И все-таки мне повезло! Кто-то из папиных знакомых был знаком с капитаном по фамилии Сокол, который был ответственным за культурно-массовую работу полка конвойных войск. Полк стоял во Львове. Капитан Сокол обещал быть утром на сборном пункте. Я не знал капитана Сокола. Пока что ко мне никто не подходил. Объявили десятиминутную готовность к построению. Перед тем как за мной закрылись ворота, еще раз обнял продрогших Иру и Виталика.
Капитана нет. Нас построили, и несколько офицеров из различных родов войск – «покупатели» – начали обход призывников, выясняя, кто какой специальности. Я увидел идущего в мою сторону капитана. Сразу понял – это мой Сокол ясный. Он подошел ко мне быстрым шагом:
– Ты Шик?
– Да.
От него разило.
– Не называй никакой специальности, а то заберут неизвестно куда!
– Но я ведь могу сказать, что я музыкант?
– Нет! Могут забрать!
– Что же мне сказать?
– Придумай чего-нибудь!
Покупатели подходили все ближе, а я никак не мог придумать. По рядам пробегало: «Шофер… Слесарь… Тракторист… нет профессии…»
Ко мне подошел старший лейтенант со списками. От него тоже разило. И тут меня осенило.
– Фамилия?!
– Шик.
– Специальность?!
– Администратор.
– Какой такой администратор?!
– Администратор в филармонии.
– Какой такой филармонии?!
– Львовской.
Офицер осмотрел меня от макушки до старых туфель, что-то черкнул в своем списке и пошел продолжать задавать вопросы. Капитан Сокол стоял недалеко и все слышал. Я глянул на него и увидел одобрительный кивок. Появилась надежда. Вскоре надежда воплотилась в реальность: я остался во Львове – меня взяли в конвойные войска.
Армия стала для меня тяжелейшим испытанием не потому, что беспрекословное подчинение приносило мне почти физическую боль (к этому со временем привык), а еще и потому, что служил я в трех трамвайных остановках от дома. Именно это окажется самым тяжелым.
Для начала сняли мою а-ля Элвис Пресли прическу. Сводили в баню, выдали форму. Шестинедельный курс молодого бойца мы проходили на территории другой воинской части, которая находилась за чертой города, в конце улицы Стрийской.
Ира раз в неделю приезжала с ребенком ко мне. Виталик уже был довольно тяжелым бутузом, и ей приходилось большое расстояние от конечной остановки троллейбуса и обратно тащить его на руках, так как коляска была большая и с ней в троллейбус не пускали. Меня выпускали за ворота на десять минут. Десять минут счастья, слез и прощаний. Ира рассказывала, что дома обстановка не из приятных, что целый день она на занятиях, приходит домой вечером, и что совсем не хочется находиться дома из-за натянутых отношений. Позже мама говорила, что от Иры постоянно пахло алкоголем, и что она одна растит ребенка, а Ире наплевать на сына. Я целовал плачущую жену и как мог успокаивал. Просил немного потерпеть, всего три года. Успокаивал, что ей осталось учиться полтора года, которые быстро пролетят, а там видно будет. Она уходила… Я смотрел, как удалялась миниатюрная девушка с тяжелой ношей на руках.
Младший лейтенант Нестеренко
День выдался снежный. Плац, на котором нас муштровали, с большим каменным Ф. Дзержинским в центре, которому мы, проходя мимо, обязаны были отдавать честь, успели очистить от снега. Только футбольное поле лежало под белоснежным саваном. Со мной в одном взводе оказался мой хороший товарищ Игорь Драник, с которым вместе гоняли мяч в дворовой футбольной команде и вместе занимались в секции вольной борьбы. Позанимался я тогда с полгода и после поступления в училище прекратил. Игорь же продолжал заниматься. Ниже среднего роста, белые волосы барашком, с поросячим носом и ломанными ушами, он был к этому времени уже мастером спорта.
