Он ухватился за древко своего гарпуна, но тот не поддавался. Тогда Нортан уперся ногой в мишень и снова дернул. И опять безуспешно. Он хмыкнул, пожал плечами и отошел. Тогда я взялся правой рукой за один гарпун, левой за другой, уперся коленом в мишень и, рванув так, что громко затрещали ремешки, из которых была сплетена мишень, одним движением вырвал оба гарпуна. Нортан сначала побледнел, потом потемнел лицом.

Я заговорил первым.

— Знаешь, Нортан, для волка, о котором ты говоришь, я мог бы оказаться не такой уж легкой добычей. Не исключено, что, увидев тебя безоружным, он бросился бы на тебя.

Это была мелочь, но слух о нашем втором столкновении разлетелся так же быстро, как и о стычке на снежном корабле. Уайти не единожды предупреждал меня, что военачальник попытается разделаться со мною, как только ему подвернется возможность, и выражение лица, с каким Нортан быстрыми шагами покидал пещеру, лишний раз убедило меня в правоте друга.

Однако у меня были другие причины для беспокойства помимо кичливого военачальника.

Через некоторое время я чуть ли не завидовал Трейси. Она встречалась с Армандрой почти каждый день, знакомилась с повседневной жизнью правительницы и вскоре сделалась постоянной наперсницей Женщины Ветров, наряду с Унтавой. Когда же Трейси не была занята с Армандрой, то по большей части общалась с Джимми. Я заметил крепнувшую между ними связь и порадовался.

Джимми Франклин более всех моих спутников чувствовал себя в своей стихии. Мало того что у него установились отношения с Трейси; он получил возможность всесторонне изучать древние индейские племена такими, какими они некогда были. Нутки и митмаки, чимакуа и алгонкины, гуроны и оджибве, онондаги, чилкуты, могавки, тлинкиты — здесь были представлены все когда-либо существовавшие северные племена, и Джимми наверняка чувствовал, что оказался среди прародителей своей расы.

Я расспрашивал его об индейцах Плато, об их оружии. Почему я не вижу здесь никаких признаков существования традиционного лука и стрел? Он объяснил, что это связано с особенностями Бореи и ее обитателей. В мире, где как сверхчеловеческое супероружие используются природные стихии, простой лук очень легко сделать бесполезным. Достаточно понизить температуру до такого уровня, чтобы тетива рвалась и даже деревянная рукоять ломалась при малейшем нажиме. Стрелы можно просто сдувать в сторону. Ну а копья, гарпуны и топоры куда менее подвержены таким воздействиям.

Тот же Джимми первым из нас познакомился с легендами Плато, мифами, уходящими в древность на пять, а то и более тысяч лет. Эти сказания говорили, что в незапамятные, давно канувшие в туманную даль прошлого времена Итаква был заточен в недра этого самого плато. Это случилось после попытки восстания против Старших Богов, когда он обрушился войной на первые цивилизованные людские расы и рассекал небеса юного мира, сея повсюду смерть и разрушения. Потом Шагающий с Ветрами на многие тысячелетия попал в заточение, откуда был выпущен (или сбежал; по этому поводу легенды расходятся), но и по прошествии многих лет все еще остерегается плато, своей былой тюрьмы.

Услышав эту легенду, я не мог не попытаться связать между собой некоторые факты. Как ни странно, в моих размышлениях немалую роль играла Трейси. Взять, например, тот факт, что моя сестра, единственная из всех обитателей плато, владела реальной защитой от Снежной Твари. А еще то, что она не испытывала никакого страха возле запретного тоннеля, ведущего глубоко в недра плато, тоннеля, испускающего чуть ли не физически ощущаемые эманации, которые не позволяют никому другому даже сунуться в его горловину.

Что находится в дальнем конце этой темной шахты и действительно ли она опасна для народа Плато? Что ни говори, звездные камни Трейси обжигают нас лишь потому, что мы все осквернены воздействием Итаквы. И хотя все мы, естественно, остерегаемся этих амулетов, они куда опаснее — может быть, даже смертоносны — для самого Шагающего с Ветрами и его миньонов. Не может ли быть так, что тайны тоннеля страшится и сам Итаква, что его существование удерживает его и не дает разрушить плато и уничтожить его обитателей?

