03 часа 40 минут. Самый сильный мужик в городе по прозвищу Паша-мореход любил свою жену. Про него рассказывали, мол, он любит свою жену каждую ночь. Что Пашка-мореход исправно делал, упаси кто усомнится в его силе, пусть даже он сам. Ежесуточные любовные игры стали для него своего рода надоевшей, но необходимой процедурой, вроде тренировки в тренажерном зале, которую он тоже неукоснительно проводил.

Неожиданно на тумбочке у кровати затренькал мобильник.

— Ну, кто там? — он поднес телефон к уху, похожему на жеваный капустный лист.

Казалось, и жена была рада неожиданной помехе постельной утехе.

— Паша, — голос в трубке был тревожный. — Пахан накрылся, помер, понимаешь?

— Когда?

— Только что.

— Жалко Старика, — искренне сказал Паша-мореход. — Надо скинуться, похоронить батю по-человечески.

— Постой, Паша, не об этом речь…

— Может, памятник из мрамора? А то — мавзолей? Слушай, братан, мы что, на мавзолей не наскребем, а?

— Мудак ты, Паша. Старика еще когда хоронить, а вопрос надо сейчас решить…

— Какой вопрос?

— Кто на его место станет, Паша? Кто за городом смотреть будет?

— Ну, как братва проголосует… — Паша засопел.

— Какая братва, кто проголосует, ты что, о-уел? В общем так, слушай сюда: я, Влас и Затычка решили взять сторону Михея. Ты — с нами?

— Влас — еще ладно, а Затычка и вовсе мелюзга, — Паша-мореход поморщился. — Это ты охренел, Баклан? Ничего не скажу про Михея, нет. Котелок у него варит. Но у него же ни одной ходки. Он же халдеем в «Уюте» работал. А есть кандидатуры — хотя бы Адидас. Или Учкан? Его весь пригород поддержит. А там, знаешь, какие отморозки. Ну и абреков со счетов сбрасывать не стоит. Кто знает, чью сторону они возьмут…

— Паша, за Михеем не только мы стоим. Несколько газонокосильщиков из Москвы приехало. Михей подготовился…

— С какого хрена столичные пацаны в наши дела суются? Без них разберемся.

— Паша, может, ты сам на место Старика метишь? — подозрительно спросил абонент.

— Я войны не хочу. А если чужие в наши дела полезут, война будет, можешь не сомневаться.

— Ладно, Паша. Только не забудь, я тебе первому позвонил.

Человек, которого Паша-мореход только что называл Бакланом, отключил мобильник. В комнате, где собралось несколько человек, было душно. Кроме него самого, Михея, Власа и Затычки на диване, развалясь, сидели трое молодых людей, то ли одеждой, то ли выражением лица неуловимо похожих. Вроде, как из-под одного пресса вышли. И еще в углу сидел Некто, надвинув бейсболку так, что козырек закрывал почти все лицо.

— Отказался? — спросил один из троих похожих молодых людей.

— Я думаю, он нейтралитет возьмет, — Михей чувствовал себя неуютно.

— Так, — «Похожий» достал сигарету и сунул ее в уголок рта, не зажигая. — Кто еще представляет опасность? Как он его назвал — Адидас?

— Адидас воевать не станет, — вмешался Баклан. — Если мы его бизнес не тронем, если гарантии дадим — он согласится.

— А Учкан?

— Вот тут проблема, точно. У Учкана полсотни быков, да и абреки его поддержат. Он — авторитетный. У абреков с авторитетом строго.

— Еще какие кандидатуры есть?

— Остальные — мелкота. Остальные возьмут сторону того, кто круче.

— Значится так, — произнес молчавший до этого тип в бейсболке, которого местные бандиты поначалу приняли за личность незначительную, но по тому, как синхронно повернули головы в сторону говорившего московские боевики, переменили свое мнение. — Я тебя, Михей, поставлю над этим городишкой.

Сегодня и поставлю. А ты потом для меня кое-что сделаешь. Не бойся, денег это стоить не будет.

— Сколько у нас людей? — деловито осведомился Михей.

— У вас? — тип в бейсболке хмыкнул. — Три промакашки у тебя, а не люди.

Михею стало обидно, но виду он не подал.

