Но эти были совсем не те слёзы, которыми он оплакивал смерть императора. Эти казались ему тёплыми и приятными.

***

— Две тысячи лет… Да уж, немало…

Получив от Тадзимамори-но-микото печать в виде ветки спелой татибаны, Ёсихико вернулся домой. Поскольку сегодня он встал рано, то и лёг тоже пораньше.

— Хотя с другой стороны, это же как надо себя винить, чтобы за всё это время ни разу не навестить могилу… Наверное, это тоже доказательство верности…

Приятно было думать, что бог всё-таки встретил императора и избавился от двухтысячелетней печали. Ёсихико ожидал сегодня хороших снов.

— Что-то ты на этот раз почти ничего не сделал, Ёсихико, — Когане, вылизывавший шерсть на кровати, покосился на Ёсихико.

— Ну ничего себе! Я тоже помогал делать профитроли!

— Разве от лакея просят быть кондитером?

— Это ещё не всё! Ты не забыл, что я сегодня рано встал?! — Ёсихико на автомате отшвырнул молитвенник, вскочил и принялся объяснять лису: — Кто по-твоему поехал в Нару на первой электричке, чтобы договориться с императором Суинином о встрече?!

Лис опешил и уставился на Ёсихико.

— Ты что… Сам вызвал Суинина?

— Ну да. Решил, почему бы не попробовать.

Глядя на широко раскрытые глаза Когане, Ёсихико подумал, что сделал что-то не то.

— Встал перед молельней и минут тридцать звал. Он, кстати, оказался очень дружелюбным.

Поскольку то место — всё-таки могила, а не храм, Ёсихико не знал наверняка, откликнется ли Суинин на его зов. Но раз императоров прошлого почитают во многих храмах, Ёсихико решил, что до них можно докричаться, как до богов. Поэтому он сел на первую электричку, доехал до Сугавара-но-фусими-но-хигаси-но-мисасаги и начал «уговаривать» пустоту. Когда он рассказал о работе лакея и объяснил незримому императору суть заказа Тадзимамори-но-микото, тот согласился показаться на глаза.

— Невероятно… Какое сумасбродство… — пробормотал Когане дрожащим голосом, застыв с задранной ногой.

Ёсихико тоже считал свой замысел слегка безумным, но не знал, чем ещё может по-настоящему помочь Тадзимамори-но-микото.

— Он ведь ждал две тысячи лет, — напомнил Ёсихико, сложив руки на груди.

Все эти годы Тадзимамори-но-микото боролся с чувством вины. После смерти он переродился в почитаемого бога, но душа его тысячи лет не находила себе места. Он не знал покоя и жил под чудовищным давлением. Войдя в его положение, Ёсихико решился на небольшой риск.

— Он ещё легко отделался — хватило того, что я встал пораньше и договорился о встрече. Ну и император Суинин наверняка согласился потому, что сам всё знал.

— Возможно, ты прав, но… — протянул Когане, продолжая смотреть на Ёсихико удивлёнными глазами.

— Ну ладно. Главное, что теперь Тадзимамори-но-микото может с чистой совестью быть богом сладостей.

Ёсихико снова лёг. Он смутно боялся, что однажды бог вновь может нагрянуть к нему в дом с просьбой научить печь торты и пирожные, но по крайней мере в ближайшие несколько дней его ждут тишина и покой.

— Кстати, я тут заметил… — Ёсихико повернул голову и посмотрел на Когане, который задумчиво сидел с задранной ногой. — Когане, ты что, растолстел?

Лис пришёл в себя и вытаращил глаза.

— Ч-что ты сказал?! Как можно про меня, про бога! Говорить, что я растолстел?!

— Да я что-то смотрю у тебя щёчки и живот распухли. Когда ты ходишь, не очень заметно, но как сядешь…

Ёсихико подпёр голову рукой. Что именно произошло — он уже догадывался. Скорее всего, Когане просто раздулся от количества съеденного.

— Ёсихико, м-может у тебя просто глаза от усталости заплыли? — Ёсихико мигом выпрямился и постарался замять тему.

— Нет, по-моему я всё-таки прав. Интересно, можно ли богам толстеть?

Когане застыл с полураскрытой пастью.

