— И что делать нам? — уже спокойно спросил Прастен.

Что такое гуляй-город, он с недавних пор знал. Тележный круг с высокими дубовыми щитами стал применять у них на Дону при защите торговых обозов, а потому Прастен осознал, что на убой его никто не собираемся пускать.

— Выманить на себя конницу, как я и говорил.

— Всего лишь, послужить приманкой?

— Мои люди будут стрелять, твои защищать. А если придется очень туго и решим уходить в леса, то еще и прикрывать отход,

— И тогда?..

— Тогда отойдем на засеку, что устроили в сотне метров отсюда на краю оврага и повторим действо. Туда заранее отойдет обоз, а сестрички отведут твоего брата. Скорее всего, нам до засеки этой придется идти под стрелами…

— Не придется! До этого стопчут!

— …поэтому помощь ваша придется как нельзя кстати. Могу дать ростовые щиты и длинные копья, на случай если такое произойдет, но воюйте как, привычнее, — мальчишка оглядел еще не пришедшего в себя Маркужа и добавил. — Мы справимся, сотник, лишь бы его люди из-за свары этой не возмутились и не побежали!

«Княжич» начал отдавать команды, по которым несколько школьников ринулись прочь, а Прастен начал действовать. Он знал, что надо делать. Подвести людей Маркуж под себя было самое время.

Он шагнул к эрзянину и с размаха ударил его кулаком в лоб. Тот уже «протрезвел» и даже стал шарить на поясе в поисках изъятого у него оружия, потому Прастен на этот раз не сдерживался, разбираться с новоиспеченным десятником не было ни малейшего желания, ни времени. Не обращая внимания на рухнувшее тело, Прастен вновь повернулся к мальчишке с вопросом.

— Так чем мне обнадежить моих людей? Я про добычу…

— Если возникнут проблемы, обещай больше, договоримся, но при этом не забывай, что у многих моих ребят семьи на попечении, да и знакомым девкам в глаза пыль пустить хочется…

Пополам? И лошадей?

— Коней сечь стрелами будем, а барахло нам и вовсе не нужно…

— И?

— После боя все примерно оценим, составим перечень в двух списках, опечатаем, а дотом ты все отвезешь вашему тысяцкому. Дядьку Петра я давно знаю и в справедливости его ничуть не сомневаюсь, потому окончательному вердикту от него поверю. Да это нам и выгоднее. У вас цены на шмотки и оружие дороже, а почтовая лодья ценную бумагу в наш общинный банк в два счета доставит.

Мальчишка тяжело вздохнул, отвернулся, а потом неожиданно запел пронзительным, ломающимся голосом.

— Как на грозный Терек, да на высокий берег, выгнали казаки сорок тысяч лошадей…

Не ожидающий этого Прастен вскинулся.

— Откуда песнь знаешь?

— И покрылось поле, и покрылся берег сотнями порубанных, пострелянных людей…

— Откуда знаешь?!

Мальчишка отвечать не стал и Прастен вынужденно замер, вслушиваясь в долгие певучие фразы. Понял, что пока песня не закончится, ничего от того не дождется.

— Им досталась воля да казачья доля,

— Мне ж досталась пыльная, горючая земля…

Слова эти Прастен узнал сравнительно недавно, только они были чуть другие. Были они ему близки, тем более и про Терек он ведал, и про казаков. Предку русов, что ходили в набег на Хвалынское море, этою рекою домой возвращались и сохранили ее в своих воспоминаниях, хотя сам он ни разу не был в тех краях. Про казаков ему тоже объяснили у воронежцев. Мол, служивое православное воинство, к коему и он причастен. И почти про все остальное тоже обсказали. Вот только никто ему не смог объяснить, что за стрела такая которая в сердце казака ранила и пулей звалась? Говорили лишь, что спасения от нее нет.

Стих голос, разбежалась большая часть школьников.

— Расскажешь про пулю?

— Долго, а время на исходе. Доживем до конца боя, расскажу, а, может, и

сам все увидишь.

Прастен только скрипнул зубами, но спрашивать более ничего не стал, времени действительно не было. Повернувшись ко второму недорослю, нависнув над ним буквально вдавив его плечо своей рукой, он попытался хотя бы тут добиться подчинений.

