Бабуля Гутя родилась в Витебске в 1901 году. Там же вышла замуж, родила семерых детей. Мама была старшей, я был первенец. В тот пятый день войны, когда семья бежала благодаря папе Шику из горящего города, с ними было пятеро детей. Старший – Фима, второй после мамы, на третий день войны ушел добровольцем на фронт. Прошел войну на Дальнем Востоке и, к счастью, остался жив. Маминой семье повезло – никто не погиб. Бабушка была моей единственной защитницей. Много ударов, предназначенных мне от мамы, досталось ее рукам, которыми она меня прикрывала. И эти же проклятия, которыми поливала меня мама, лились в ее адрес от бабушки. Впрочем, без последствий, как и у меня. На второй день после женитьбы мы с Ирой пришли к ней в гости. Я поведал бабушке нашу историю. Она внимательно выслушала, заглянула в наши счастливые глаза и спросила:

– Вы любите друг друга?

– Да-а-а!

– Ну тогда правильно сделали и никого не слушайте. Даст Бог – все будет хорошо. – Она крепко прижала и расцеловала нас обоих. – Вот вам на кино и мороженое, – и дала нам десятку.

Бабушка знала, что больше всего на свете я люблю кино и мороженое. Ира и бабушка понравились друг другу с первой же встречи.

– Хорошая у тебя бабушка.

– Да, она у меня лучше всех!

Так и вышла у нас третья свадьба. Пили за наше здоровье и за здоровье будущего ребенка. Может, все как-то образуется?..

Осень обильно поливала львовян дождями, видимо, отыгрывалась за хорошее, сухое и теплое лето. Ира все больше округлялась. Но даже будучи беременной на девятом месяце, она легко садилась на шпагат. Мы все еще дурачились, как дети малые. Как-то мама зашла в комнату и увидела громко взвизгивающую, оседлавшую меня жену. Я катал ее, бегая вокруг стола.

– Вы только посмотрите на этих мужа с женой! – всплеснула руками мама. – Скоро родителями станут, смотрите, что вытворяют! Дети! – и вышла на кухню.

Мы, конечно, продолжали учиться, как ни странно – неплохо. Каждые полгода надо было играть на экзамене новую программу. В теперешней моей программе был не очень известный этюд из трех частей. За столом, покрытым красной скатертью, сидело четверо педагогов по баяну во главе с Бурындиным. Во время игры первой части этюда меня прошиб холодный пот: я понял, что начисто забыл вторую часть. Закончив первую часть, я продолжал играть что-то в духе этого этюда, потом вспомнил текст и благополучно доиграл. Мне порядком повезло – учителя не знали этого этюда и ничего не заметили. После экзамена Бурындин вышел в коридор, подошел ко мне и треснул по затылку.

– Это тебе за то, что не выучил как следует! – Потом улыбнулся и добавил: – Но ты молодец!

Через полгода ждал заключительный, выпускной экзамен.

Наступил високосный 1964 год. Умер дедушка Беня. В течение многих лет, до самой своей смерти он не ходил к нам в гости. Случилась такая история. В те годы у нас часто на маленькие деньги играли в карты: дедушка, сосед наш дядя Гоша и мамин двоюродный брат Миша. В свой выходной отец с удовольствием составлял им компанию. В один из зимних вечеров они, как обычно, шумно играли. Маме вдруг все это надоело, как позже сказал дедушка – вожжа под хвост попала – она подошла к столу, собрала карты и бросила их в огонь нашей большой белой кафельной печи. Дедушка Беня медленно встал со стула и, не говоря ни слова, ушел. Дома больше в карты не играли.

У Иры уже был большой живот. На кладбище к ней подходили и говорили, что кто-то умирает, а кто-то скоро даст жизнь новому человечку, и желали легких родов.

29 февраля у нас появился сынок. Жена родила легко и быстро. Забирать Иру из родильного дома папа пошел со мной. Акушерка вынесла ребенка и направилась к отцу.

– Нет, нет это он отец! – указывал папа на меня большим пальцем руки.

Женщина глянула на меня и, пожав плечами, сказала:

– Получай сына, отец! Смотри, неси осторожно!

