— Его почти поставили на ноги. Настолько поставили, чтобы он мог в субботу прийти на собрание акционеров и сделать вид, будто акции у него.

— Зачем? Он не брал никакие акции…

— Кто об этом знает? Несколько столпов города решили проверить друг у дружки нервишки, так сказать, сыграть втемную. И вы, пацаны, лишь карты в той игре.

— Я был на пароходе, что стоит на якорях, я говорил с хозяином этого казино. Я все разъяснил ему. Все карты раскрыты.

— У Паши-морехода появился свой туз в рукаве. Теперь он — за столом.

— Что-то ты говоришь непонятные вещи. Какой туз? Какой рукав? И, вообще, как ты здесь очутился?

— Отвечаю в обратном порядке — словно сажаю картошку на грядке. Татарина увез в неизвестном направлении Адидас, а меня вышвырнули на улицу, не позволив даже захватить с собой махровое полотенце, каковое мне полагалось как постояльцу, пусть невольному, номера люкс. Что ж до моих знаний — искал пристанища. Встретил друзей — и водой не разлей. Людишки никчемные, но как крысы всюду шарят, многое знают. Так что вряд ли твои кореша доживут до воскресенья. Крапленые карты рвут.

— Что же делать?

— А мы на что? Мы тебе поможем. Выиграешь, и ставки твои.

— Как ты можешь мне помочь? И кто это — мы?

— Пойдем, познакомлю, — «Робин Гуд» выбрался из-за могильного камня и жестом предложил Диме проследовать к склепу.

Скрипнула кованая дверь. В отблеске коптящего фитиля керосинки Дима увидел лица, вовсе и непохожие на человеческие. В помещении пахло немытым телом, мочой, и чем-то булькующим в кастрюле на керосинке.

— Вот Пигва и Миляга, — представлял «Робин» собравшихся бомжей. — Основа, Рыло и Заморыш. А это — Дудка, он тебе знаком. В больницу оттащил тебя силком. А то бы сдох с простреленным плечом. И наши феи — Паутинка, Мотылек, — представил он особ женского пола, хотя их лица и внешность ничем не отличались от остальных. — А так же Душистый Горошек, — он указал на спящую и попукивающую во сне безобразную женщину.

— Ну и как же вы собираетесь мне помочь? — Дима непроизвольно зажал двумя пальцами нос.

— За ужином поговорим, — «Робин Гуд» поднял с пола оловянную ложку с перекрученной ручкой, зачерпнул ею из кастрюльки, попробовал. — Вкуснотища! Не стесняйся, мы не из тех — гость за порог, на стол пирог.

— Ну как? — Джессика вошла в каюту Паши-морехода виляя бедрами, как манекенщица на подиуме. — Оцени прикид.

— Ты и волосы перекрасила, — Паша не сразу узнал ее.

— Похожа я на бизнес-вумен?

— Ты на себя перестала быть похожей, — Паша покачал головой. — А в наши планы входит, чтобы тебя сразу узнали. Вспомнили те, кому надо, что ты путешествовала вместе со всей троицей.

— Узнают, не волнуйся, — Джессика раздраженно дернула плечом. — Кому надо — узнают.

— Надеюсь, что так, — вздохнул Паша. — Надеюсь, что я не просчитался, сделав ставку на тебя, — и он еще раз придирчиво осмотрел Джессику.

Замасленная бесцветная косичка превратилась в шатеновые волосы, постриженные и уложенные а-ля Синди Кроуфорд. Волосы обрамляли скуластое лицо. Макияж пастельных тонов выгодно подчеркивал капризные очертания губ в алой помаде. Фигура стройная, и при невысоком росте удивительно пропорциональная. Костюм табачного цвета сидел отлично. Короткая юбка была всего на несколько сантиметров ниже полы пиджака. Красная блузка с воротником «апаш» и такого же цвета туфли. Казалось, она всю жизнь носила не потертые джинсы с ковбойкой навыпуск, а одежду «от курюр». Разве что туфли выбивались из общего делового стиля, они были на неимоверно высоких каблуках. Паше захотелось даже спросить, как она умудряется сохранять равновесие. Он поднял взгляд, посмотрел в лучисто-зеленые глаза под пушистыми ресницами… Потом вдруг встал, обошел письменный стол, и, приблизившись вплотную, снова заглянул в глаза…

Их лица разделяло расстояние не шире женской ладошки. Губы у Джессики блестели, вот они чуть приоткрылись…

— Чего уставился? — спросила она.

