Через десять минут саксофонист, так и не разыскав по телефону никого из подпасков, решился и позвонил самому центровику. Тому самому старику, который давеча пил коньяк мелкими глотками и не закусывал.

Тем более, сауна принадлежала ему.

— Авторитетный, авторитетный, — захлебываясь говорил саксофонист в трубку. — Денег не считает. В ресторане сотню, водиле — сотню… А расписан как!..

— Как? — спросил на другом конце эфира худой старый человек, страдающий туберкулезом и алкоголизмом. И еще к непогоде болели перебитые на допросах кости.

А завтра точно ожидалась непогода. Саксофонист начал перечислять, что увидел.

— А лет, годков ему сколько, — перебил хозяин.

— Ну, сорок…

— Молод для такой росписи…

— Ну, может, сорок пять…

— Если бы шесть десятков, поверил бы. Ну, полтинник… Любопытно, кто у него гувернером был, шлифовал кто…

— Может, и лет пятьдесят, — поправился саксофонист, — худой он, понимаешь? Вроде тебя, только моложе. Возраст на глазок не определишь.

— Че счас делает?

— Виноград жрет. И пердит, главное. Может, он и большой авторитет, только и я…

— Он — не авторитет, я бы знал, птичка напела бы, если кто из чесняков к нам пожаловал. А ты, алешка, шнурок — сиди тихо. Он — и «графом обсериголяшкиным» оказаться может, хотя, скорее — один на льдине… Но ты, литерка, терпи, пусть пердит, пусть… На то ты и терпила, понял? — разозлился хозяин, — За это тебе послюнявить «хрустики» дают.

Хотя саксофонист понимал — хозяин имеет ввиду, что за работу в сауне ему хорошо платят, а клиент всегда прав, все равно звучало до невозможности обидно.

— Так что мне делать?

— Пусть до утра у тебя побудет, — старику хотелось спать.

— Не нравится мне он. А не расспрашивал ли тебя: появился кто в городе новенький? О том, что в Камышевске «кешер» залетные взяли — не спрашивал?

— Нет. Только — полотенце, мол, чистое? Это которое я ему для парилки дал…

— Подержи его… Ублажи.

— Может, клофелину? — предложил саксофонист. — Он телку просит, так я ему и бабу, и клофелина для верности…

— Ты его сервисом задержи, — сказал хозяин.

Он чувствовал себя старым больным патриархом преступного сообщества Нововладимира. И перед тем, как уснуть, забившись в самый угол огромной кровати и по привычке подложив под голову вместо подушки локоть, подумал:

«А вдруг и в самом деле залетный из тех, кого еще по закону «бобры» жить учили… А то одни «аллигаторы» кругом.» И почувствовал, как стало вдруг приятно от мысли, что он может завтра встретить единомышленника, а, чем не шутят, вдруг и преемника, который не станет на ходу подметки резать, а даст ему дожить в старости и уважении…

Хозяин уснул. Он даже и не вспомнил, что собирался допить коньяк.

Через десять минут бесшумно вошли двое. Просто невероятно, как перед этим они также бесшумно открыли хитроумные замки входной двери. Звериное чутье, даже во сне позволявшее хозяину определять малейшее передвижение поблизости, на этот раз не сработало. Один из вошедших в спальню взял свободную подушку и накрыл ею голову старика. Другой навалился на ноги, чтобы тот не дергался в момент удушения.

— Ну, все, — решил тот, что держал подушку. — Пришла пора ему дых прикрыть.

— Тебе виднее, ты теперь главный, — согласился тот, что держал старика за ноги.

А тем временем саксофонист, как мог, ублажал клиента. Когда тот вышел из парилки, замотавшись по самые плечи полотенцем, приготовил ему фондю с осетриной. Сам обмакнул в растопленном и смешанном с белым вином сыре первый кусочек, протянул вилку клиенту, а потом налил рюмку перцовки.

— У нас — не абы как, — пояснил саксофонист. — В Люцерне фондю готовят именно так. Я там был. Обедал. На берегу реки, напротив Банхофштрассе, может слышали, улица там такая, и мост знаменитый…

_ А как же, — выпив рюмку перцовки подтвердил клиент.

— И в реке плавают вот такие карпы, — он показал руками, какие они огромные, — а табличка висит — ловить рыбу запрещается.

