Всем знакомым Каховский усердно лгал, рассказывая, что все, абсолютно все сделал тесть, отец Натальи. Даже тот не знал всей правды, но никогда ничего у зятя не выпытывал.

Но истина гласит, что не нужно делать никому добро. Это всегда выйдет тебе боком.

Михаил не желал ничего помнить. И не мог не вспоминать прошлое…

Только рядом со светлым Митенькой и очаровашкой Денисиком боль отступала, уходила, затихала на время. Затаивалась. Оставалась только зарубинка. Четкая. Жесткая. Глубокая. Навсегда.

Легкая, по коварная память, казалось, совершенно затянула, зарубцевала прошедшее. Однако иногда она весело перелистывала странички убежавших лет, откровенничала, издеваясь, и тогда виски начинала терзать почти непрекращающаяся боль.

Ну, где же теперь твоя пресловутая независимость? Помнишь, как ты рвался к ней, пытаясь никогда и ни в чем ни от кого не зависеть? Добился? Не зависишь?.. А Валечка Аленушкин? Как ты себя теперь ощущаешь, олигарх, как себя чувствуешь? Как нынче обстоят твои делишки? Лучше, чем боялся, по хуже, чем хотелось…

И снова тяжелая злоба и ненависть к миру душили Михаила, заставляя напрочь забыть обо всем хорошем, что сделали для него друзья. Да ты просто неблагодарная сволочь, Каховский!

Словно осатанев, обезумев, вконец потеряв голову, он тогда начинал лезть на стенку, злобно придирался к сотрудникам, откровенно их преследовал, выискивал малейшие ошибки и недочеты, промахи, цеплялся к каждой букве. Его не любили и боялись. И работали с ним исключительно из-за денег. Платил Каховский довольно щедро, понимая: в наше время люди хорошо работают, лишь когда хорошо получают.

Добившись практически неограниченной, такой сладкой и завлекательной власти, Михаил быстро вошел в раж, моментально постиг все прелести развращающей роли сильного и единственного хозяина и веками отработанные излюбленные приемы владык.

Каховский так толком и не понял, почему сорвалась попытка устранить с его пути Валентина. Митенька сбивался, путался, отводил глаза… И постоянно давал разные противоречивые объяснения.

В тот памятный Михаилу вечер Дронов заглянул в квартиру Михаила около девяти вечера.

— Но командир еще в седле? — весело справился он и привычно подмигнул. — Принимаешь? Входи, Мишаня, нас ждут. Уговорешник был.

Каховский вздрогнул от неожиданности: тезка… Что за странное совпадение? Дьявольщина… Но в жизни не бывает случайностей. Она продумывает все до мелочей.

Они вошли в кабинет, широко распахнув дверь: фарфоровый Митенька впереди, а за ним — довольно просто одетый в недорогой отутюженный костюм при галстуке, невысокий, плотно сбитый, чисто выбритый человек с обычной стрижкой и заурядным лицом. И Каховский подумал, что именно такая обыденность, внешняя неприметность — четко продуманный, почти безупречный тактический ход: ничего выделяющегося, броского, яркого, что давало бы повод получше запомнить, надолго запечатлеть. Догадался и понял, что действительно имеет дело с профессионалом.

Вслед за ними неожиданно вплыл Илья. А это еще что за подарок?..

Михаил вопросительно глянул на Митеньку.

— Познакомься, роднулька, это приятель Ильи, — кивнув на Михаила, сказал Дронов.

Вежливо и бесцветно улыбнувшись, Михаил опустился в кресло, а Дронов тут же — хотя бы для вида спросил разрешения! — рванулся к бару, открыл его и в восторге принялся изучать разноцветные бутылки, забившие полки до отказа.

— Да, роднулька, ты неплохо принимаешь и мощно живешь! — весело заключил он. — «Это ж только цыгане за ножик, мы ж за рюмку — и дело с концом!» Илюшка, не дадим себе засохнуть! Греби прямиком сюда! Оттянись со вкусом! Какой лакомый глоточек, которого всегда мало, ты предпочитаешь для своей белозубой улыбки? Чего желаешь испить? Небось «Камю»? А может, правильное пиво?

Митенька подмигнул Каховскому, держа бутылку в руке. Ах, сволочи…

Дронов сегодня играл какую-то совсем новую роль.

На щеках Каховского расцвели ярко-алые пятна. Он на мгновение окаменел. Перед глазами расплывался мерзкий пронзительный свет. Дронов размигался на манер сумасшедшего, словно нежданно-негаданно приобрел нервный тик, от которого был не в состоянии избавиться. Господи, как болит голова… Поискать бы каффетин… Но трудно даже встать…

Каховский покосился на приятеля. Не кинули бы его с «бабками»… Хотя тут замешан Дмитрий… И еще Илья. Есть кое-какая надежда. Договорешник был.

