В свои двадцать три года Наталья Калинина не слишком надеялась на будущее. Раньше их семья жила довольно просторно. Потом они поменялись. Наташин дед — она его плохо помнила, дед умер, когда она была еще маленькой, — служил наверху. После его смерти бабка без конца плакала и жаловалась, что они все потеряли: и служебную машину, и дачу, и разные льготы. Ей это всегда казалось предельно важным.
Бабушка до смерти мужа не работала и даже не помышляла об этом. Избалованная, привыкшая к деньгам, удобствам и домработницам, она никогда не отличалась ни добротой, ни сердечностью. И сжатые в тоненькую ниточку, не умеющие улыбаться губы достались Наталье именно от нее. Зато круглые карие глаза тоже.
Резкая, всегда всем и всеми недовольная, раздражительная, несмотря на прекрасно прожитые долгие годы, бабушка разговаривала только на повышенных тонах, грубила, хамила соседям и родным, унижала бесконечно сменявших одна другую домработниц. Но самое скверное началось после смерти деда. Его внезапный уход, который бабушка расцепила не иначе как предательство и подлость по отношению к ней, довел ее до настоящего психоза, и она принялась злобно атаковать весь мир. Особенно, конечно, доставалось дочери и внучке.
Не имея ни одного дня трудового стажа, бабушка была вынуждена пойти работать. Проклиная свою жизнь и деда, она устроилась фасовщицей в ближайшую аптеку, где ненавидела всех и каждого и откуда, понятно, очень скоро ушла. Потом она часто меняла работу, благо в стране массовой безработицы недостатка в предложениях не наблюдалось: то медрегистратор в поликлинике, то приемщица в ателье. В ярости бабушка могла поднять руку и на взрослую дочь, а уж Наташе вообще без конца доставалось: она безумно боялась этой еще нестарой стройной женщины в модных брючках и не понимала, почему в сказках и детских книгах бабушки всегда такие любящие, заботливые и улыбчивые. Правда, есть еще и Баба-яга…
О материнской доброте тоже мечтать не приходилось. Наташа даже в детстве не задавалась вопросом об отце. Едва догадавшись о своей некрасивости и неполноценности и увидев со стороны мать, догадливая девочка тотчас поняла все.
Собственные проблемы мать выплескивала на Наташу точно так же, как свою обиду на жизнь вымещала на ней бабушка. И Наташа всегда со страхом ждала вечера, когда обе старшие Калинины вернутся с работы и начнутся взаимные оскорбления, крик, даже драки. А кончится все — обязательными слезами.
Только днем, в одиночестве, девочка чувствовала себя свободно и спокойно.
Мать работала в вузе: преподавала английский. От нее Наташа быстро и легко переняла основы языка и вскоре начала довольно бегло читать и бойко говорить. Ей многое давалось без труда, но главному — искусству общаться с людьми — она так и не смогла научиться. Справиться с внутренним зажимом никак не удавалось. В учебе выручали блестящие способности и память.
Сверстников Наташа всегда сторонилась, мать и бабушку ненавидела и мечтала от них как-нибудь избавиться. Уехать, например. Или даже убить. Подобная мысль не пугала Наташу своей откровенной жестокостью. Она жаждала отомстить и лишь терпеливо дожидалась нужного часа. В том, что ее время наступит, она ни на минуту не сомневалась. Что такое преступление? Сей отнюдь не литературный вопрос все чаще и чаще занимал Наташу. Переступить через что-то, через кого-то… Через закон, через себя? Ну, это совсем просто: внутреннего сопротивления возможному деянию и нравственного неприятия поступка не существовало. Жизнь потихоньку превратилась в непрерывный и увлекательный диалог с самой собой. Уединение стало привычным способом существования.
И поэтому никто не удивился, когда сначала Наталья запросто поступила в иняз, потом влюбилась в легкомысленного расхлябанного однокурсника, который впал в ступор, услышав о ее беременности, а придя в себя, сурово объявил, что содержать семью пока не в состоянии.
— А когда ты будешь в состоянии? — на всякий пожарный случай справилась Наталья, уже нисколько не сомневаясь в его ответе. — И будешь ли вообще?
Любимый рассеянно пожал плечами, мило улыбнулся и поглядел бесхитростными глазками.
