— Есть еще целый месяц, пока они там будут готовы к атаке. И даже больше, если Рендель сделает вылазку, как он собирается.

— Тогда лучше начнем.

Элана улыбнулась. Ее уловка сработала.

— Позволь мне только прихватить накидку, — сказала Непанта. — Мы возьмем ключи и посмотрим, что там можно сделать.

Элана с Непантой, Салтимбанко и Короли Бурь стояли на парапете Черной башни над воротами Вороньего Грая, на сильном ветру, наблюдая за полночной вылазкой. Внизу осаждающие работали при свете факелов — пока до них не добрался отряд из замка. Первым предупреждением осаждавшим стали крики их товарищей. Пламя, зажженное горючей смесью, пожирало бревна и инструменты. Палатки в рабочем лагере сгорели.

Начали поступать раненые. Сражение продолжалось. Факелы, поднимающиеся по горе, показывали пути движения подкреплений. Элана и Непанта помчались в свой импровизированный госпиталь и начали скорбную и трудную работу по укладыванию солдат. Большинство раненых были пленниками. Разгромив передовой лагерь противника и разрушив двухнедельные земляные работы, Рагнарсон вернулся. Он и Рольф выстраивали своих сотоварищей в замковом дворе для переклички.

Внезапно подбежала Элана, задыхаясь от подъема из Глубоких Темниц.

— Браги, — выдохнула она, почти задыхаясь. — Это Хаакен. Он скверно ранен… И у него есть… что-то о старике.

— Проклятие! — Он повернулся и проревел:

— Рольф! Драконоборец! Элана, будь с ним и убери прочь Непанту. Не дай ему проговориться и предать нас. — Подошли Рольф и Драконоборец. Рагнарсон объяснил ситуацию. — Хаакен добыл, что мы хотели. Я спущусь, как только мы закончим перекличку.

— Как он? — спросил Рольф.

— Выжил, — ответила Элана. — И я не могу обнаружить ничего, хотя он выглядит умирающим. Пока что я должна продержать его живым. — Она заторопилась прочь.

— Подожди! — сказал Рагнарсон. — Там, в Нижних Оружейных палатах, есть комната, которой никто не пользуется. Если мы сможем перетащить его туда, то уберем с дороги. Проклятие! Проклятие! — Он был испуган, что Хаакен их выдаст, и боялся, потеряет единственного остававшегося члена семьи.

Сверху Салтимбанко увидел, что что-то нарушилось в группе внизу. Он посмотрел на Королей Бурь: они были увлечены огнями у стен. Он оглянулся назад, на замковый двор, пытаясь понять, случилось. Увидел, что единственной, кто мог принести новости, была Элана.

— Сам-друг, — сказал он, — собираюсь вниз, в Глубокие Темницы. Облагородить храбрые отряды.

— Ха! — фыркнул Вальтер. — Нужно оправдание, чтобы повидать Непанту, э? Думаешь, забыла про тебя?

Салтимбанко с легким поклоном удалился.

Клыкодред изменялся быстро, как и его хозяин. Времена, когда Старец бывал дружелюбен, становились все реже, а когда раздражен — все чаще. Это устраивало Вартлоккура. Двести лет сделали одиночество привычкой. Избыток дружбы быстро заставил бы его снова пуститься в странствия.

Клыкодред менялся, и эти изменения портили настроение Старцу. Приходили слуги, нанимали бедняков из Ива Сколовды. Хотя они и боялись, но служба в Клыкодреде была лучше, чем ничего. Они подметали, скребли, чинили, обновляли. Они готовили, шили, заботились о новых лошадях, появившихся в стойлах Клыкодреда. Во дворах появились свиньи и поросята, утки, гуси, цыплята, козы, овцы и коровы. Появился кузнец с горном, его наковальня звенела весь день, как колокол. Плотник, чьи молоток и пила были в работе с рассвета до сумерек. Мельник. Ткач. Каменщик, сапожник, тележник, швея, мясник, пекарь, свечных дел мастер. И их дети. Множество смеющихся, носящихся по всему замку, как чума донимающих мягкосердечных повара и пекаря, выпрашивая чего-нибудь сладенького, швыряющих камни со стен: просто чтобы посмотреть, как они падают и исчезают из виду. Вартлоккур часто наблюдал за детьми с Башни ветров. Он никогда не был ребенком. О, и трубач! Что за трубач! Он творил волшебство своим собственным способом — такое же могучее, как у Вартлоккура, такое же бессмертное, как у Старца. Звенящие песни его трубы разносились по замку почище кузнечного молота, плотничьей пилы и детского смеха.

