— Это у меня разыгралось воображение?.. У тебя не было впечатления, что ссора между Судьбами и Роком просто-напросто ревность? Такое впечатление, что они решили сделать весь мир кровавой шахматной доской, но не из-за простой старомодной жадности. Положение, когда будет править либо наука, либо колдовство, — это только побочный результат поединка. В целом битва преследует более глобальные интересы.

— Может быть, — сказал Вартлоккур после минутного размышления. — Мне на ум приходит похожий случай. Это было в Итаскии. Итаскийский король имел два вида денежных средств и доходов. Один принадлежал ему как отдельному человеку. Второй принадлежал королю, представляющему государство. Граница между ними была очень расплывчата. В те времена, о которых я говорю, были два официальных фискала: королевский казначей и министр финансов, два человека, враждовавших между собой. Каждый пытался свалить другого, обвиняя его в нарушениях закона, некомпетентности и тому подобном. Чего оба хотели на самом деле, так это полного контроля за деньгами. Сражаясь за него во имя королевства, они почти развалили Итаскию.

— Я помню. Я сильно смеялся, когда король, к которому они обратились, снес им головы. И вижу аналогию. Рок выступает как Казначей, представитель Богов. Судьбы — Министр, ответственный за вселенную. Обе стороны хотят получит право штамповать человеческие дела.

— Кстати. Остается удивляться, что мы будем делать, становясь на какую-либо сторону.

— Хм. Там было еще что-то. Нечто, связанное с Шинсаном. Просто какой-то трепет, который говорил об Империи Ужаса. Ты не уловил его?

Вартлоккур ответил не сразу.

— Нет. Я ничего не заметил. — Он повернулся к столу, заваленному манускриптами с магическими текстами.

Старец нахмурился, задал еще один вопрос и опять получил уклончивый ответ. Он решил оставить это.

— Чем ты собираешься заняться теперь?

— Вернусь к исследованиям. Я нахожусь на линии прорыва. Шанс выбить новую тауматургическую силу, почти не связанную с известной. Возможно, даже независимую от Полюсов.

Старец округлил глаза.

— От Полюсов Силы?

Говорили, что существуют два Полюса. Один, по слухам, находился в руках Звездного Всадника, второй был полностью утерян. Для самой Силы они являлись тем же, чем были недавно продемонстрированные в Ребсаменовском университете Хэлин-Деймиеля полюса химически созданного какого-то « электричества».

— Помнишь, когда Теннотини предложил свой принцип неопределенности?

— Тогда было много смеха.

— Похоже, что он прав. Если принять неопределенность, то значение константы Делестина больше не будет фиксированным. Это разрушит концепцию направленности. — Вартлоккур все больше возбуждался. — Посмотри, что получится, если я подставлю в мои функции Зимней Бури отрицательное значение константы. Думаю, что, использовав математику на следующем уровне, покажу, Что уже открыл новое направление…

— Я уже запутался, — сказал Старец. — Я пока осиливаю Первый тезис Ио Хси.

— Извини. Но прежде чем продолжить исследования, я думаю совершить маленькое путешествие.

— Ильказар? — Старец не смотрел на своего гостя.

— Да. Возвращение на место преступления, так сказать. У отмщения вкус горького меда.

— Поговорка. Я добавлю ее к своей книге. — В течение многих лет Старец собирал подходящие изречения. — Ты мог бы полюбоваться на развалины и отсюда.

— Я за деньгами. Немного серебра припрятано там, где когда-то стояло дерево у фермы, и золото в месте, известном только мне. Сейчас это пустая земля. Хаммад-аль-Накир. Пустыня Смерти.

— Сокровища?

— Да. На них наложено оберегающее заклятие.

— Сокровища империи, — пробормотал Старец. — Ну что ж, позаботься.

Вартлоккур вернулся через несколько месяцев. Он привел караван животных, груженных золотом Ильказара. После празднования, посвященного возвращению, Клыкодред зажил обычной жизнью. Это спокойствие длилось поколениями.