Однажды я, в компании Уайти, стоял у входа в эту темную шахту, и мы оба ощущали напор сил, которые понуждали нас уйти прочь или столкнуться с неведомым, но вполне реальным кошмаром. Это был не просто страх, а барьер, стена, материальная ничуть не менее, чем любая стена из кирпичей, намертво скрепленных цементным раствором.

Когда я спросил Уайти о впечатлениях, он ответил:

— Не знаю, Хэнк, правда не знаю. Но, кажется, я ощущаю примерно то же самое, что и Трейси. С одной стороны, от этого места у меня мороз по коже — ну… будто оттуда на меня вот-вот что-то выскочит, понимаешь? А с другой стороны, я чувствую… как бы это сказать… что все будущее… м-м-м… всего на свете завязано на то, что находится в дальнем конце тоннеля.

— Это предвидение?

— Да, причем сильное. Только не проси меня объяснить его. Все равно ты не загонишь меня в эту шахту. Не полезу туда даже за обратный билет на Землю!

К концу второго месяца я уже почти не сомневался в том, что Армандра ведет за мною ментальный шпионаж. Конечно, я не знал, воспринимает ли она из моего сознания какие-нибудь явственные образы; сам же я не направлял в ее сторону никаких телепатических сигналов. И несмотря на подозрения, я сдерживал свое обещание не заглядывать в ее мысли, хотя меня так и подмывало это сделать.

Впрочем, к концу месяца ее внимание ко мне сделалось настолько пристальным, что я чувствовал ее присутствие едва ли не на всем протяжении любого двадцатичетырехчасового периода. Да и Трейси не упускала возможности при каждой встрече поддразнить меня. Она уверяла, что интерес Армандры ко мне не знает совершенно никаких границ, что Женщина Снегов вытрясла из нее все мельчайшие подробности, касавшиеся меня и моей жизни до того, как мы попали на Борею! Я верил Трейси, тем более что она попросила не передавать никому того, что рассказывала мне: Армандра не желала, чтобы я знал о том, что интересую ее, да еще так сильно. Она ведь не простая женщина, чтобы взять и кинуться к мужчине.

Все же постоянное присутствие Армандры в моем сознании изрядно утомляло меня (бывают же такие вещи, которые любой человек хотел бы сохранить в тайне: эмоции, страхи и устремления, которыми он по каким-то причинам не хочет делиться с другими), так что я решил преподать ей урок, если она и дальше будет подглядывать. Такая возможность выпала мне, когда я в ночном кошмаре сражался, пытаясь вырвать Армандру из похожих на толстые колбасы пальцев ее отца, и вдруг обнаружил, что она находится где-то на грани, делящей мое сознание на сон и бодрствование.

«Прекрасно! — мысленно обратился я к ней. — Не знаю, Армандра, что ты ищешь в моих мыслях, но если это, — я очень ярко и живо представил бурную эротическую сцену с нашим участием, одну из тех, которые до тех пор старательно изгонял из своих мыслей, — то, пожалуйста, смотри!»

Она оставалась со мною еще несколько мгновений, за которые я успел почувствовать внезапную вспышку обжигающего гнева и что-то еще, а потом исчезла. Я выждал еще минуту-другую, но в эфире не было и следа от телепатических взаимодействий. Позже я проснулся снова и почувствовал странный легкий ветерок, который ласково овевал мое покоившееся на меховом ложе тело и ерошил волосы. Я точно знал, откуда он взялся — ведь за выходившим на бело-серые просторы Бореи окном в каменной стене царили штиль и покой.

Так обстояли дела всю последовавшую неделю, и когда прошло уже несколько дней третьего месяца, ко мне явилась Унтава, чтобы передать от Армандры приглашение на церемонию Выбора спутника, на которой она должна была выбрать среди обитателей Плато достойного мужчину. Я сказал, что приглашение принесла Унтава, но на самом деле я был готов куда раньше, чем она и мои товарищи сообщили мне новость. В моем сознании уже прозвучал голос Армандры. «Теперь, Хэнк Силберхатт, ты можешь прийти ко мне, если, конечно, еще хочешь меня!»