Она схватила со стула один из револьверов клиента, огромный, похожий на бутафорский, и приставила ствол к виску саксофониста.

— Нет, нет, — простонал тот.

04 часа 30 минут. Учкан вошел в свое логово на окраине Нововладимира. Иначе как логовом это помещение трудно было назвать. Голые стены, да несколько матрасов на полу. Учкан и относился к этой квартире, как волк к чужой норе: поспать и сматывать. Больше полутора часов подряд он, как знали все его приближенные, не спал. Таких «ночевок» в городе у него было с десяток, и в течение суток он сам выбирал, где заляжет в очередной раз.

Кентари, друзья, кореша и, в то же время телохранители, готовые разорвать на куски любого, кто приблизится к Учкану на опасно близкое расстояние, остались в машине. Там они и станут ждать его час — полтора, пока он отдохнет.

Учкан достал из железной коробочки шприц и жгут. Придерживая один конец жгута зубами, перетянул им руку повыше локтя.

Наркотик вошел в кровь, принося недостижимое иным способом спокойствие.

Иначе Учкан не мог уснуть.

Неподалеку от машины, где сидели телохранители, молодой человек выгуливал облезлую собачку.

— Охота пуще неволи, — заметил один из телохранителей.

— Куда денешься, если кабысдох какать хочет? — вступился за животное второй телохранитель.

Тем временем молодой человек подошел вплотную к автомобилю, отбросил поводок, освободившейся рукой достал пистолет с глушителем и сделал три выстрела. Первыми двумя он застрелил обоих охранников, а третья пуля вонзилась в землю перед самым носом псенка.

Псенок отпрянул от маленькой воронки, оставленной пулей, и зарычал.

— Не жри дерьмо, говорили тебе, — пояснил свой третий выстрел молодой человек и снял с шеи псенка брючный ремень, служивший одновременно и поводком, и ошейником. — Заразу еще подцепишь. Ну, беги… — и почесал собаку за ухом.

Охранник, сидевший за рулем, получил пулю в шею и умер практически мгновенно, залив кровью весь салон. А второй сидел как восковой манекен. Он как раз повернул голову, когда подошел парень, выгуливавший собачку, и потому свинцовый конус в медной оболочке вошел ему в переносицу, а вышел на затылке, пройдя сквозь «мозг рептилии» или «центр агрессивности», как его называют в быту.

Тем временем чем-то неуловимо похожий на убивавшего их, такой же молодой, опрятно и дорого одетый мужчина, осторожно вошел в берлогу Учкана.

Пшить… Пшить… Пшить…

Выплюнул громоздкий цилиндр, накрученный на ствол.

Учкан, как и во сне, продолжал улыбаться после смерти, вернее, улыбалась только нижняя его челюсть, так как остальное размазалось по матрацу.

04 часа 30 минут. Жора Адидас любил красивую жизнь. Он полюбил ее задолго до того, как перестали сажать за спекуляцию в особо крупных размерах.

Двадцать лет назад он начинал с джинсов. «Техасы» шили в Нововладимире, фирменные этикетки делали в Польше, а Адидас продавал штаны в Москве возле комиссионного магазина на Садовом кольце. После того, как его «замели» и дали условный срок в восемьдесят четвертом, он переключился на фотографию. Стал уличным фотографом. Работал в сквере возле Речного вокзала. Стоило Адидасу завидеть молодую маму с карапузом, как он оказывался тут как тут.

— Фотографии абсолютно бесплатные, — успокаивал он мамашу. — Это для программы Юнеско. Юнисеф, одним словом.

Отщелкав пленку, исчезал.

А через день-два отыскивал мамашу запечатленного на пленке малыша и показывал ей сделанные отпечатки.

— Не знаю, — говорил он равнодушно, — снимки замечательные, ваш мальчик (девочка) на них такие хорошенькие. Но проект прикрыли, скорее всего, придется снимки уничтожить.