Сына нарекли Виталиком. Мама учила Иру, как купать, пеленать. Не обходилось и без ссор. Обе ведь строптивые! Я как мог сглаживал острые углы. Бывало, Ира выбегала из дому, сильно хлопая дверьми. Я бежал за ней, успокаивал, потом возвращался домой, просил маму быть более сдержанной и снова мчался к Ире, просил не хлопать сильно дверьми и обещал, что мама больше не будет кричать.

Подходило время оканчивать училище, и дирекция решила организовать концертную бригаду, чтобы заработать денег на фотоальбомы и выпускной вечер. Мне поручили собрать небольшой эстрадный состав из студентов училища. Я собрал квартет: саксофон, контрабас, ударные и я – на баяне. Первой в моей жизни аранжировкой стала песня A. Пахмутовой «Куба – любовь моя». В бригаде участвовали студенты всех курсов, и получилась неплохая концертная программа. Последние две недели перед выпускным экзаменом я занимался больше чем обычно. Программа была довольно интересной и сложной.

Пришло время последнего экзамена по баяну. Я играл три произведения, последним – «Цыганские напевы» Сарасате, во время исполнения которого краем глаза заметил, что наш завуч – тот, что устроил мне разнос, поймав нас с Наталкой за неприличным занятием, – достал носовой платок и промокает слезы. Пробежала мысль: «Или я так плохо играю, или он чем-то расстроен?» Мне казалось, что играю я неплохо. После того как все отыграли, завуч вышел в коридор, подошел ко мне, хлопнул дружелюбно по плечу и произнес.

– Дуже добре!

Алкогольное амбре поплыло за ним. За экзамен я получил «отлично».

Прошли четыре хороших, веселых, судьбоносных года. Я стал мужем и отцом. Отправлялся в свободное плавание до октября, после чего конец свободе – армия!

Через неделю после выпускного вечера меня пригласили в филармонию в женский вокальный ансамбль «Львовянки» в качестве баяниста-контрабасиста в оркестр, состоящий из четырех бандуристок, двух скрипачек, альта, виолончели, сопилки (маленькой деревянной дудочки), флейты, цимбал и контрабас-баяна. Плюс шесть девушек, поющих вместе и по отдельности. Я никогда не слышал такой классной игры на такой крохотной дудочке – сопилке. Разъезжали мы по всей по Западной Украине. Покатался с ними до октября и уволился в связи с предстоящим скорым уходом в армию. Хотелось побыть с женой и сынишкой.

Не так давно в Советском Союзе поменялся правитель. Н. Хрущева убрали, и коммунистическим царем стал Л. Брежнев. Разницы особой не было. Папа как стоял в очередях за продуктами – так и продолжал стоять. Ну, а мне – в армию!

Забирали девятого ноября. Ждут меня, скорее всего, нелегкие, сроком на три года испытания. Выдержит ли моя семья все это? За себя был спокоен, знал – ради Иры и Виталика все выдержу! В том, что Ира меня любит, был уверен. Сомневался только в том, что во время моего трехгодичного отсутствия дома будет все гладко.

Как ни странно, мама хотела, чтобы я пошел служить, несмотря на то, что оставалась с маленьким ребенком и невесткой – и все это надолго. Армия была ее последней надеждой сделать из меня человека. Когда подойдет время служить брату, мама его отмажет. Сделает она это очень просто и очень дешево: найдет лаборантку, которая занимается медицинскими анализами будущих солдат, купит коробку конфет и попросит ее сделать Лёне больную печень. «Больную» печень сделают – Лёню в армию не возьмут.

Мой уход в армию мы с Ирой отметили походом в кино, конечно – с мороженым. Ира всплакнула, да и у меня в душе мутороть. Пришли домой поздно. Все уже спали. Мы легли. Ира уткнулась носом мне в плечо. Говорить уже было не о чем. Ира молча плакала. Плечо стало мокрым от слез. Я целовал ее в макушку.

День выдался прохладным. Время от времени моросил дождь. Вдоль мостовых ветер гнал мокрые листья. Ира, прихватив Виталика, захотела проводить меня до призывного пункта. Я просил ее остаться дома, но она хотела побыть со мной еще немного.

На сборном пункте собралась пара сотен призывников. Вид у всех был не ахти какой – гуляли как минимум дня два подряд, Седьмое ноября плюс проводы в армию. Одежда на всех была самая старая, все равно выбросят. У каждого котомки. Никто не знал, куда поедет.