Старец шагал по продуваемой ветром и обрамленной льдом стене Клыкодреда. Он был погружен в сумерки депрессии и размышлял, не вернуться ли к долгой спячке. Он и Вартлоккур были вместе уже полтораста лет. Ничего не происходило. Происшествие завершилось. Угрожала тоскливая скука. Его глаза уже не загорались, воспоминания юности больше не возвращались. Он казался таким же, как и в день своего пробуждения: среднего роста, тонкий, с бородой, развевающейся как знамя на ветру. Будь у него живость тридцатилетнего, ему можно было бы дать восемьдесят. Но его улыбка давным-давно исчезла. Теперь лицо все чаще собиралось в хмурые морщины. Уже и слуги начали избегать его. Хотя смена поколений и размыла ужас его имени, он все еще был Тем Самым Старцем из Клыкодреда, которому нельзя перечить, когда он в плохом настроении. Последнее стало очевидно позже.

С развевающимися волосами и бородой Старец ушел со стены в сомнительный уют общего зала. Зал был почти пуст, но он занял место за главным столом, не проявляя никакого интереса к окружающему. Несколько мгновений он смотрел в пустоту, потом обернулся к тем немногим слугам, которые имели храбрость выдержать его настроение.

— Пусть кто-нибудь сходит в Башню ветров. Передайте Вартлоккуру, что я прошу его спуститься вниз.

Слуга кивнул и удалился.

— Трубач, сыграй что-нибудь.

Этот трубач, как и его предшественник, не ведал страха. Он подмигнул своему хозяину, проверяя его настроение, и заиграл мелодию песни, в которой были слова:

Погибни день, в который я родился,

И ночь, в которую сказано: зачался человек!

День тот да будет тьмою; и да не воссияет над ним свет.

Старец знал эту — похоронную — песню. Он вскочил, кипя гневом.

— Трубач! — загремел он. — Не смей шутить со мной! Твоя голова держится не на каменной шее. — Он ударил по столу так, что кулак покраснел, и закричал:

— Я сыт твоей игрой. Чародей завел тебя здесь, чтобы ты играл что-нибудь для НЕГО! — Он шлепнулся на место с полыхающим лицом.

Мало устрашенный трубач поклонился и заиграл.

Поднимись ветер с севера

И принесись с юга, повей на сад мой, —

И польются ароматы его! —

Пусть придет возлюбленный мой в сад свой

И вкушает сладкие плоды его.

Песнь женщины, призывающей возлюбленного к своему ложу, была достаточно близка к поддразниванию чародея. Он как раз сыграл конец, когда Вартлоккур шагнул в зал. Обыкновенно чародей рассердился бы на шутку трубача, но сегодня он засмеялся и походя хлопнул его по спине.

Старец, воспринимая добродушие Вартлоккура как признак хороших новостей, несколько повеселел.

— Ты хотел видеть меня? — спросил Вартлоккур. Он явно был более возбужден, чем обычно.

— Да. Но сейчас это может быть не важно. Ты принес новости. Что случилось?

— Наконец началась игра. — ответил Вартлоккур. — Нет больше пустых маневров, кончился набор рекрутов. Этим прекрасным утром где-то (я не знаю где и как, потому что это чертовски здорово скрыто) Рок сделал свой первый ход.

Депрессия Старца отступала. Он сам пришел в возбуждение. Битва развернулась. Замаршируют армии. Будут землетрясения, чума, мор, штормы и бури, могучие усилия магов, когда Режиссер использует земные пешки для постановки трагедии… И он сам будет в центре всего этого, впервые после походов Навами. (Он вспомнил самые последние эпические действия Режиссера.) — Великолепно! А я-то минуту назад подумывал снова залечь в спячку…

Трубач заиграл пассаж. Старец вскочил в ярости.

— Долго мы будем терпеть этого дурака? Я вытерпел слишком много насмешек от него и его предшественников! — Его настроение не сильно переменилось. Трубач удрал прежде, чем Старец успел сказать еще что-нибудь. У трубача отсутствовал страх, но никак не здравый смысл.