– Вот вздор какой! – произнёс пристав.

– Верно вам говорю, мужички мне сказывали, видели, вишь, его где-то, вот с двоими, пожалуй, и не совладаешь.

– Справимся, – заметил исправник. – Но я не верю, чтобы Стёпка вернулся, – добавил он.

– Не знаю, а только слухи есть, – стоял на своём хозяин дома.

– Проверим, без внимания этого не оставим, – протянул сквозь зубы Семён Иваныч.

– Ну-с, что же вы прикажете нам делать в овине? – завёл снова речь становой.

– Сидеть и следить за появлением разбойника. Как только он покажется, сейчас надо будет вам приготовиться и дать нам свисток, сделать в деревне тревогу, собрать народ и окружить дом, тогда уже он из наших рук не вывернется. Если мы его увидим, то вам дадим знать, тогда уж вы делайте, что я говорю.

– Конечно, ваше приказание постараемся исполнить, – наливая по последнему стаканчику китайского зелья, – сказал в свою очередь г-н Шварц.

– Ну-с, однако пора, кажется, и в дорогу собираться, – приподнимаясь со стула, предложил исправник.

– А на дорожку-то, ради смелости, полагаю, можно по рюмочке пропустить? – заявил хозяин.

– Отчего же, – сказал становой пристав, – да и с собой не мешало бы взять скляночку.

– Захватим! Семён Иваныч, выкушайте рюмашечку! – проговорил г-н Шварц.

– Нет, благодарствую.

– Ну, как хотите; рассыльному прикажите стаканчик поднести?

– Да. Деревянко, я думаю, не откажется, дайте ему, кстати и кучеров угостите, да скажите им, чтоб колокольчики подвязали.

Когда всё угощение было окончено, ловцы вышли из дому и уселись в экипажи, кучер спросил у исправника:

– Куда прикажете?

– Пошёл на село Запонорье! – крикнул он ему.

На дворе уже почти совсем стемнело, небо заволокло тучами, начал накрапывать дождь.

– Должно быть, дождь на всю ночь собирается. И проберёт же он нас, голубчиков, – сказал г-н Шварц, усевшись рядом с приставом.

– Нам ничего, мы привыкли, а вот вы-то боитесь, – ответил пристав, закуривая сигару.

Дождь всё усиливался, поле оделось непроглядной тьмой, вдали раздавались раскаты грома, сверкала молния, на миг освещая дорогу нашим путникам. Но вот, показались постройки какой-то деревушки; экипажи выехали на улицу.

– Ты знаешь дорогу на деревню Новую? – спросил у своего кучера исправник.

– Знаю, но в потёмках, пожалуй, и собьюсь, – ответил тот.

– Остановись.

Лошади стали. Семён Иваныч попросил пристава ехать вперёд на сказанную деревушку, и снова по улице сонного села застучали колеса.

Добравшись до деревни Новой, исправник приказал становому остановиться у дома деревенского старосты, разбудить его и вызвать к нему, что тот и исполнил.

Староста, встревоженный таким поздним приездом властей, выбежал на улицу босиком и получил распоряжение отворить ворота дома и впустить на двор лошадей с экипажами. Все это, с помощью рассыльного Деревянко, было исполнено живо. Исправник пожелал войти в избу, чтобы дать своим спутникам немножко оправиться от дождя.

– Деревянко! – крикнул он своему рассыльному. – Скажи кучерам, чтобы они отпрягли лошадей.

– Разве мы здесь ночуем? – спросил пристав.

– Нет, мы отсюда до Барской дойдём пешком, – ответил исправник.

Шварц поглядел на Семена Иваныча, покачал головою и спросил:

– Далеко будет до деревни?

– Верст пять, не больше, ответил тот.

– Вот тебе и клюква, в проливной дождь придётся тащиться на такое расстояние, заметил становой пристав.

– Иначе можем всё дело испортить: у Чуркина везде своя полиция; как раз смекнут, в чем дело, тогда даром простреляем, – сказал исправник.

Делать было нечего; Шварц и пристав волей-неволей должны были покориться обстоятельствам.