По мере того как Клыкодред становился более домашним, а люди обустраивались в нем, Вартлоккур и Старец отрывались от жизни замка.

Так. Старец входит во двор, где плотник и кузнец спорят с каменщиком о починке внутренней стены. Их доводы и весь остальной шум — в замирает. (Кроме игры на трубе: трубач ничего и боялся.) Они приходили в ужас от человека, который никогда не умрет. Хотя Старец не делал ничего такого, чтобы внушить страх.

Так. Вартлоккур гуляет по двору, где четыре маленькие девчонки прыгают через скакалку под музыку трубача. Он с любопытством наблюдает ними, остановившись поодаль. Но когда он подходит поближе, чтобы спросить о песенке, девчонки убегают. Ужасно обидно. Остается только трубач. Он не приходит в ужас от убийцы Ильказара.

Обиженные, оба чародея скрывались от своих слуг. Старец становился раздражительнее, Вартлоккур спокойнее. Но каждый из них утешал себя знанием своего преимущества над страхами этих людей: время. Поколения будут сменять друг друга, а они останутся. Настанет день, когда эти испуганные детишки станут дедушками других таких же. И страх, как соль из земли, выветрится из них.

И несколько столетий спустя люди больше не боялись своих хозяев. Старец мог разговаривать с плотником и не делать вид, будто не замечает, что плотника бьет дрожь от страха. Вартлоккур мог держать один конец скакалки для прыгающих девчонок, чтобы они потом благодарили его, называя «дядя Варт».

Но всегда был трубач, который ничего не боялся.

Столетие пришло и ушло, медленно, со своими переменами. Однажды за завтраком чародей сказал:

— Я не вызывал видения много лет. Мне интересно…

— Прояснился ли туман на твоей линии жизни? — улыбнулся Старец. Видение обещало разнообразие в этой жизни. — Нам надо будет пойти в Башню ветров?

— Абсолютно верно, — ответил Вартлоккур, заражаясь его возбуждением. — Будь у меня бог-покровитель, я бы помолился.

— Мне следует запечатать дверь? — спросил Старец, когда они вошли в рабочую комнату чародея.

— Да. Я не хочу, чтобы кто-нибудь помешал.

Старец быстро выполнил простое заклинание. Дверь стала частью стены.

Вартлоккур прошел к столу, где лежали пыльные тауматургические и некромантические инструменты, не используемые со времени последнего видения. Все прошедшее столетие он лишь читал и изучал магию. Но ни знание, ни мастерство не оставили его. Вскоре зеркало на стене вспыхнуло, показывая быстрый калейдоскоп изображений будущего. Чародей шептал заклинания, сужая направленность зеркала, пока не увидел именно то, что его интересовало.

Тучи, заслонявшие реку времени, выцвели. Он смотрел в будущее и видел нечто из предстоящего сражения. Его теории казались верными. Рок и Судьбы не поладят друг с другом. Он смотрел на свою женщину и ловил мимолетное видение ее лица.

— Ах! — вздохнул Старец. — Она прекрасна. — Его глаза искрились высоким пониманием знатока. К тому времени, как лицо в зеркале исчезло, оба его хорошо изучили.

Волосы черные как вороново крыло, длинные шелковистые. Глаза как черное эбеновое дерево, с блестками золота. Губы полные и красные, и нечто в уголках рта подсказывало, что она редко улыбается. Было еще у ее бровей что-то такое, что предполагало, что она будет легко загораться гневом. Одухотворенная, но печальная. Изящный овал лица с нежными чертами, отмеченный печатью одиночества. Оба мужчины узнали этот взгляд. Они достаточно часто видели его друг у друга.

Она была там и исчезла, но они оба узнали и знали ее. И Вартлоккур любил ее.

— Как долго? — спросил Старец.

Вартлоккур пожал плечами.

— Меньше, чем столетие. Ждать уже меньше, чем сто лет назад, но дольше и труднее после того, как я видел ее. Посмотрим еще разок через пятнадцать или двадцать лет.