— В триста четвертой палате один с огнестрельным ранением лежит. А в терапии — с инфарктом, — со знанием дела пояснил дежуривший раньше их охранник. — Оба этих типа были возле театра, когда грохнули директора завода. Вот из-за них, полагаю, весь сыр-бор. Важные свидетели.

— А чего возиться-то, — второй из новоприбывших поправил резиновую дубинку, свисавшую с пояса. — Допросить, как следует, все и расскажут. А так — только народ мучить. Я уже вторые сутки не спал.

— Там, в конце коридора, дверь, — намекнул туманно «сторожил». — Диванчик за дверью маленький имеется. Если ноги к подбородку поджать, отдохнуть очень даже можно.

Бессонный страж вздохнул в ответ.

— Давай, давай! — подмигнул напарник. — А через час я тебя сменю… Тоже голова трещит, как спать хочется…

— Кстати, покурить есть? — спросил дежуривший дотоле. — А то мой «Дукат» кончился, никак седьмой час на ногах.

— А здесь курить можно? — оставшийся из новоприбывших потянул воздух ноздрями. — Там, внизу, мегера такая сидит, старшая здесь, так она строго-настрого…

— А мы — в окошко, — подмигнул «старожил». — Никто и не учует.

Они отошли на лестничную площадку и, жадно затягиваясь, выкурили по сигарете. Оттуда, где они находились, больничный коридор не просматривался. Иначе «старожил» успел бы предупредить того, кто отправился спать — тот открыл не ту дверь. В конце коридора, но надо было с левой стороны…

…Дима еще несколько раз подергал ручку двери. Безрезультатно. Потом снова надавил на кнопку экстренного вызова медсестры. С тем же результатом.

Прошелся туда и обратно по палате, и линолеум мокро чавкал под его босыми ступнями.

Вдруг щелкнул замок и дверь отворилась сама собой, открытая снаружи. Дима как раз находился в той точке, откуда вошедшему нельзя было его увидеть — дверная створка загораживала.

Вошедший был в форме. Увидев кровать, на которой до этого лежал Дима, он удовлетворенно вздохнул, присел на краешек с полузакрытыми, тяжелыми от бессонницы веками, расшнуровал и стянул с себя форменные ботинки, а затем растянулся прямо поверх белья на койке.

Подложив под щеку ладонь, через мгновение он захрапел.

Некоторое время Дима прибывал в замешательстве. Затем осторожно, на носочках, подошел и взял ботинки. Стараясь не шуметь, добрался до двери и выглянул. Снаружи — никого. А напротив — вход в кладовку.

Там он и обулся, предварительно заперев снаружи дверь палаты, где теперь видел сладкие сны владелец обуви.

В кладовке Дима нашел белый халат, под которым можно скрыть и больничную пижаму, и перебинтованное плечо. Ботинки жали большие пальцы ног, но ходить позволяли.

Очень, очень аккуратно отворил дверь наружу. Приникнув щекой к створке, выглянул в коридор. Там, у лестничной площадки, маячили две фигуры охранников.

Кладовка была без окон, и он, так же аккуратно, чтобы не заскрипела, затворил дверь и включил свет. Глухие стены, ворох каких-то тряпок, наваленных на «банкетку», пустое жестяное ведро и швабра в углу. Упаковка стирального порошка. Канистра с дезинфицирующим раствором. Электрический чайник с перевязанным изоляционной лентой шнуром. И никакого намека, как отсюда выбраться.

Дима не отдавал себе отчета, зачем он сбежал из палаты. Просто подвернулся случай. Подсознательно он чувствовал, что это мог бы оказаться и счастливый случай.

Но надо было пробираться дальше, чтобы закрепить успех.

Взяв в одну руку ведро, а в другую — швабру, Дима решительно вышел из кладовки и направился к дежурившим в конце коридора охранникам.

Те озадаченно уставились на него.

— Тут курить нельзя, — строго заметил Дима, уловив запах табачного дыма.

— А мы не затягивались, — весело ответил один их стороживших, а другой, настроенный не столь беззаботно, спросил:

— Ты откуда еще взялся?

— По инструкции, — Дима посмотрел ему в глаза, — утвержденной министром здравоохранения, санитарную обработку необходимо проводить через каждые три часа.

Дима держался столь уверенно, что охранник не выдержал и отвел взгляд.

— Надо, так надо, только я не понимаю, откуда ты появился?

— пробормотал он. — Там же в кладовке спит…

— Пусть спит, — кивнул Дима, и его ответ успокоил подозрительного охранника.