— Я слишком много читал о вреде алкоголя! — никак не унимался Митенька. — И понял, что надо бросить читать. Свежее решение!

— Вот наша цена, — сказал тезка и бесстрастно, невозмутимо развернул перед Каховским листок с цифрами. Спокойный, как удав… И тотчас спрятал его так ловко, что Каховский даже не успел заметить куда.

— Понятно, почем нынче эти радости, — пробормотал он. — Завтра вечером в то же время. А как быстро…

— А что тут затягивать? — пожал плечами тезка. — Дело простое, даже неинтересное. Выслеживать не нужно, охраны никакой…

Кто бы мог подумать? И здесь бывает интересно…

На первый взгляд тезка почти никак не прореагировал на самого заказчика. Даже не смотрел в его сторону. Ни малейшего любопытства. Но проклятая болезненная чуткость Каховского, когда дело касалось его несчастной, патологической, единственной любви… История его болезни… Дашка… Он стиснул виски пальцами и поглядел в окно.

Серое давящее небо в голубых проплешинках… С крыш капало, можно было свихнуться от пронзительных криков одуревших весенних ворон и истошных воплей окончательно ополоумевших мартовских котов. Болела и кружилась голова. Непроходящая проклятая болезнь пятого прокуратора Иудеи, всадника Понтия Пилата… Каховский совершенно оцепенел, боясь потревожить разрывающиеся от боли виски лишними движениями.

Казалось, что-то неведомое и нехорошее вошло в дом вместе со знакомым Митеньки. Тот глянул на приятеля искоса задумчиво и пристально. Снова безудержная злоба и бессильная ярость захлестнули Каховского: почему ты шляешься по городу, бывший военный, друг цыгана? Почему берешь деньги за смерть? Почему?! Лучше бы спокойно пил втихаря горькую! Хотя, если разобраться, этот его тезка — самый обыкновенный продукт общественного производства. Точно такой же, как сам Михаил.

И какой тебя, господин Каховский, бес попутал связаться не только с Митенькой, Дени, Ильей, а еще и с этим мужланом? Но бес попутал. Предначертано… Судьба — тетка дурная и крайне привередливая. Особенно во времена общественного неустройства.

Жизнь сделала еще один новый, непредвиденный, непредсказуемый поворот. Каховский опять сбился с дороги, потерял всякие ориентиры. Выпал из связи с миром. Сухой остаток… Но надо было жить дальше…

Тезка вежливо раскланялся и исчез. Как сквозь паркет провалился…

— Да ты, сдается, до сих пор еще в автотрансе! А все потому, что катаешься по престижной Можайке. Там ведь известное дело: когда слуги народа мчатся на машинках исполнять волю россиян и обратно, хозяева страны стоят и ждут. Особенности национальной политики. Советский Союз будет жить вечно! А говорят, нет ничего вечного под луной! — развязно заговорил Митенька. Что с ним все-таки происходит?! — И физиономия у тебя, словно вчера под шумок разменяли всех твоих родственников! Прямо бледная спирохета! И весь исхудамши! Строг, что твой ОМОН! Теперь наш дружишка Валюнчик не забалует — мощный накат! Лихо зашарашено! У меня тоже сегодня с утреца головка бо-бо, может, к магнитной неразберихе? Илюшка, ты не в курсе небесных нескладух? Вообще нужно составить календарь отвратительных дат, когда крокодил не ловится и не растет кокос!

— Ты бы помолчал, — хмуро посоветовал Каховский.

Только бы хватило сил и нервов не взорваться…

Какого рожна ему все это надо?! Как «Плейбой» слепому… Снова острый синий взгляд Митеньки. Началась игра в гляделки… Да что нового здесь можно подсказать? И нечего лезть в советчики! Надоело! Все прекрасно известно и ничего нового: горькую пилюлю подсластили чересчур неумело… Бывает. Сколько можно советовать одно и то же?! Смотри не заиграйся! Не теряй голову, всадник! Лучше молчи! Ты не умеешь тасовать колоду!.. Даже не пробуй!.. Да он и не собирается ничего больше пробовать. Хочется надеяться… Мы все должны взять себя в руки… Или, может, правильней послать драгоценных друзей далеко и надолго?.. Именно сейчас, пока еще ничего не началось… Пока все это еще — не его проблемы… Очень не его… Устаканится….