Он быстро пригладил перед зеркалом густые темные волосы. Как у многих людей, его лицо перед зеркалом приняло неестественное выражение, на тонких губах появилась заученная доброжелательно-ироничная улыбка.

Над московскими бульварами плыл весенний вечер — обычный столичный вечер, говорливый, дурнопахнущий, хмельной. «Поеду на метро, — решил Лавров. — А то в пробках дольше простою. Нужно быть ближе к народу».

Решив таким образом осчастливить гипотетический народ своей непосредственной близостью, Дмитрий направился к входу в метро.

В поезде он с нескрываемым любопытством рассматривал лица попутчиков. Пожалуй, решив окунуться в жизнь народа, Лавров кокетничал перед самим собой. Не так уж давно он «выбился в люди», чтобы забыть, как выглядит обыватель среднего достатка. Дмитрию просто не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, хотелось зрительных впечатлений, простых и понятных. Но мысли привычно текли по накатанному руслу…

«Вот этот человек, — размышлял Лавров, косясь на невзрачного мужичонку в чистеньком, но старомодном пальтеце и с портфелем из кожезаменителя в руках. — Предположим, он порядочен и честен. Нет, не так. Предположим, ему не в чем себя упрекнуть. Честный труженик, верный муж, примерный отец. Работает… Кем? Бухгалтером на маленьком предприятии. Двое детей: девочка, читательница нашего (моего!) журнальчика, любительница нарядов и тусовок, сын-оболтус в третий раз провалился на приемных экзаменах. Жена болеет. Всем нужны деньги — на тряпки, лекарства, на взятки чиновникам. И он работает, работает как вол, до седьмого пота, не гнушается брать халтуру. Но у него впалые щеки, серая кожа — весенний авитаминоз, обычное дело. Изо рта дурно пахнет — зубы больные, лечение дорого. Белки глаз желтые — тут и человек без медицинского образования скажет, что у бедняги не в порядке печень. Вот помучается еще немного и отойдет в лучший мир, где несть ни печалей, ни воздыхания. Так это еще вопрос, есть ли он, этот самый лучший мир. Я лично сомневаюсь. А вот умирать бедолага будет долго и муторно. Денег на хорошую клинику у него нет, а значит, лежать будет в дурной больнице, в коридоре, и медсестры на него орать будут, а домашним он будет в тягость…»

Занятый такими мыслями, он пристально рассматривал своего визави и наконец совершенно его смутил. Пробурчав что-то типа «придурок», он стал проталкиваться к выходу. Дмитрий очнулся и усмехнулся себе под нос.

«Что я напридумывал? Ерунда какая. О себе думать надо! Кстати, Лиза становится чересчур навязчивой. Намеки делает, развела свою косметику у меня в ванной… Надо будет порвать с ней, пока не поздно».

С Лизой он познакомился два месяца назад в клубе, и в тот же вечер она оказалась в его постели. В холостяцкой квартире, стоит заметить в скобках. Незачем смущать девушку видом пятикомнатных апартаментов. Секс получился очень красивым, более или менее зажигательным, но странно поверхностным — словно их тела прикасались друг к другу сквозь тончайший целлофан. Поверхностные отношения, декоративная связь. И сама Лиза — декоративно-орнаментальная, поддельная. Она жила, словно подшивала на дешевую одежду ярлычок модного дизайнера. Но сама как будто не чувствовала этого и старалась изо всех сил. Очаровывала — якобы внезапными вспышками страсти, беспомощно-старательным макияжем, «умными» разговорами о модных книгах и фильмах… Рассчитывала поймать Лаврова на брачный крючок, заявляя вслух их обоюдную свободу. Бедняжка, все равно ничего у нее не выйдет. Он встретит настоящую, неподдельную, уникальную…

И тут же, словно в ответ на его мысли, за спиной приятный женский голос произнес:

— Извините, вы выходите?

— Да, — ответил Дмитрий и покосился на спросившую, да так и замер на месте. Перед ним была девушка удивительной красоты — чего стоили хотя бы эти огромные, одухотворенные неведомой мечтой синие глаза!