С ведром и шваброй он спустился вниз, провожаемый взглядами дежуривших на каждой лестничной площадке милиционеров. Наверное, Центральную клиническую больницу не охраняют так тщательно.

На первом этаже Дима замешкался. Мало того, что двери наружу охраняли, там еще находилась старшая медсестра, которая наверняка бы его разоблачила. Вот она начала поворачивать голову, почувствовав, что за ней наблюдают, и Дима юркнул дальше вниз по лестнице, которая вела в подвал. Оставив ведро и швабру, он пробежал по плохо освещенному коридору, толкнул первую попавшуюся дверь…

Глаза не сразу привыкли к тусклому синему свету. А когда привыкли, Дима понял, что очутился в морге.

Дверь автоматически закрылась за спиной. Покойники занимали все лежачие места, а несколько разместились прямо на полу, накрытые белыми простынями. У ближайшего трупа из-под простыни торчала ступня с навешенной на большой палец биркой.

За дверью, в коридоре, Дима услышал шум и возбужденные мужские голоса…

— Повторяю вопрос, — вежливо подчеркнул хорошо одетый мужчина в сером фланелевом костюме и небрежно накинутым на плечи белым халатом. Он сидел рядом с больничной койкой Семена.

— Кто из твоих подельников, гнида, взял ценные бумаги из сейфа?

— у вопрошавшего были большие залысины.

До того, как стать «Лицом городского масштаба», он занимал должность директора школы и любил, наклонившись над ученицами старших классов, вроде посмотреть, как они выполняют контрольную работу, положить им руку на плечико…

— Никто, — прошепелявил Семен разбитыми губами. — Мы даже не знали, что того человека убили, пока не прочитали в газете.

Чуть привстав со стула хорошо одетый мужчина снова ударил его кулаком по лицу.

— Командир, он не врет, — попытался остановить экзекуцию милицейский чин с погонами майора. — Ты, конечно, большой начальник, курируешь все силовые структуры в городе, но беспредел творить я тебе не позволю.

— Можно подумать, вы там у себя, менты, никого пальцем не трогаете? — «Лицо городского масштаба» достало из нагрудного кармана серого фланелевого костюма носовой платок с красной окаемкой и вытерло испачканную в крови руку. — И не забывай, приказ о твоем утверждении пока у меня на подписи…

— Мне насрать на твою подпись! — вдруг взорвался майор Голиков. — Я вот эти погоны ношу, — он дотронулся до плеча, — чтобы мразь, ловить и сажать. Сажать и ловить. Мы, менты, для того и созданы, чтобы мразь ловить и сажать, сажать и ловить, — снова повторил он, как заведенный. — Лучше уж при коммунистах было. И ловили, и сажали. Разве что кого из «сынков» — сверху отмазывали. А теперь мы готовим на блюде кого — вам потребуется.

— Так ты против реформ? — вяло уточнило «Лицо». — Против демократии?

— Я против козлов, которые родились козлами, а потом, получив кредиты от международных валютных козлов, превратили мою страну в козлиное царство. Вот против чего я, — пояснил мент.

— Да, с таким менталитетом… — заметило «Лицо», — с такой чувствительной душой тебе не в органах, тебе в церкви свечками торговать надо, — и, размахнувшись, ударил кулаком в грудь лежащего на больничной койке Семена. — Говори, мразь, у кого бабки! Я тебе сердце вырву! А потом за твоего простреленного кореша примусь.

В помещение морга вошли пять человек. Лишь один из них был привычен к такой работе, а остальных откомандировали на подмогу. Профессионала прозвали Жора Мортон.

— Когда я работал в одном из лучших моргов столицы, — рассказывал тоном экскурсовода Жора, — у меня обязательно в служебном шкафчике был спирт…

— Для дезинфекции? — уточнил один из прикомандированных. — Можно и так сказать, — согласился Мортон. — Для внутренней дезинфекции. Мертвое тело есть что? — он оглядел слушателей, как профессор группу нерадивых студентов, и, не дождавшись ответа, пояснил, — Мертвое тело есть труп. А что такое труп — науке пока неизвестно. Всякие там вибрации в мозгах продолжаются, а может даже душа существует вопреки законам физики, едри ее раз куда. То есть аура тут нездоровая. Нездоровая для живого человека. Помню один случай. К нам девушку привезли, фотомодель. Красавица неописуенная! И захожу я так, после полуночи, в помещение — смотрю, черный человек склонился над ее телом… Я ему, значит, гражданин, кто такой? А он голову поднял, глянул на меня, а лица-то у него не было…