— До чего додумались, а, гады? — клиент покачал головой.

— Вы еще хотели массажистку заказать? — напомнил саксофонист. — Вам ведь высший класс нужен?

— Самый высший. Только без массажа. Мне массаж ни к чему.

— А по цене? — уточнил сводник.

— Сто сейчас, — он подтянул к себе поближе стул, на котором была повешена его одежда, а две кобуры с револьверами лежали на сиденьи, и из внутреннего кармана пиджака достал валюту. — Столько же потом, если понравится…

«Неплохие деньги, — подумал про себя саксофонист, — Вот уж на самом деле — как с куста.

Но если вызывать одну из работающих при сауне проституток, то ему самому не достанется ничего. Разве что копейку какую хозяин подкинет в качестве премиальных. Нет. Он не может упустить эти деньги».

И в голове мгновенно созрел план.

— Я сейчас вернусь, — извинился он перед клиентом.

Тот увлеченно дул на вилку с кусочком осетрины в расплавленном сыре.

Саксофонист спустился в подвал, открыл обитую жестью дверь. За дверью находилась крошечное глухое помещение, разве что топчан помещался.

На топчане спала Джессика, подложив ладонь под щеку. Во сне Джессика хмурилась.

— Эй! — потряс он ее за плечо.

— Чего тебе? — она открыла глаза.

— Хочешь, помогу тебе? А то теперь в покое не оставят, станешь субботники отрабатывать. Это когда тебя человек десять по очереди иметь станут.

— У меня договор с вашим хозяином, — напомнила она. — Я свою долю получу — и смотаюсь.

— Нет, красотка, — саксофонист сел рядом на топчан. — Кто ж тебя отпустит, ты еще прибыль принести сможешь. Наплюй на договор, дура, до сих пор сказкам веришь?

— А что ты предлагаешь? — тревожно спросила Джессика.

— У меня наверху, — он посмотрел на потолок подвального помещения, — клиент сидит. Ты его сейчас обслужишь по первому разряду, а я тебе обещаю: жизнь твоя в будущем станет намного легче и приятнее. Во всяком случае — здоровее.

— Тоже предлагаешь договориться? И тоже, когда я выполню свои обязательства, наплюешь на договор? Вали отсюда, я спать хочу, — и Джессика толкнула его в бок, чтобы он слез с топчана.

— А если я тебе всю морду разукрашу? — ласково предложил саксофонист.

— Попробуй, визажист хренов. У меня ведь с братвой какой договор — я им человека с деньгами показать должна, — напомнила Джессика. — Поэтому убить меня ты побоишься. А изобьешь, так ведь я пожалуюсь пахану вашему, время тянуть начну. Как ты думаешь, не озвереют ли они от твоего самоуправства, и тебя самого за это не отделают ли? — и она ядовито улыбнулась.

— Ладно, — саксофонист решился. — Договор будет честный.

— А гарантии?

— Гарантии есть. Тот клиент, что тебя ждет, платит… — он замялся и соврал, — сто долларов. Я эти деньги возьму себе. Ты об этом теперь знаешь. Если расскажешь братве, мне — конец. Они за любые деньги удавят, из принципа. Так что, если я тебе не помогу, у тебя теперь есть убийственный аргумент, чтобы мне отомстить. А я могу тебе помочь. Может, даже вытащить тебя отсюда. Через некоторое время…

— А вытащишь?

— Вытащу. Мне самому выгодно, чтобы ты исчезла после того, как дело сделаем.

— Исчезнуть можно по-разному.

— Я же не негодяй какой-нибудь, убийца, — он пожал плечами.

— Ладно, по рукам, — решила Джессика. — Душ сначала прими, — напомнил он, — клиент хочет по высшему разряду…

— Душ приму непременно, — пообещала она. — Ты клиента прямо в душ и пошли, там я ему устрою водную процедуру.

— Дама вас ожидает, — вернувшись, сообщил саксофонист.

А у самого сердце сжималось от страха — вдруг что не так получится? Отвечай потом перед хозяином: почему не вызвал Машку или Наташку, а задействовал незнакомую блядь…

Но хозяин уже ни в чем не мог его упрекнуть. Он лежал мертвый на скомканной простыне, запрокинув через подушку голову, и из уголка рта тянулась кровавая полоска от прокушенного в момент удушения языка.