Когда-то, в давние времена, Стриж сам работал в этом театре осветителем, а спектакли тогда собирали аншлаги. Не говоря уже о тех днях, когда на гастроли приезжали артисты из Москвы или Питера. Окно с вываливающимся стеклом сослужило хорошую службу многим, кто не смог достать билет. Он сам по несколько раз в месяц закреплял на место выдавленное стекло, но всякий раз «закреплял» его так, чтобы безбилетники, выдавливая, не поранились.

Не потому, что был сердоболен, просто среди них могли оказаться кореша.

Теперь и ему пригодилось это окно.

Рукой в перчатке он уцепился на подоконник и подтянулся, держа в другой канистру с бензином. Некоторое время всматривался в темноту. Темнота безмолвствовала.

Перекинул ногу, оседлал подоконник, а затем бесшумно проскользнул внутрь.

Где находится дверь из помещения, куда он попал, Стриж помнил и ориентировался, зрения тут не требовалось. Несколько шагов — дверь, а за дверью — коридор. Коридор был также темен.

Добрался до лестницы вниз, но на первой же ступеньке оступился. Уроненная канистра загрохотала, скатываясь. Замер, присев. Канистра достигла пролета, легла на бок, и шум, издаваемой ею, утонул в темноте.

Стриж решил сделать все сам. Конечно теперь, после того, как Учкан оставил мозги на подушке, Стриж мог с полсотни людей привести за собой. Крепких пацанов, готовых на все. Но в серьезном деле полагаться можно только на тех, кому безрассудно доверяешь. А безрассудно доверял Стриж только себе.

Спустился вниз, поднял канистру. Теперь — по лестнице дальше, придерживаясь за перила.

Все, на месте.

Стриж достал из кармана фонарик, включил, и, зажав его, словно сигару за кончик, зубами (так было удобнее, чтобы освободить руки) открыл трансформаторный щит.

Поворачивая голову, чтобы посветить, нашел нужные провода. Оставалось сделать всего ничего. Вывентил пробку, присоединил заранее запасенные отрезки провода. Открыл горловину канистры…

Дело — сделано. Как только на сцене театра включат, вернее, попытаются включить свет, пробежавшая между двумя оголенными проводами искра воспламенит пары бензина, а дальше рванет все, что еще остается в канистре, то есть литров двадцать.

Стриж гордился собой. Во-первых, он использовал знания, полученные в профессиональном училище. Не стал связываться с каким-то там гексогеном. Мелькнет синенькая искорка, и пламя, вырвавшись снизу, сметет все. Второе — свет на сцене включат, вероятнее всего, перед тем, как начнется собрание. Он ведь сам в прошлом — осветитель. Заранее проверят, как настроен свет… Может, за сутки…

Пламя вырвется снизу, вот по этой лестнице, за кулисами полно горючего хлама, а потом загорится занавес, и огонь перекинется в зрительный зал…

Люди, которые придут готовить зал к спектаклю, он так и подумал про себя — «к спектаклю», успеют выбежать. Они ведь профессионалы и понимают, как надо поступать в подобной ситуации. Ну а пожарным вряд ли что удастся отстоять.

А театр?.. «Отстроим новый! — залихватски подумал Стриж. — Как только город будет наш. Новый — лучше прежнего!» Больше он не успел подумать ничего. Кто-то наверху, на пульте, включил рубильник. Зачем понадобилось включать именно сейчас?

Городская пожарная команда не смогла отстоять здание. Труп Стрижа даже не опознали. Все, что осталось от Нововладимирского театра драмы и комедии — фотография Станиславского, спасенная самым бравым пожарным. С собственноручным автографом. Автографом первого секретаря горкома периода 85–89 гг.

— Значит, так, — Джессика прикусила зубами кончик карандаша, которым составляла список. — Колготки нужны «Сан Пелигрино», и чтоб не больше пятнадцати «ден», тоненькие, как паутинка, а иначе будут выглядеть как теплые рейтузы. Цвет — «антилопа». Туфли или «Освальд», или «Габор», главное, чтобы под цвет блузки, — она мечтательно посмотрела в потолок. — Костюм сойдет от «Донны Каран», я не собираюсь вводить тебя в лишние расходы… Косметика Л’Ореаль, вся, какая тут есть в продаже, я сама разберусь, что мне нужно. А вот парикмахера придется позвать — не могу же я сама себя постричь? Еще оттеночный шампунь…

— Хватит! — замахал руками Паша-мореход, — Для меня все это — китайская грамота. Составляй подробный список, мои люди все купят и привезут на пароход. Но только меня не нагружай…

И он подумал, почему его жена, которую он сейчас отправил к родственникам в деревню, никогда не надевала колготки цвета «антилопа».