Ёсихико видел, как Когане питался последнее время, и догадывался, что этим и закончится. Конечно, он удивился, что даже бог может растолстеть, но надо сказать, что Когане это заслужил.

— Это невозможно! Я никогда не слышал, чтобы боги толстели на подношениях!

— Так тут не подношения, а сладости, которые ты ел как не в себя.

— Это просто шерсть! Я стал мохнатее!

— Летом-то?..

— Т-тебе не о чем волноваться, скоро я стану прежним! — дрожащим голосом говорил Когане, обращаясь скорее к себе, чем к Ёсихико.

— А, кстати, — вспомнил Ёсихико, — в холодильнике ещё остались профитроли, которые наполняла кремом Хонока.

Сегодня они сделали шесть профитролей. Три наполнил кремом Тадзимамори-но-микото, ещё три — Хонока. Один Хонока взяла с собой угостить Накисавамэ-но-ками, остальные два оставила Ёсихико и Когане. Отдавая профитроли, она смущенно пробормотала, что попробует как-нибудь испечь их сама. Вспомнив об угощениях в холодильнике, Ёсихико будто почуял их сладкий запах.

— Я думал, что съем одну, но раз ты теперь на диете… Да, пожалуй, съем обе. А ты не вздумай к ним даже притрагиваться, — наказал Ёсихико, пожелал спокойной ночи и потушил свет.

Когане ещё долго сидел в темноте неподвижно и смотрел в пустоту.

Ночной ветер, задувавший в окно, быстро перелистывал страницы открытого молитвенника. Перед равнодушным взглядом Когане пронеслись имена богов и красные печати. Наконец, молитвенник закрылся, перевернувшись белой обложкой вверх. Ёсихико крепко спал и не видел, что происходит с блокнотом возле его подушки. Его сон был на редкость глубоким — видимо, сегодня он действительно сильно устал.

— Так счастливо дремлет… — пробормотал Когане, вздыхая.

В нежном ветерке, пахнущем ночью, слегка покачивалась зелёная узда, дугой тянувшаяся от затылка Ёсихико к молитвеннику. Когда несколько месяцев назад его назначили лакеем, Когане боялся, что тот не справится с ответственностью, но теперь…

— По-моему, он возмужал.

По сравнению с тем беспечным парнем, который бросил работу и влачил бесцельное существование, жалуясь на больное колено, он стал намного более самостоятельным. Хотя Ёсихико всегда относится к богам без должного почтения — не иначе, влияние крови деда — в последнее время его рост особенно заметен. Он словно сбросил с себя всё лишнее и показал своё настоящее лицо. Сказал бы он раньше, что рано встать и поехать уговаривать императора — сущий пустяк?

— Люди — интересные создания.

Когане ещё раз вздохнул и покачал хвостом.

Он не мог похвалить Ёсихико за его отношение к богам или за манеру речи, но и то, и другое выражало его честность и прямолинейность. Возможно, Ёсихико считал, что просто идёт по стопам деда, однако работа лакеем однозначно меняла его.

Раздувавший занавески ветер напоминал о наступившем лете. В нём слышалось дыхание растений, которые жадно впитывали влагу, тепло и лучи солнца. Дыхание времени года невольно пробудило в памяти Когане горькое воспоминание, и он повёл ушами.

— Да, это ведь тоже случилось ранним летом…

Когане посмотрел в ночное небо сквозь развевающуюся занавеску.

Никто в истории не отказывался становиться лакеем, кроме того юноши.

— Не понимаю, почему он так решил…

Если бы он согласился, Ёсихико никогда бы не стал лакеем, а Когане никогда не смотрел бы, как парень спит.

Ещё долго Ёсихико молча наслаждался ночным ветром и тишиной, охваченный противоречивыми чувствами.

Этот день — результат долгой истории, созданной людьми и богами. Но есть мысли и воспоминания, которые тонут в этой истории. Люди считают богов нелогичными созданиями. Поэтому они, помимо всего прочего, таят на них обиду и ненависть. Возможно, один из смыслов существования богов именно в этом…

Здравствуйте, с вами Асаба — тот самый человек, который может смутить своих друзей, сказав им, что зелёный оттенок хакама вон того священника немного отличается от общепринятого. Спасибо, что приобрели третий том приключений Ёсихико и его замечательных друзей. Я очень рада, что сумела благополучно выпустить вот уже третий том этой истории.