Двери открылись, Дмитрий вышел, и девушка вышла вслед за ним. Не глядя на молодого человека, она деловито застучала каблучками по направлению к выходу. Лавров ринулся за ней. Он еще не знал, что скажет незнакомке, и полагался на экспромт, да и был слишком уверен в себе, чтобы придумывать какие-то спичи…

— Извините…

Девушка, очевидно, ждала этого обращения. Она не могла не заметить привлекательного, хорошо одетого молодого человека, который так заинтересованно глянул на нее в вагоне, и ждала продолжения знакомства, потому и обернулась с такой готовностью. Лучше бы она этого не делала! Да, синие глаза и правда были хороши, но все остальное явно подкачало… Тонкий нос с уродливой двойной горбинкой, с вывернутыми ноздрями, тонкие и плоские губы, жидковатые волосы, висящие невыразительными сосульками вдоль лица и выкрашенные в «платину» — жалкая претензия на дерзкую сексуальность! И все та же серая, усталая от безнадежно загазованного московского воздуха кожа, хоть и залепленная в несколько слоев тональным кремом, пудрой, румянами… Подделка, подделка, засада!

— Извините, я обознался, — белозубо улыбнулся Лавров и обогнал девушку. Некоторое время он шел впереди нее, спиной чувствуя ее недоумевающий и растерянный взгляд.

Он выбрался на волю и вздохнул, проведя рукой по лбу. «Что-то меня колбасит! Напиться, что ли?»

И заторопился туда, где его уже ждали приятели. Не всем же пришла в голову такая странная фантазия — добираться до места встречи на метро…

Дмитрию открыл хозяин и виновник торжества Андрей. Андрей Малыш, меломан и диджей, невысокий и тощенький, он был похож на хорошенькую, избалованную девочку-подростка. Козлиная бороденка, которую он себе не так давно отпустил, дела не поправляла. Андрей был умник, язва и болтун. Как ни странно, его все любили, называли «меньшой» и вот еще — Малыш. Впрочем, он не остался в долгу, наградив прозвищами своих друзей. Так, Олега он назвал Годзиллой, самого Дмитрия Муром, уверяя на полном серьезе, что он очень похож на кота, причем не на какого-нибудь, а на прославленного великим Гофманом кота Мура… Кирилл был прозван Малевичем.

— Не потому, что такой же гениальный, а потому, что малюет! — пояснял Андрей.

Кирилл только усмехался. Он был художник модный, признанный, его работы выставлялись за границей, к нему ходил «рисоваться» весь московский бомонд, картины неплохо продавались… В самоутверждении он не нуждался.

С ухмылкой вспоминая шуточки приятелей — месяц не виделись, шутка ли! — Лавров нажал на кнопку звонка.

— О, Мур! Ты что это, никак пешком шел?

— Почти, — вздохнул Дмитрий. — Я решил приблизиться к народу…

— Вот и приблизишься! Мы уже выпили и мартини, и шампанское. Так что окончательно сольешься с народом и будешь кушать водку.

— Когда же вы успели? — с изумлением поинтересовался Дмитрий. — Давно сидите? И что, больше ничего нет?

— Да нет, недавно. Мартини и было-то полбутылки, а шампанское…

— А шампанское я выпила! — радостно воскликнула Ольга, подпрыгивая на диване.

— Заметно, — подмигнул ей Лавров, обмениваясь рукопожатиями с Олегом и Кириллом.

— Честное слово, она! — заверил его Олег. — Мы только вышли на балкон, — Андрей ввиду повышения в должности бросил курить и ввел тут мораторий… Вышли на балкон и разговорились. А возвращаемся — бутылка пустая, а Лелька тут скачет, жизни радуется…

— Всего-то одна бутылка и была? — подивился Дмитрий. — А я собирался напиться, упиться, в общем, повеселиться…

— У меня, между прочим, финансовые трудности, — со вздохом заметил Андрей, появляясь на пороге комнаты с огромным блюдом спагетти. — Внимание, сюрприз от шеф-повара Андрея Малышева! Спагетти, запеченные с ракушками и лангустинами! Не набрасывайтесь так — впереди еще инжирный торт! Врать не буду, торта не пек. Купил готовый.

— Это и есть финансовый кризис, — покивал Лавров. — Я тоже хочу недельку так пожить!

— Ой, не прибедняйся! — махнул на него Андрей. — Если желание станет невыносимым, наймешь меня в качестве повара и мажордома. А пока не нанял — пошел бы лучше и купил выпивки. Сейчас Жанночка придет, не могу же я ее водярой поить, пусть даже и хорошей.