А что это вообще за цвет? Наверное, очень сексуальный.

— Театр горит! — услышал Адидас, отвечая на вызов мобильного телефона.

— Как? Уже? Ведь по плану…

— Какой, на хрен, план! — заорало «Лицо городского масштаба». Все горит, понимаешь?! Эти два козла слиняли из больницы. Мы проиграли, и ты за это ответишь!

— Я? — озадаченно переспросил Адидас.

— А кто прибежал ко мне — помоги, город в чужие руки уходит? Ты прибежал. Вот теперь город и ушел в чужие руки, а вместе с городом и завод. Они нас переиграли, понял?

— Подожди, — нетерпеливо поморщился Адидас. — Не все потеряно.

— Ошибаешься, потеряно все, — человек на другом конце эфира взял себя в руки и обрел прежний, уравновешенно веский голос. — Еще пожар не потушили, а от Паши-морехода устроителям собрания акционеров поступило предложение — провести мероприятие на его пароходе. Предложение устроителям понравилось. Во-первых, гостей можно разместить там же — каюты люкс. Так что твоя гостиница больше не нужна. Второе — сам знаешь, какая у него кухня, плюс сервис. Не говоря уже о специфических услугах. И еще, самое главное. У Морехода есть баба…

— Какая баба?

— Та, что ехала вместе с нашими подопечными. Бывшими подопечными, — уточнило «Лицо».

— Так она же не при чем? — удивился Адидас. — Даром, что ли, я колол этих фраеров? Отвечаю — они ее по дороге подобрали, «плечевая», да и только. К Трупину, а тем более к ценным бумагам никакого отношения не имеет и иметь не могла.

— Это ты так думаешь. А мой информатор только что мне список шмоток передал, которые она заказала, чтобы на собрании акционеров присутствовать. Я жене показал, а она у меня в этом деле толк знает — так жена сказала, если я ей то же самое не куплю, разведется. «Плечевая», как ты выразился, про такие тряпки знать не может. А Паша оплачивать счета не станет, если интерес не имеет. Так что кто кого имеет, это еще вопрос.

— Может, Паша блефует, а шмотки она из модного журнала переписала? — с надеждой предположил Адидас.

— И не надейся.

Солнце уже клонилось к закату, когда Дима проснулся. Боль в плече утихла, разве что осталось некоторое онемение. Дотянулся и нажал на клавишу вызова медсестры. Клавиша, естественно, не работала.

Если честно, медсестра была ему ни к чему, он хотел увидеть Джессику. Он всегда влюблялся в тех женщин, которым нравились его рассказы.

Тут уж ничего не поделаешь.

Подождал некоторое время, не подозревая, что нажатая им клавиша разве что спугнула таракана, устроившегося внутри коробки. Потом, с некоторым усилием, сел на кровати, спустил ноги в больничной пижаме на пол.

Дима не знал, какой график дежурств, но предполагая, что Джессика устроилась в больницу медсестрой, надеялся, что рано или поздно он ее увидит. Ему очень хотелось ее увидеть. Надо только выяснить — когда? И тогда ждать станет легче. Подошел к двери из палаты и подергал за ручку.

Дверь оказалась заперта.

Дежуривший снаружи сотрудник не заметил, что кто-то пытается выйти из палаты. Впрочем, его заданием было следить, чтобы туда никто не смог войти.

По лестнице снизу поднимались еще двое в форменной одежде. Поравнявшись, они обменялись короткими рукопожатиями с охранником.

— Всех сюда согнали, — вздохнул один из новоприбывших. — Даже кто после дежурства. А кого толком охранять, или чего там — не говорят. Чтобы муха не проскользнула, вот и весь приказ. А при чем здесь муха, а?