«Ни одна мать, — рассказывал он позже в кругу друзей, — не допустит, чтобы фотографии ее чада уничтожили. Некоторые, если у них с собой были деньги, выкупали у меня снимки тотчас же. Другие умоляли, чтобы я подождал пару дней, пока они соберут необходимую сумму. Я мог «ломать» за свою халтуру любые бабки. Правда, потом объявился конкурент, никчемный человечек, Женя звали, — тут он произносил, шепелявя: «Зеня», вместо Женя. — Так эта гнида, «Зеня» мой подход использовать стал, да и фотографировал он лучше. Когда конкурента нашли с проломленным черепом на улице Фестивальная, посчитали, что его пытались ограбить, отнять фотоаппаратуру. Пришлось делать ноги из столицы. А аппарат конкурента у меня до сих пор хранится. Антикварная вещь, настоящая «Лейка».

Сегодня Адидас отдыхал, сидя в беседке спланированного на английский манер поместья.

«Свободная, пейзажная планировка, — пояснял он частым гостям, показывая свое владение. — Тут важно выявить красоту ландшафта и создать иллюзию естественного происхождения всех элементов».

Огонь потрескивал в садовом камине, сложенном из обтесанного камня. «Божоле» налито в хрустальные бокалы. «Мисс города» сидит напротив. Вот-вот личный повар принесет рябчиков с клюковкой в клюве Повар восхитительно готовил рябчиков с клюквой. Главный секрет заключался в том, что сначала рябчика надо было подвесить за ножки к потолку. И как только тот самостоятельно упадет вниз, когда протухнет настолько, что сухожилия лапок не смогут удерживать вес, тут сразу и на разделочный стол…

Адидас отпил из бокала. Он любил молодое вино. А еще он любил молодых красивых женщин и вкусно поесть. Все это у него в достатке. А чего еще желать, прежде чем встретить старость?

Вместо повара со стороны особняка появился молодой мужчина, и вместо блюда с рябчиками он держал в руках пистолет.

— Сколько? — торопливо, стремясь опередить выстрел, спросил Адидас. — Я согласен, — подтвердил он.

«Мисс города» так съежилась от страха в плетеном кресле, что казалось, там лежит только ее одежда.

— Поддержи Михея, — сказал молодой человек. — И ты меня больше не увидишь.

— Без базара, — удовлетворил его просьбу Адидас, и когда тот повернулся спиной, произнес, обращаясь к спутнице. — Я предпочитаю вино с северных виноградников. Оно обладает неповторимым фруктовым ароматом. Холодное горное солнце увеличивает acidium, кислоту, но придает неповторимый couleur locale, местный колорит, и вполне пригодно для употребления, ad usum. Да, — задумчиво продолжил он, уже не глядя на застывшую в обмороке местную красавицу, — Caveant consules, в том смысле, что шандец подкрался незаметно. И с чего это меня вдруг на латынь потянуло?

04 часа 35 минут. Паша-мореход сладко спал, даже пустил слюну на подушку, как младенец.

— Павел, кто-то в дверь звонит! — трясла его за плечо жена.

— В дверь? — он наконец открыл глаза и уставился на нее. — В такое время?!

Машинально взял из-под подушки оружие и пошел в прихожую, звонко шлепая босыми ступнями по линолеуму.

— Тебе чего? — он заглянул в глазок и увидел там Михея. — Я же Баклану сказал, чтоб на меня не рассчитывали.

— Поговорить надо, Паша, — вежливо попросил Михей. — Мы ведь не станем с тобой через дверь перекрикиваться?

— Ты один? — подозрительно спросил Паша-мореход.

— Нет, я к тебе с целым батальоном ОМОНа приехал, — засмеялся Михей. — Открывай дверь, не дури.

Паша-мореход впустил его в темную прихожую, а сам на всякий случай выглянул на наружу. На лестнице, которая вела вверх, спал бомжеватого типа мужичок в бейсболке.

— Это еще кто? — на всякий случай спросил Паша, хотя бродяга казался безобидным.

— Не знаю, он тут еще до меня лежал, — пожал плечами Михей и тут заметил пистолет, который Паша-мореход машинально сжимал в руке. — Зачем ты так? — он кивнул в сторону оружия. — Я к тебе договариваться пришел, а не воевать.

— Не помешает, — заупрямился Паша. — И договариваться нам не о чем. Мои условия знаешь, тебе наверняка Баклан передал…

— Нет уже никаких условий.

— Как это — нет?

— Адидас принял мою строну.

— Вот уж не поверю.

— Хочешь, позвони ему сам.

— Странно. Он что, не понимает: Учкан вас всех размажет, как бешеный грузовик кошку.