— Ты ли Андрейкой будешь? Приведешь повязанных тобою эрзян к тому месту, где вас оборонять будем! Хромого отправишь на засеку…

Но и тот отчего-то не испытал робости перед грозным сотником.

— Отчего не привести? А ты уговоришь ли новых ратников своих головы подставить под сабли суварские?

«Княжич» тоже не сводил с него требовательного взгляда. Пришлось отвечать и, конечно же, ему, а не какому-то там Андрейке.

— Эрзян? У каждого присягу принял, потому каждый за свои слова в ответе. Но тут как Бог даст. Не уговорю, так сгину, но против моих русов они вряд ли посмеют тявкнуть! Да и деваться им уже некуда. Либо с нами, либо изгоями на чужбину, — Прастен хмыкнул и добавил в ответ а прозвучавший прежде упрек. — А русов среди воев Маркужа отродясь не было! Не побегут!

«Княжич» кивнул и неожиданно признался.

— Ты все правильно понимаешь, сотник. И гонца моего верно просчитал.

Бросил бы нас, житья тебе на Дону не стадо бы, сгнобили ненароком в первый же год. Потерю приисков не простили бы,

Прастен лишь криво улыбнулся и отправился заниматься, делами, даже не поспорив для порядка о новом способе дележа добычи. Какая, к чертям, добыча при таком раскладе?! Живым бы вернуться.

А мальчишка в этот раз был не прав. Во-первых, не простили бы не прииски, а гибель «княжича», во-вторых, двигал Прастеном не расчет.

Точнее, не только он.

Но что? Какой из камешков в итоге покачнул его весы? Уверенность школьников в том, что они выстоят? Груда оружия, ими привезенная?

Крест на «княжиче»? Он бы сейчас и сам не ответил.

Возможно, глухая тоска по потерянному степному раздолью, навеянная песней, схватила его за горло и заставила шагнуть навстречу неизвестности вместе с негаданными попутчиками, так уверенными в своей победе. Ведь именно ветлужцы могли обеспечить ему все, о чем он так мечтал и что так тщательно скрывал ото всех.

Рассудительность уступила месту сокровенному, гнездившемуся в его душе долгие годы, желанию вернуть былую родину, уведенной соплеменниками из-под власти хазар и потом потерянную в результате их же козней.

Нескончаемые потоки угров заставили русов уйти с донских степей.

Кто-то из сородичей укрепился в Киеве, кто-то ушел скитальцами на Суру и в северные земли, далекие Сухону и Вычегду. Пути им разошлись и даже привели к взаимной, вражде, но мечта не исчезла. По крайней мере, у него.

И сейчас, лелеемая его предками веками, она нашла себе выход, заставив преступить инстинкт самосохранения.

Маркуж зашел в круг, выстроенный телегами, бросая по сторонам настороженные взгляды. Смурной, с опухшим носом и затекающим глазом, он выглядел словно после доброй попойки и последовавшей за ней драки. Прастен развернулся к нему и издали указал на древко сулицы, прислоненной к краю ровной возвышенной площадки посреди городка. Положенные на какие-то бочки плоские щиты были буквально завалены пучками стрел, самострелами и топорами.

Медленно приблизившись, эрзянин скользнул мутным взором по груде оружия и выразительно приподнял бровь.

— Бери! За урон, тебе нанесенный, виры не жди, сам виноват. А сей миг будешь делать, что велю!

Маркуж нехотя кивнул и в пару к сулице выдернул, из-под связки стрел червленый щит, выделяющийся среди остальных начищенным стальным умбоном. Обычно падкий на спор, он не сказал ни слова поперек, лишь огрызнулся на какого-то недоросля, попавшего ему под ноги.

То ли эрзянин ничего не помнил, то ли полностью признал верховенство Прастена. Да и отчего не признать? Никто из своих унижения не видел, да и получил он в лоб за дело и не просто от сотника, а от потомка легендарного Бравлина! Тут ни одна собака, если узнает, не гавкнет, разве что поскулит втихую, что княжья длань кого-то через столетия отметила.

В любом случае от сердца отлегло. Прямой как стрела, Маркуж не был способен на подлость или месть исподтишка. Если считал, что надо кого-то убить, то не пытался сделать это темной ночью или с чужой помощью. Приходил и говорил все в лицо своей жертве.