Мы вышли на улицу в теплый, ласковый вечер.

– Пойдем в Стрийский парк? – тихо предложил я.

– Хорошо, – покорно ответила Ира.

«Может, вину свою чувствует?» Мы молча шли, не держась за руки. В парке я купил по эскимо. Здесь мы провели немало счастливых часов. В окруженном плакучими ивами пруде жили два лебедя – черный и белый. Постояли у пруда. К сожалению, гуляющих все еще было много, но мы нашли более или менее уединенную скамью.

Подрагивая легкой дрожью, я нежно приподнял лицо Иры за подбородок и повернул к себе:

– Ира! Я хочу, чтобы ты мне все честно рассказала!

– Ты о чем? – встрепенулась она, округлив свои карие невинные глазята.

Продолжая держать за подбородок, глядя в упор, сжав зубы, я произнес:

– У тебя еще есть возможность рассказать мне о том, что произошло!

– Ничего не произошло! Ты о чем?! – дернула она головой.

– Ну хорошо! Тогда слушай!

Закурив, я повернул к ней голову и начал пересказ ее неотправленного письма, которое помнил, как дьякон «Отче наш». Она молча слушала, смотрела перед собой, все больше вжимаясь в скамью.

– Ты забыла воду спустить… Скучаешь… Равнодушен к тебе?!

Повернувшись к ней, одной рукой я обнял за плечики, другой нежно взял за горло, и тут… Из ее глаз фонтаном брызнули слезы.

– Ничего у нас не было! Просто один раз я… мы… мы были у его друзей дома, – размазывая кулачком слезы громко всхлипывала она. – И там мы пили… и он… поцеловал меня, а… я ему сказала, чтобы он не делал этого… Просто мне не хотелось идти домой… Твоя мама меня ненавидит, а он… он ходил со мной искать квартиру и… и ходили к его друзьям. Я люблю только тебя! – остановилась она и преданно посмотрела мне в глаза.

Все еще не убирая руку с ее горла, я прохрипел:

– Это все правда?

И уже знал, что верю, хочу верить! Трудно было бороться с ее слезами и с самим собой.

– Да все, все правда! Я тебя люблю! – и она потянулась к моим губам.

Целовались долго… Давно уж стемнело. Людей стало мало.

– Пошли! – мягко сказал я, взяв ее за руку и кивнув в сторону густо растущих деревьев.

Нашли место на молодой траве, но оно было слегка пологим, и, чтобы не сползать, мне пришлось одной рукой держаться за маленькую березку. Похожи мы были на двух маленьких сцепившихся в траве паучков. Время увольнительной давно закончилось. Обнявшись, молча сидели.

– Эдик, как ты в часть попадешь, будут проблемы?

– Не волнуйся, я знаю место в заборе.

Дома никто не спал. Мама подняла переполох:

– Где вы шлялись?! Тебя же посадят!

Я быстро переоделся.

– На, возьми! Я тут спекла немного, – сунула мне мама пакетик.

Все закончилось благополучно. В нужном месте перемахнул через забор и через две минуты был в оркестровой. Пакетик с печеным я отдал Шиху, чтоб не заложил.

В этот вечер в самоволку я не убежал, репетировал в клубе с самодеятельностью. Забежал солдатик и сообщил, что у контрольно-пропускного пункта стоит моя жена, очень расстроенная и хочет меня видеть. Я поспешил к КПП. Дежурный разрешил пообщаться с женой в трех шагах от двери.

– Что случилось? – взволнованно спросил я у собирающейся заплакать жены.

– Вчера… вчера, – стала всхлипывать Ира.

– Ира, постарайся успокоиться и спокойно расскажи, что произошло?

– Вчера поздно вечером, – начала она, глубоко дыша, – я уже легла спать… к нам зашел дядя Фима… – она сделала паузу.

– И?..

– И он сел у моей кровати… – она опять остановилась.

– И?!..

– Ну что ты «и» да «и», и он стал гладить меня там! – она показала глазами вниз.

– А мама?!

– Мама все ходила мимо, то на кухню, то обратно. Я очень испугалась и просила не трогать меня, но он продолжал это делать.

Я сжал кулаки, почувствовал, как заиграли на лице желваки. Кровь ударила в лицо.

– И дальше? – хрипло спросил я.

– Мама, проходя мимо в четвертый раз, твердо произнесла: «Фима!» Через пару минут он ушел, – закончила со вздохом Ира.