Так Наталья осталась одна с дочкой Алиной на руках, с красным дипломом иняза и полным отсутствием всяких перспектив, поскольку брать на службу женщину с малым дитем ни одна уважающая себя организация, а тем более фирма, не хотела. Наталье и ее дочке грозило нищенское существование на деньги матери или, правильнее сказать, медленное умирание с голода. Но тут нежданно-негаданно возник родной, давно и прочно забытый папенька. Возник, как чудесный волшебник и спаситель.
— Как тебе врач? Понравился? — осторожно спросила Наталья, по обыкновению неслышно входя в комнату. — Что сказал?
Миша торопился, наспех раздраженно перебирая бумаги и записи и выбрасывая из «дипломата» ненужные. Муж даже не повернулся к Наталье: в последнее время он упорно избегал ее взгляда. Об элементарной вежливости вспоминать вообще не приходилось.
— Ничего особенного! Ерунда! — нехотя буркнул Каховский. — В общем, все в порядке. Хочется надеяться… Выписал что-то.
— А что выписал? — настойчиво продолжала допрос Наталья.
Нет, ну откуда у нее иногда берется такая невероятная настырность? Тихий караул…
— Ты подробно рассказал ему о себе? О своей раздражительности, перегрузках? У тебя же постоянно болит голова!
— Какие перегрузки и голова, Ната? — тотчас взорвался Михаил. — Обыкновенная работа, не выдумывай! Сделай одолжение! Я великолепно себя чувствую! Просто замечательно! Особенно когда ты не пристаешь с ненужными вопросами. Тебе бы на Петровке пахать от рассвета до забора. Может, устроить? Заодно и Маринину в два счета переплюнешь, запросто накатав груду метрочтива.
Наталья замолчала, понимая, что дальнейший разговор бесполезен. Их отношения уже давным-давно зашли в тупик.
Если честно, то сначала Михаилу казалось, что ему по-настоящему повезло с женой: она предоставила ему полную свободу и прекрасную возможность жить по собственному желанию и разумению, крайне редко задавала вопросы и почти не обращалась за помощью или советами. И нечего было сегодня так выходить из себя. Сумма плюсов все же постоянно превышает сумму минусов. Наталья даже ни разу не спросила, где муж в последнее время бывает по вечерам и почему совершенно перестал интересоваться ею как женщиной. Не спросила — и расцветай, травка! Хотя немного странно… С чего бы это?
Всегда сдержанная и уравновешенная, Наталья оказалась точно такой же и в постели, и именно это когда-то стало последней каплей, окончательно отклонившей их семейные весы в сторону разлада. Своды обрушились стремительно. В одно мгновение все сломалось и все сразу же стало на новые места: обломки семейной жизни, тяжелый невыносимый характер Каховского (он хорошо понимал, что с ним невозможно жить), проклятая неизбывная память о нищем детстве, его друзья… А в отношениях с Натальей — сплошное вранье. Порой было нестерпимо сознавать, как отлично он вошел в роль обманщика, сжился с ней и давно без конца лжет жене. И эта ложь будет длиться теперь долго, может быть, вечно. Ложь человека, женившегося без любви.
За последние счастливые для Михаила годы он привык к мысли, что Наталья — неотрывная и ничему не мешающая часть его бытия, второстепенная и почти забытая. Где-то она существует, в самой глубине сознания, далеко за кадром. И замечательно. Вполне устраивает. Главное, жена практически непричастна к его делам, к его жизни, а все остальное — мелочи. Не обращай внимания! Параллельные линии вроде бы соприкасаются только в очень отдаленном будущем. До него просто не дожить. Или не соприкасаются вообще…
Почему Наталья сразу согласилась на его предложение, Миша так никогда понять до конца не сумел. Хотя пытался. Единственное подходящее объяснение — она его полюбила — Каховский отверг с ходу, как абсолютно вздорное. Его никто никогда не любил и не мог любить — в этом не было ни малейших сомнений. Маленький, страшненький, робкий — тут даже обсуждать нечего. Но ведь выбор оставался за Натальей, за ней ведь кто-то там ухаживал, теща потом рассказывала, и в основном — не чета Михаилу. Очевидно, она — предусмотрительная, здравомыслящая, умненькая — хитро преследовала собственную выгоду, хорошо понимая, чего может добиться Каховский в будущем с помощью ее великого отца. Она лелеяла далеко идущие планы. Вот это уже гораздо ближе к истине.
