— Пойми, Бэйд, — терпеливо сказал Клиц, — архонты вели торговлю в обход запретов, наложенных Мировым Советом. Хазар, как легитимный правитель Эридана, не может больше заниматься контрабандой, надо вступать в Торговый Союз. А покуда Мроак не прекратит китобойный промысел — чего, разумеется, не случится, — с ним на материке разговаривать не будут.

— Чего ты раскудахтался, как старый ворон? Нам их союзы даром не нужны. Кого там волнуют наши интересы? Есть и другие пути. Хазар правильно делает, что налаживает связи за океаном.

— Мы зависим от чужого продовольствия, поэтому нас всегда будут держать на крючке, неважно кто — Совет или Агама. В цивилизованном мире нельзя нарушать запреты и вести себя как вздумается.

— Наше дело — выжить всем назло. Лично я не тревожусь по поводу имиджа. Грубые варвары, головорезы-пираты — как там дальше-то? Пусть тявкают что угодно: бессмысленное брызганье слюной ещё никому не навредило.

— Тогда о каких переменах ты говоришь? Что изменилось? Нас ненавидят, мы ненавидим, а народу есть нечего.

— Зато мы свободны, — Бэйд поднял перевёрнутую чашку, под которой томился паук, и животное побежало по столу. Клиц следил за ним своими грустными глазами.

— А нужна ли нам такая свобода, Бэйд?

— Халдор знает, что делает.

— Скорее, делает, что может, но знает не больше, чем ты или я.

— Ты чёртов пессимист, Клиц. Выйди в море, развейся. Смысл всё время сидеть в замке и охранять пауков? Я бы давно рехнулся. Наверное, поэтому в последнее время ты несёшь одну чушь.

— Чушь, значит? Ну-ну.

— Ты считаешь политику халдора неверной? А что бы ты сделал на его месте?

— Я бы ничего не делал. Нельзя просто так взять и изменить веками заведённый порядок.

— По-твоему, Смага и его прихвостни лучше заботились о стране? Да их только собственный кошелёк и волнует. Не шибко разбегутся накормить голодных, им главное карман набить и свалить с острова, ведь для уважаемых людей открыты все границы, особенно с деньгами.

— Их алчность можно было обратить себе на пользу. Кроме того, среди богатых людей тоже есть патриоты.

— Я таких не встречал. Когда твои прибыли зависят от чужих телодвижений, начинаешь невольно подстраиваться под эти пляски, и в один прекрасный миг понимаешь, что танцуешь под чужую музыку, а остановиться-то не можешь. Всех их крепко держат за яйца, а в такой позе совсем не до национального величия.

Начальник караула хмыкнул. Сорбус и слушал, и не слушал их затянувшийся спор. Он думал о женщинах, чьи судьбы так или иначе оказались связаны с Мроаком. Словно в ответ на его мысли, дверь отворилась, и в помещение вошли двое.

— Разорви меня акула! Где мой ужин? — с порога рявкнул Криегор.

— Поищи на кухне, — лениво ответил Бэйд. — Интересно, куда делся Найтли? Прячется от Канарейки?

— Чего? К нам залетела новая пташка?

— Не к нам, в гнёздышко повыше.

— Етить! — с досадой сказал эдлер, а Киллах да Кид презрительно выпятил губы:

— Похоже, скоро сюда весь бордель переедет.

— Хорошо же, далеко ходить не надо, — Бэйд встал и потянулся. — Счастливо вам нажраться. Пойду прогуляюсь.

— Эй, слышь, — уписывая мясо, пробасил Криегор. — Зайди к Хазару, он чё-то с тебя хотел.

Бэйд, посвистывая, направился к халдору, где получил указание привести китийку. Сорбус следовал за ним. Канарейка сидела в комнате, по-прежнему не притрагиваясь к еде. Её нарядный облик контрастировал с унылым выражением лица, но при виде Бэйда она воспряла духом. Не слушая её надоедливого чириканья, эдлер вывел брюнетку в коридор. Сорбус шёл за ними, стараясь не наступать на струившийся по полу шёлк. В таком порядке они добрались до большой, ярко освещённой комнаты. Вход охраняла стража. Вокруг стола с макетами и чертежами толпились люди, худощавый зубастый кардант, возбуждённо размахивая руками, в чём-то убеждал собравшихся. При появлении девушки несколько человек отвлеклись, а король, даже не удосужившись взглянуть на неё, буркнул:

— Ждите за дверью, я ещё не закончил.