Младше мамы на два года, дядя Фима был второй раз женат. Первую жену он не любил, нажил с ней сына Феликса. На второй жене Полине женился на спор. Как-то в зоне (сидел за экономическое преступление) один из заключенных стал расхваливать свою жену, мол, она и красивая, и верная, и ждет его. Симпатичный, подтянутый дядя Фима освобождался на год раньше. Он сказал заключенному, что женится на его жене. Они поспорили. Дядя Фима выиграл. Взял его жену с двумя детьми, и она родила ему еще двух близнецов. Дядя Фима был очень даже не равнодушен к противоположному полу.

В следующее свое увольнение, как был в форме, первым делом поехал трамваем к дяде Фиме домой.

Он только зашел в дом и садился за стол к трапезе.

– Эдик? – удивился дядя.

Я редко бывал у него в доме, а тут вдруг… в военной форме? Поздоровавшись с тетей Полиной, резко бросил дяде:

– Мне нужно с вами поговорить… наедине!

В его взгляде заметил изумление, злость, страх и понимание причины моего прихода. Мне было плевать, что подумают его жена и теща, жившая с ними. Пусть выкручивается!

– Иди сюда, – нахмурился он.

Мы зашли в пустую комнату, дядя плотно прикрыл за собой дверь.

– Да, Эдик? – произнес спокойным голосом, удобно располагаясь в большом кожаном кресле, деланно изумленно уставившись на меня.

– Кто вам дал право трогать мою жену?! – резко произнес я.

– Эдик, о чем это ты?

– Вы прекрасно знаете, о чем! – испепеляя его взглядом, отчеканил я. – Мне Ира все рассказала.

– Да что ты, Эдик? – вскинул плечи дядя Фима. – Я делал это ради тебя, просто хотел проверить ее, и…

– Заткнись! – резко перебил его я и сделал два шага к креслу.

Дядя с вызовом смотрел на меня.

– Говно ты, дядя Фима, скажи спасибо, что я тебе не говорю этого при всей твоей семье!

Развернувшись, я вышел в гостиную. Вокруг стола в ожидании собралась встревоженная семья. Холодно попрощавшись с ними, я оставил квартиру.

С годами нехорошее к дяде чувство поутихнет. В спорах мамы со своими тремя сестрами дядя всегда держал мамину сторону. Помогал деньгами, давая на поездку в Ессентуки, на воды.

«Поверить ли ей? А иначе как же нам жить? Неужели любовь – это постоянная борьба? Моя заключается в том, что должен убедить себя в ее правдивости? Однако бороться с собой так тяжело!»

Окончив училище, Ира получила свободный диплом, и через пару месяцев ее пригласили в театр имени Марии Заньковецкой в танцевальную группу. Она здорово танцевала народные танцы, особенно цыганские. Глаза светились задором, лихостью и страстью. Я всегда любовался танцующей Ирой. Ее сольные партии хорошо принимались. Со временем она станет солисткой и помощницей балетмейстера.

Наступило лето, и она повезла Виталика к родителям. Дед Владек и баба Тася с нетерпением ждали обожаемого внучонка. Долго находиться под одной крышей с отцом Ира не хотела и через неделю, оставив малого, вернулась. Конец августа стал началом работы в театре.

Оркестр, в котором я служил, имел постоянную халтуру в клубе милиции. По субботам и воскресеньям мы играли танцы. Состав – три трубы, три саксофона, тромбон, ударные, контрабас и штатский пианист. Как-то я аранжировал песенку для певицы Ольги Комиссаровой, лет десять певшей с их оркестром. Майору Глазунову понравилось, и он захотел, чтобы я с ними играл на баяне и писал аранжировки. Я, конечно, тут же согласился. Складывалось совсем неплохо. Оркестр играл танцы в гражданском, и мне будет разрешено в эти дни носить гражданку, а также с субботы на воскресенье ночевать дома. Просто здорово!

Как-то, прогуливаясь с Ирой, зашли в комиссионный магазин. Там стоял красивый, большой, с регистрами и крупными кнопками пятирядный баян «Weltmeister». Дома, перед уходом на танцы в клуб, рассказал, ни на что не надеясь, о баяне. Цена была приличной – четыреста рублей! Родители послушали. Покивали головами. Папа выразительно пожал плечами, что означало – было бы хорошо, но дорого. Бабушка как раз была у нас. Она часто делала обход всех своих семерых детей.