-Вот, видите, вот доказательство. Это не было сном! - почти плакала она, но вошедшая Полина брезгливо покачала головой:
-И это выпускное платье?! Как могла ты, Веруша, позволить такую вольность?
-Но, Полиночка, я же тебе писала, - стала оправдываться Вера Ивановна, - наша Кирочка выбрала это платье в салоне мадам Жюмо. Оно было выставлено в витрине, и весь город любовался им, проходя мимо. Кирочка хотела только этот наряд.
-Это платье для замужней дамы, а не для восемнадцатилетней барышни на выпускном балу. И хорошо, что бал отменили. Ты бы просто опозорилась, если б его надела.
-Я надевала его и не один раз, - проворчала Кира, - никакого позора не было.
-Когда же это было, позволь тебя спросить? - нахмурилась тётка.
-Я надевала его, когда мы встречали Новый год в Петербурге, а ещё на мой день рождения здесь в марте того же года. Мы отметили его в ресторане. Кстати, наш сосед Витенька видел, как мы со Штефаном танцевали танго...
-Кто такой Штефан? - переглянулись Полина с Верой Ивановной.
-Штефан Пален - мой муж.
-Кто?! - хором переспросили дамы.
-Муж, - пробормотала Кира и в отчаянии посмотрела на них, - вы хотите сказать, что ничего не было? Что всё это мне привиделось во время болезни?
-Именно это мы хотели тебе сказать, - пожала плечами Полина, - доктор говорил, что болезненный сон, вызванный неизвестной инфекцией, что-то там спровоцировал у тебя в мозге. И не только у тебя. Все девочки, заболевшие в твоём пансионе, тоже рассказывали невероятные истории.
-Может, кому-то и снились невероятные истории, но со мною всё было на самом деле! - упрямо стояла на своём Кира, - я знаю всё, что дальше будет. А будет в России через год война с Германией. Потом ещё хуже - будет революция. Я видела, что делалось в тридцатые годы. И у меня дочь родилась в 1968 году, и на самолёте я летала в Одессу в 1975 году...
Но Полина не замахала на неё руками, не затопала в гневе. Вместо этого она засмеялась:
-Ну вот, ты сама себя слышишь-то? Война с Германией! Государь император станет воевать со своим близким родственником? С какой стати? Что нам делить? И какая может быть у нас революция? Кто ж её устроит? Санкюлоты французские? Наелись мы этих бунтов достаточно. Кто теперь пойдёт против правительства колобродить? И можно ли серьёзно слушать, что у тебя дочь? Тебе сколько лет-то? Когда, говоришь, она родилась?
-В 1968 году, - прошептала Кира.
-Милая, позволю тебе напомнить, что женщины в семьдесят три года уже не рожают детей. Я уж не говорю о том, что ты не белочка, чтобы через десятилетия, как с ветки на ветку, перепрыгивать. Что там ещё осталось? Самолёт в Одессе? Вот это, пожалуй, возможно. Я сама видела полёты господина Уточкина. Так что поразмысли, что с твоими мозгами сделала болезнь. Я думаю, всё совсем просто: где-то люди говорили о демонстрации полётов, о беспорядках всяких, может, войну с Японией обсуждали, а твоя больная голова что-то напридумывала себе. Болезнь она так и зовётся болезнью, что из-за неё людям плохо.
Кира слушала Полину, исподлобья глядя на тётушку-мачеху, и упрямо молчала. Пусть смеются, пусть не верят, им не удастся её сбить так легко. Но сердце билось в испуге где-то в горле, и в голову закрадывались сомнения, оставляя во рту мерзкий металлический привкус.
-Красивое здание, правда? - Полина кивнула в сторону оперного театра.
-Очень красивое, - согласилась Кира, - я в хоре служила там целый сезон...
-Ты опять? - закатила глаза Полина, - держи свои глупости при себе! Иначе тебя примут за душевнобольную.
-Тогда откуда я знаю, что сейчас извозчик свернёт налево? Что нам нужен вон тот дом? Это же дом дедушки, правда?