— Если мы работаем вместе, — он старался, чтобы его голос звучал спокойно и солидно, — то должны быть откровенными… — так, именно так надо говорить с этим типом, решил про себя Михей: ровно, культурно. — Мне хотелось бы знать, какие у нас силы?

— Силы? Вот они, перед тобой, — тип в бейсболке махнул в сторону трех однотипных молодых людей.

— И все?

— И все.

— Но тогда… Нет, вопрос снят. Я, пожалуй, как Мореход, нейтралитет возьму.

— Поздно думать о нейтралитете, Михей, — предупредил тип в бейсболке. — О нейтралитете надо было думать прежде, чем старика подушкой задушили.

Присутствовавший при разговоре Затычка, а именно он держал удушаемого хозяина за ноги, почувствовал боль внизу живота, предшествующую поносу. От страха.

— Я думал… Я полагал… — промямлил Михей. — Не трусь, парень, — подбодрил человек в спортивной кепке с огромным козырьком. — К утру город станет твоим. А ты мне после окажешь небольшую услугу.

— Какую?

— После обсудим.

— Это несерьезно…

— Очень серьезно. Чтоб ты понял — на кону у меня целый вагон денег, хустящих таких «бабок» с портретами американских президентов. Можно, конечно, и конвертировать в другую валюту…

— А я думал, вы из-за мешка… из-за этого, который в банке в Камышевске взяли…

— Мешком опосля тоже займемся. Даже от малости бывает польза, как говорил Карабас, растапливая печку Буратиной.

— Нет, вы что? На самом деле хотите взять город всего с тремя боевиками? — и Михей искоса глянул на парней, непринужденно сидевших на диване.

— Случалось, я брал города и в одиночку, — тип в бейсболке хихикнул, словно воробей прочирикал.

Саксофонист сидел, как на иголках. Клиент отправился в парилку, где его ожидала девица, и из-за двери раздался громкий возглас. Вскрикнула Джессика.

«Что он там с ней делает?» — заерзал Саксофонист.

Через пару минут они появились вместе. Клиент, по-прежнему закутанный в махровую простыню, и она, совершенно голая. Вид у обоих был довольный.

«Понравились друг другу, — решил саксофонист, и у него отлегло от сердца. — Удачный день. Вернее, ночь».

Ему как раз не хватало двухсот долларов для покупки подержанного автомобиля. Он уже решил, какого.

— Перекусим, что ли? — весело спросила девица, глядя на остывший и начавший затвердевать сыр. — Чего добру пропадать?

— Почему бы и нет? — клиент разлил перцовку в три рюмки и предложил саксофонисту, — Давай с нами, за компанию.

— Что ж, за то, чтобы посетители нашего заведения всегда были довольны, — напыщенно произнес саксофонист и поднял рюмку.

«Интересно, все-таки, что значат его наколки, — подумал он. — Надо будет спросить у знающих людей. — и посмотрел на гостя, по-прежнему замотанного в махровую простыню.

Даже плеч не было видно.

Тут саксофонист заметил легонькую странность. Саксофонист вообще был наблюдательным человеком, и от его внимания не ускользнуло, что края полотенца были испачканы чем-то синим.

«Как будто в чернилах, — подумал саксофонист. — А где он взял чернила-то эти?» И, видно, как следствие ночи, а, может, выпитой перцовки, почудился саксофонисту кошмарик — это пот у клиента сине-черного цвета.

Никак — инопланетянин?

— Фрукты подавать? — спросил саксофонист.

Вместо ответа клиент вопросительно посмотрел на девицу.

— Я съела бы персик, — жеманно сообщила она.

— Алмазная донна, есть только виноград, — в тон ей ответил клиент. — Тоже многообещающий фрукт.

— Еще арбуз в холодильнике, — поправил его саксофонист.

— Вот именно, — клиент сделал широкий жест, — арбуза нам, арбуза!

От резкого движения махровая простыня свалилась с его плеч.

— Так я мигом принесу, — вызвался саксофонист, и тут вдруг глаза его округлились и стали совершенно безумными, когда он посмотрел на тело клиента.

Кожа его была девственно чиста.

«Все татуировки исчезли!» — отчаянно осознал саксофонист.

— Догадался. — хихикнула девица, — Смышленый оказался, как финдиректор, — непонятно, почему финдиректор, но дальнейшие действия девицы саксофонист воспринимал уже как в страшном сне.