Поскрипывая, суда шли под полными парусами по плещущим волнам к скрытому в тумане горизонту. В небе над головой из-за огромной темной Бореи показался тусклый красно-золотой солнечный серп.

Время шло к следующему Темночасу с момента отплытия, три корабля шли шеренгой, держа все тот же курс. Небо над ними заливало полярное сияние. По левому борту шло судно под командованием самого Тонйольфа, справа резал волны увенчанный драконом нос корабля Ханарла, его кузена. Почетное место в середине занимал корабль Харальда, так как посланники Итаквы ехали именно на нем.

Только один раз, когда стих ветер, викинги взялись за весла, и то ненадолго. Нетерпение среди экипажа росло, и Вождь Плато Бореи (в глазах большинства викингов — истинный великий жрец Шагающего с Ветрами, хотя Харальд и его компания думали совсем иначе) увидел в нем хороший повод, чтобы попросить ветра Армандры надуть обвисшие паруса, чтобы суда поплыли снова. Харальд и компания снова убедились в том, что пришелец — явный колдун, а так как они были совершенно трезвые, это привело их в раздражение, а остальные викинги пришли в изумление. Однако со временем весь экипаж стал испытывать к чужакам нечто вроде презрения, и все из-за физического сходства.

Действительно, пусть малорослые пришельцы командовали самими духами воздуха, пусть они несли волю Бога Штормов, они были всего лишь людьми. Здоровенным бородачам вскоре надоело пялиться на сидящих на корме пришельцев, и время от времени какой-нибудь викинг даже осмеливался грубым голосом что-нибудь у них спросить. На эти вопросы путешественники всякий раз отвечали аккуратно и без лишних слов, чтобы не поколебать свой мнимый авторитет.

Харальд собственной персоной расхаживал туда-сюда по широкому центральному проходу между скамьями, разминая свои тумбообразные ножищи. Всякий раз, проходя мимо путешественников — а делал он так довольно часто и явно нарочно, — он останавливался, расставив ноги и скрестив руки на груди, и сверлил их гневным взором. Путешественники отвечали бесстрастными взглядами, но де Мариньи буквально ощущал желание Силберхатта вцепиться Харальду в глотку. Опыт жизни на Борее не прошел для Вождя даром, и он знал, как лучше всего поступать с коварными врагами, но драться с Харальдом сейчас — это значит драться со всеми людьми на судне, не говоря уж о воинах с других кораблей, и это никак не помогло бы путешественникам достичь цели. Поэтому Силберхатт тянул время, но де Мариньи готов был поклясться, что всякий раз слышит скрежет его зубов.

При всем неуважении к Харальду, путешественники последовали его примеру и тоже начали время от времени разминаться. Де Мариньи выходил в проход и делал гимнастику, как его научили на плато. Поначалу викинги разражались грубым гоготом и улюлюканьем, но скоро этот «тонкий юмор» им наскучил и они оставили де Мариньи в покое.

Упражнения Силберхатта были гораздо более зрелищными. Он жонглировал похожим на копье борейским оружием — своим и де Мариньи, или же яростно рубился с невидимым противником. Он вовсе не думал о производимом эффекте, всего лишь разминал бездействующие мышцы, но воины наблюдали за ним с трепетом и восхищением, а капитан готов был лопнуть от досады и зависти.

В нечастые периоды, когда Вождь дремал, прислонившись спиной к борту и опустив голову на грудь, де Мариньи бодрствовал, готовый ко всему, и наоборот. Путешественники отлично понимали опасность своего положения — красноречивого выражения свиных глазок Харальда было более чем достаточно, чтобы все время быть начеку.

Наступил и закончился Светлочас, солнце постепенно спряталось обратно за темный диск Бореи, медленно и неотвратимо поднялся туман, заглушивший плеск волн и затянувший корабли волнами молочной мглы, приближался Темночас. Землянам удалось подслушать, что, судя по времени, они уже в запретных водах — в тех самых, где из моря встает огромной звездой скалистый бастион Гористого острова. Слышали путешественники и другие разговоры шепотом — об ужасных созданиях, что падают с неба, убивают моряков, дерзнувших появиться у запретного острова, и уводят прочь их корабли, однако никаких подробностей узнать так и не удалось.

