? – спрашивает Наташка.

– Да я не особо разглядел. Вроде ничего, высокая. И волосы красивые, – басит Васька.

– Ты про причёску?

– Ну, про причёску… Наташ! Пойди, разбуди её!