Через полчаса путники были в дороге. Деревянко шёл впереди всех; г. Шварц начал было разговор с приставом, но исправник просил его прекратить и шествовать молча. Дождь не унимался: утих только гром, но молния продолжала изредка освещать дорогу. Вот они достигли села Запонорья, подошли к волостному правлению, постучались в двери, которые немедленно были отперты.

Волостной старшина, получив заранее извещение быть на всякий случай готовым, встретил промокших до костей гостей своих и распорядился поставить для них самовар.

В правлении, кроме старшины, находился ещё крестьянин Куракин, приглашённый на всякий случай и изъявивший своё согласие на участие в облаве разбойника.

– Ты вот что, Михаил Ефимьич, смотри, не трусь только, когда придётся Чуркина хватать, – сказал ему старшина.

– Вот тебе ещё! Один на медведя ходил, а этого мужичонка пополам кулаком перешибу, – хвастался здоровый, высокий, молодой крестьянин.

– То-то, смотри, не сконфузься, – добавил старшина, – я так, к слову тебе говорю.

Когда присутствовавшие немного пообсушились, они уселись. за самовар и только в начале первого часа ночи отправились из села в деревню Барскую. Вот они перешли мостик, перекинутый через небольшую речку, и вошли по задворкам в деревню.

Дождь начал ослабевать. Деревня спала крепким сном; ни сторожей, ни собак не появлялось на улице, шумели только бегущие с горы в речку ручейки дождевой воды. Исправник отделил от себя станового пристава, дав ему в подмогу г-на Шварца и крестьянина Корякина, указал им овин против дома Чуркина и приказал поместиться в нём. В нескольких саженях от того овина находился большой лес, шумевший своими верхушками, за которым, главным образом, исправник приказал неустанно наблюдать становому приставу с его товарищами, а сам направился к овину Чуркина, стоявшему позади его дома. Подойдя к нему, Семён Иванович остановился и сказал старшине:

– Ну, ступай-ка ты, братец, вперед, а я уж за тобой следом.

– Позвольте мне, ваше высокородие, – предложил свои услуги Деревянко.

– Ты теперь стой и молчи, а когда прикажут, то полезай, – шёпотом произнёс исправник.

Старшина, осенив себя крёстным знамением, полез, нагнувшись, в овин и опустился в ямку перед печкой.

Исправник нагнулся в отверстие и тихо спросил:

– Ну, что?

– Ничего, полезайте, – ответил он.

Семён Иванович всё-таки раздумал спуститься, а послал вперёд своего рассыльного и только после него осторожно скрылся в овине.

Ощупью вылез старшина из ямы на небольшую площадку овина, крытого тоненькими, уже на половину сгнившими досками, между которыми в щели пробивался свет. Семен Иванович и рассыльный последовали за ним и уселись там.

В это время дождь перестал, но сквозь решётчатую крышу всё-таки просачивались оставшиеся на ней капли и беспокоили исправника, падая на его плечи, отчего он поминутно отряхивался. Молча сидели они под этой крышей; Семён Иванович даже не осмеливался закурить папироску; он чувствовал себя как-то неловко; в голове его роились мысли, что если Чуркин узнает об их здесь присутствии, то дело будет табак. Точно также трусил и старшина, только один Деревянко был спокоен и от утомления клевал носом, сон одолевал его. В таком положении им пришлось просидеть около двух часов, пока не проглянула на востоке утренняя зорька.

Начало рассветать. Небо очистилось от туч, в лесу послышалось чириканье птичек, запели и петухи в деревне. Когда совершенно рассвело, исправник не вытерпел и закурил папироску.

– Ваше высокоблагородие, дымок-то, пожалуй, пойдёт сквозь крышу, могут и заметить его, тихонько произнёс старшина.

– Ну, теперь ещё все спят, кому заметить? – ответил Семён Иваныч, поглядывая в щель крыши, почти сравнявшейся с землёй.

– Оно так, всё-таки, надо быть нам поосторожнее.

Исправник взглянул на часы, – было половина четвертого.

Глаза засевших в овине людей были устремлены в щели крыши, на дорогу, идущую из деревни Ляховой, которая вилась лентой по задворкам, но никого на ней не показывалось. Проснулась деревня, задымились печные трубы, на улице появились бабы с коромыслами и потянулись к речке за водой.

В одном из концов деревни послышался рожок пастуха, скот выгнали в поле, и деревня снова утихла.