После порошка Аннахильд температура воздуха казалась де Мариньи чуть ли не приятной, и он очень этому радовался, однако, не желая впадать в зависимость от наркотика, употреблял его по чуть-чуть, как ему было указано. За период до и после Светлочаса, что примерно соответствовало земному дню, он не принял ни крупицы порошка, однако с приближением Темночаса аккуратно принял дозу, не оставив пришедшему с колышущимся туманом холоду никаких шансов.

Перед тем как туман сгустился полностью, путешественникам удалось разглядеть в отдалении зазубренную вершину горы, и при виде этой вершины разговоры на судне стихли. Высоко в небе над горой висело облако из неразличимых черных точек, и вроде бы эти точки описывали круги, но движения были не птичьими. В следующий миг влажное дыхание океана заволокло корабли серой колышущейся простыней.

Именно в это время, когда до Гористого острова было рукой подать, а видимость упала настолько, что дальше пяти футов ничего нельзя было разглядеть, Харальд принял решение разделаться с так называемыми посланцами Итаквы. Это надо было сделать именно сейчас, под покровом тумана, — тогда Тонйольф, старый пес с дурацким понятием чести, никогда не узнает правды, а уж потом Харальд выдумает для него приемлемую байку. За своих бойцов он не беспокоился, ибо отлично знал, как запугать их чуть ли не до полной немоты. А еще давным-давно Харальд решил, что уж если кто и заслужит милость Итаквы, выкрав Морин с Гористого острова, то это именно он, а не какие-то сомнительные чужаки.

Силберхатт спал на корме, а де Мариньи сидел рядом, охраняя его. Сон Вождя был беспокойным, он метался и стонал, и де Мариньи уже хотел его будить, но подумал, что не стоит этого делать, и пусть лучше Силберхатт нормально выспится, какие бы там кошмары его ни мучили.

Но в следующую секунду он передумал — в воздухе внезапно повисло зловещее, чуть ли не физически давящее напряжение. Полускрытые клубящимися облаками тумана фигуры сидящих рядом викингов за круглыми щитами, обрамлявшими борта корабля, на миг показались безжалостными рогатыми призраками, а их угрюмое молчание лишь усилило в душе де Мариньи чувство близящейся беды.

Он не успел протянуть руку и тронуть Силберхатта за плечо, как ясно и четко услыхал какой-то звук. Звук, который не спутаешь с чем-то другим; он шел из странно спокойного моря, и не с других судов, что покачивались на волнах справа и слева, а откуда-то сверху, из нависшего тумана над головой. В тумане хлопали огромные крылья — зловеще и неустанно.

Де Мариньи вздрогнул, его сердце колотилось где-то в районе горла, и тут Силберхатт схватил его за руку:

— Анри… я… я спал? Что это было?

— Тебе снился кошмар, — ответил де Мариньи напряженным шепотом. — А вот это уже не сон, чем бы это ни было. Слышишь?

Однако Вождю не надо было ничего объяснять — он уже уставился вверх.

— Хлопают крылья летучих мышей, как наша милая старушка и говорила, — припоминал он вслух, — но я не уверен, что она сказала нам все, а мы забыли спросить!

Крылья в тумане услышал и Харальд. Он как раз шел в сторону чужаков и на тот момент был уже в середине прохода — рука на мече, двое приспешников по бокам, третий сзади. Он резко остановился, его налитое кровью лицо побледнело, а свиные глазки расширились.

— Явились, — сказал он каркающим шепотом, — ладно, что ж. Но пока крылатые твари нас не схватили, разберемся с самозванцами. — Он повысил голос: — Вперед!

Пригнувшись, он ринулся в туман, чтобы вероломно напасть на путешественников, и его дружки последовали за ним.

Харальд и его подельники вынырнули из шевелящегося тумана и атаковали, напугав не только путешественников, но и своих же викингов, ибо являли собой устрашающее зрелище. Харальд был без шлема, и его отсыревшие волосы облепили голову, словно водоросли. Рот его был искривлен злобным ревом, огромный рост, мощная комплекция и поднятый вверх тускло сверкающий пятифутовый меч заставили всех замереть от ужаса.