— Глаза! — воскликнул Паша. — Я точно помню, что у тебя были голубые глаза, а сейчас — зеленые. Шмотки — чепуха. Волосы — тоже. Перекрасся ты хоть в красный цвет, я бы сразу узнал. Но у тебя изменился цвет глаз, это-то и ввело меня в заблуждение. А я не люблю, когда меня дурачат.

— Контактные линзы, — пояснила она. — У меня врожденный астигматизм, но это не единственный мой недостаток… То есть, вдаль-то я вижу хорошо… Но под носом не разгляжу даже такого крупного красивого мужчину, как ты… Вернее, не разглядела бы без линз…

Расстояние между их лицами перестало существовать.

— Давай, давай, — торопился Адидас. — Ты должен успеть первым. Пригласительный билет и все такое прочее уже заготовлено, — инструктировал он Рената. — Вот тебе папка. Аккуратнее, из крокодиловой кожи. Делать тебе, в сущности, ничего не надо. Сиди с солидным видом, надувай щеки. А папку на коленях держи, аккуратненько так. Вроде как в ней все сокровища мира.

— А на самом деле что в ней? — уточнил Ренат.

— Пять номеров городской газеты, да и то за прошлый год. Первое, что под руку подвернулось.

— Так в чем покупка?

— Покупка? — Адидас тоненько засмеялся. — Нет, ты сейчас согласишься, что я самый умный из них всех. А покупка в следующем: только один из всех знает наверняка, что в папке у тебя нет акций. Догадываешься, кто?

— Он? — Ренат поднял глаза вверх. — Он все знает, — согласился.

— Да причем здесь религия?! Мы о деле базарим. Только один человек знает, что ты блефуешь — это тот, кто на самом деле украл акции. Мой расчет какой? Подождем, посмотрим. Если тебе кто помешать захочет — эти вне игры. Пусть себе. А вот если один из игроков не отреагирует на тебя, да с такой роскошной крокодиловой папкой — значит, мы знаем — акции у него. Ну не умница ли я, признайся?

— Только одного не учел, — покачал головой Ренат. — С какого хрена…

— Ошибаешься, — снова засмеялся Адидас. — Если б я чего в делах хоть раз не учел, лежал бы где-нибудь, неглубоко. Ты хотел спросить, с какой стати тебе играть в мою игру? — и увидев утвердительный кивок Рената, продолжил. — Поясняю… Вернее, я мог бы сначала побазарить — мол, я тебя так, да разэтак… Но ты, бестия, знаешь, что мне нужен, и руки-ноги я тебе, пока дело не сделано, ломать не стану. Так вот, по честному: двое дружков твоих в больнице. Откажешься раз — один умрет. Откажешься два — второй… Ну а после я сдаюсь, твоя взяла. Ну и как, откажешься раз? — спросил он, словно детскую «считалку» произносил.

— Что вы собираетесь сделать, чтобы меня приняли за своего на этом собрании учредителей? — недоуменно спросил Дима, облизав перешедшую ему по кругу ложку с похлебкой.

Варево в самом деле казалось вкусным, только Дима опасался спрашивать, из чего оно приготовлено.

— Для начала приоденем! — весело воскликнул «Добрый Малый Робин».

— Это как? — уточнил Дима. — Из своего гардероба, что ли?

— Даже не представляешь, какие иногда хорошие шмотки люди выкидывают на помойки! Что ты скажешь насчет песочного цвета чесучевого костюма, кипенно-белой рубашки (ну дырочка там в районе сердца с опаленными краями, так заштопаем!) и галстука цвета забродившей вишни? Точно ведь, вишни? — уточнил он у компании, и многие согласно кивнули. — А по росту подгонит Основа, он в прошлом был портным.

— Я всегда портной, — заметил тот, кого назвали Основа. — Я портным и умру. Родись я в Италии и педерастом, был бы великим кутенком, — он потер лиловый синяк под глазом и трагически вздохнул.

— Вот видишь? — кивнул «Робин Гуд». — Прямо внебрачный сын Коко Шанель. Только не кутенком, а кутюрье.

— А с обувью как? — напомнила женщина по прозванью Паунинка.

— Кроссовки разве не сойдут? — возразил Дима.

— Ты бы еще кеды предложил, тоже мне спортсмен, — вздохнул «Робин».

— Ладно, — вмешался Заморыш, — у меня есть подходящая пара… Ну, да, да! — отмахнулся он от вопросительных взглядов, — Покойницкие, со вчерашнего снял. Но ведь новенькие совсем… А тому — все равно…