Пленница напряжённо рассматривала мужчин, ища кого-то глазами. Услышав голос Хазара, она побледнела от страха. Эдлер вытолкал её из зала, и она ответила гневной тирадой, смысл которой понял только Сорбус.

— Спокойно, птичка, — ласково сказал Бэйд, погладив её по щеке. В это время дверь открылась, и из зала вышел Найтли.

— Найтели! — закричала Канарейка, вырываясь из рук Бэйда. Её пальцы вцепились в кожаный нагрудник эдлера, и она прижалась к нему в невыразимом порыве счастья. — Wǒ xiǎng nǐ! Wǒ yīzhí děng nǐ ne!160

— Перестань, — велел он и отстранился. — Тут не бордель. Не кричи.

— Qiú qiú nǐ bié shānghài wǒ. Nǐ zěnme néng rúcǐ lěngkù ér mòshì yīqiè? Nǐ bù ài wǒ ma?161

— Прими это и успокойся. Ты здесь для другого.

— Nĭ zěn bù zăo shuō ya? — пролепетала девушка. Маленькие кулачки заколотили по его груди. — Nǐ zěnme hǒngpiàn wǒ ne?!162

Эдлер взял её за плечи. Китийка вырвалась из его рук и скрылась в соседней комнате. Лязгнул засов. "Ты привёл меня для своего короля, — кричала она в истерике. — Ты меня обманул! Я не пришла бы в этот дворец, если бы тебя не любила! Мне не нужен никто! Я лучше убью себя!"

— Мэй Ли, открой дверь, — спокойно сказал Найтли, подёргав за ручку.

Она ответила, что проклинает его. Бэйд оттолкнул приятеля и начал убеждать девушку, что никто не причинит ей вреда, что она неправильно всё поняла и ей не следует злиться на Найтли, потому что он всего лишь выполнял приказ. Рыдания за дверью стихли, потом послышалось тихое "Duìbùqǐ".163

Прождав ещё немного, Бэйд повернулся и сказал, что придётся ломать дверь. Найтли возразил, что это вызовет много шума и вопросов. Тем временем собрание закончилось, и посетители по одному покидали зал, удивлённо взглядывая на эдлеров.

— Ну? — мрачно спросил Хазар, выходя последним. — Какого чёрта вы тут встали?

— У нас небольшая проблема, мессир, — сказал Бэйд, переглянувшись с остальными.

— Проблема? Так решайте, — рыкнул король и прошёл мимо.

— Неси кувалду, Сорбус, — приказал Найтли: его, должно быть, беспокоило молчание за дверью.

Когда петли были сбиты и дверь отвалилась наружу, Бэйд тихо произнёс: "Чёрт" и отступил назад. В центре комнаты в луже крови ничком лежала Канарейка. Её грудь и лицо были забрызганы красным, а пальцы обеих рук сжимали воткнутую в шею золотую заколку.

Дирижабль приземлился в забытой богом долине среди неприступных скал. Несмотря на конец апреля, здесь всё ещё лежал глубокий снег. Внизу виднелось мелкое озерцо, питаемое тёплыми источниками и потому не скованное льдом. Солнечные лучи пронизывали клубившийся над ним туман, а рядом на камнях искрился иней. Невдалеке от воды стоял каменный дом с узкими окнами и плоской крышей, с пустым дверным проёмом, открытым всем ветрам. От грубой каменной кладки веяло холодом, из щелей торчал сухой мох. Немного подальше располагался маленький флигель с пристроем. Здесь Еве-Марии предстояло провести оставшиеся до родов месяцы.

Выбравшись из гондолы, девушки побрели к дому, по колено увязая в снегу. Дратса шла за ними, закинув на плечи огромный тюк со шкурами и ухмыляясь так, будто приехала на курорт. Несколько воинов занялись разгрузкой корабля, перетаскивая в дом одежду, инструменты и продовольствие.

Перешагнув через сугроб на крыльце, Элия Кельвин в растерянности оглядела жилище. Тонкая внутренняя перегородка разделяла помещение на две части: в одной находились очаг и стол, в другой — костяные нары с железными опорами. Обожжённый земляной пол был завален всяким мусором, в окна надувало снег — похоже, мрак и холод были здесь единственными постоянными жильцами.

— Тут так холодно, — пожаловалась Ева-Мария, кутаясь в длинную меховую мантию. — Разве можно жить в таком доме? Мы же умрём!

— Надо развести огонь, — Элия огляделась в поисках дров.

— На вот, заткни окна, — Дратса швырнула ей в лицо несколько шкур.