Этот день был обычным днем молодого бойца. С утра – кросс, зарядка, стрельба, уборка казарм и все, что положено делать рядовому бойцу. После отбоя засыпали, не успев коснуться головой подушки. Наши с Игорем двухъярусные кровати стояли рядом. Мы заняли верхние этажи. Но в этот день мне не спалось. Голова трещала от мыслей: «Что делать? Как влиять на ситуацию в доме? Через неделю заканчивается учебка, потом – присяга на верность Отчизне. Что будет дальше?» Игорь был в радостном возбуждении. Ему сегодня сообщили, что сразу после окончания курса молодого бойца его заберут на спортивные сборы – он должен будет готовиться к соревнованиям и даже будет спать дома. Я вкратце рассказал ему о своей ситуации. И тут меня осенило!
– Игорь, ты бы смог мне помочь?
– Смотря чем.
– Ведь ты будешь в городе.
– Да.
– Смог бы ты помочь жене снять какой-то угол?
– Могу попробовать, но я ведь ее не знаю.
– В конце недели она должна подойти, и я тебя с ней познакомлю.
Обо всем этом тихонько переговаривались, и вдруг рядом с нами раздался громкий, противно высокий голос:
– Разговорчики после отбоя?! – И еще громче: – Всем подъем! Подъем! Подъем!
Уставшие, только что заснувшие ребята повскакивали с кроватей, непонимающими глазами очумело таращились по сторонам, наматывая портянки. Младший лейтенант Нестеренко, наш командир взвода, только недавно окончивший офицерские курсы и которого ненавидели солдаты за то, что раздавал налево и направо наряды вне очереди, продолжал орать своим высоким тенором:
– Быстрее! Бегом на плац! Всем взять противогазы!
Чуть выше среднего роста, стройный, светловолосый со вздернутым носиком, под которым примостилась полоска тоненьких усиков, в аккуратно подогнанной офицерской форме, он чем-то смахивал на киношного немца, орущего на пленных бойцов. Жила на его шее вздулась. Построив взвод на плацу, он скомандовал:
– Рядовой Шик и рядовой Драник – пять шагов вперед!
Мы вышли.
– На месте кру-угом!
Развернулись лицом ко взводу. Лейтенантик стоял рядом, заложив руки за спину.
– Так вот! Вы здесь, на плацу, из-за этих двух, потому что им хотелось поболтать после отбоя, а вы могли бы спать!
Взвод недовольно зашуршал.
– Рядовой Шик и рядовой Драник, на месте кру-угом!
Мы развернулись лицом к футбольному полю.
– Надеть противогазы!
Мы с Игорем посмотрели друг на друга, вздохнули и стали натягивать противогазы.
– Подойти к полю!
Сделали несколько шагов вперед.
– Ло-ожись!
Оба посмотрели на него.
– Приказ! Ло-oжись!
Нехотя легли на снег.
– Я тут вчера на поле потерял иголку. Ползком – найти ее! – выкрикнул резко Нестеренко.
Мы поползли. Взвод угрюмо молчал. Через десять метров наши противогазы забило снегом, дышать стало трудно. Это же издевательство! Накатилась злость. Прополз еще пару метров, встал, снял противогаз и направился в казарму.
– Рядовой Шик! Куда?! Назад!
Игорь, видя, что я ухожу, пошел следом за мной.
– Я приказываю назад! – орал младший лейтенант.
За спиной сопел Игорь.
– Стоять! Я сказал – стоять! – дискантом надрывался возмущенный лейтенантик.
Повернув голову в его сторону, я рявкнул:
– Пошел на х…!
Лейтенант оторопел.
– Ну ты за это получишь! – зашипел он.
Я продолжал идти. Я знал, что последствия не должны быть очень серьезные, так как присягу еще не принял. Получил пять нарядов на кухню, Игорь – три. Наряд был не из легких – мыть полы в столовой, в кухне, драить казаны, мыть посуду, чистить картошку на целый полк. Мне было все равно, зато меньше буду видеть рожу этого лейтенантика, и, когда очень занят, нет времени отдаваться своим мыслям.
Сегодня Ира пришла одна. Мы уже дали присягу и до конца дня были свободны. Подошел Игорь. Я их познакомил. Рассказал Ире о своей идее. Она с радостью согласилась, но… с кем останется ребенок? Ведь ей нужно ходить на занятия. Как будем платить за комнату? Решили пока что детали не обговаривать.
Колония
Местом службы стала колония строго режима. Во Львове было две колонии – сорок восьмая и «тридцатка», обе строгого режима. Чего-чего, а колоний в стране хватало. На следующий день после присяги меня вывел какой-то сержант за ворота и сказал.