-Естественно, ты об этом знаешь, - пожала плечами Полина, - твои родители не раз упоминали в разговорах о доме, принадлежавшем генералу Хитрову. Что тут удивительного?
-И вы никогда не скрывали, что получаете доход от сдачи квартир в нём?
-Чтобы я скрывала такое? С какой стати?
-Но почему вы не делились с маменькой? Это же и её наследство, - возмутилась Кира.
-Твоя маменька, а моя сестра Антонина, отказалась от наследства в мою пользу. И случилось это в год твоего рождения.
Кира замолчала. Вот, значит, как откупилась от сестры маменька. Не нужны ей были деньги - только бы быть рядом с любимым человеком.
-Мне жаль, - Полина искоса взглянула на Киру, - мне жаль, что с твоими родителями произошло несчастье: пьяный извозчик перевернул пролётку. Такая нелепица! Но на всё воля Божия. Они жили вместе и ушли навсегда вместе...
-Почему вместе? - не поняла Кира, - сначала не стало маменьки, а через два года папеньки.
-Ты опять? - рассердилась тётка. - Сколько можно повторять: тебе приснилось, привиделось, померещилось, почудилось - как угодно можешь назвать, но этого не было!
-Вы считаете, что если станете на меня сердиться и кричать, я переменю своё к этому отношение? - Кира сама удивилась тому, как у неё это саркастически прозвучало. Для Полины это тоже стало неожиданностью. Она уставилась на племянницу, хотела что-то ответить, но передумала.
-Останови здесь, голубчик! - крикнула она извозчику и легко вышла из пролётки.
Кира оглядела "наследственный" дом. Он выглядел подновлённым, ухоженным, даже у дворника был чистейший, без пятен, передник, а бляха с номером на груди ослепительно сверкала. Дворник, видимо, знал Полину Ивановну, потому что снял картуз, поклонился, сгрёб ручищами тётушкины чемоданы и потащил их по лестнице наверх. Свой саквояж Кира не выпустила из рук. Она знала наперёд, что сейчас поднимется на последний этаж, что там маленькая квартирка, которая не сдаётся и держится на случай приезда хозяйки.
Полина дала мелочь дворнику, велела ему обойти все квартиры и попросить нанимателей подняться к ней для разговора.
-Кира, у меня сейчас будут деловые беседы. Я могу попросить тебя заняться чаем? - подчёркнуто вежливо попросила Полина.
-Конечно, с удовольствием, - Кира решила, что лучше жить в мире с тёткой и не стоит её раздражать упрямством по пустякам.
На маленькой кухне был нелюбимый Кирой примус, к которому она когда-то боялась подойти, но тридцатые годы научили её обращаться с оглушительно шипящим прибором. Пока она кипятила в чайнике воду, пока заваривала чай и устраивала на подносе чашки, блюдца и привезённое из Каменецка печенье, к Полине Ивановне потянулись съёмщики квартир.
Кира внесла тяжёлый поднос и устроила его на чайном столике, сама села рядом и стала разливать чай, не особо прислушиваясь к разговору за большим столом. А там Полина Ивановна деловито принимала по очереди разных посетителей, делала пометки в своей толстой записной книжке и всем говорила одно и то же, что, мол, времена настали трудные, что везде всё дорожает и потому ей приходится повысить плату за квартиру. Не все с радостью принимали новые условия. Люди реагировали по-разному: кто-то начинал ворчать, но Полина сразу пресекала недовольство, намекая на очередь желающих здесь поселиться; кто-то удручённо кивал, принимая к сведению новость и соглашаясь; кто-то пожимал плечами и не соглашался. С последними Полина вежливо прощалась, ставя в известность, когда следовало освободить квартиру. Но таких было всего два человека.
Кира всех поила чаем с печеньем, поглядывала через полукруглое окно на зеленеющие молодой листвой деревья Пале-Рояля и придумывала, как ей сбежать от тётки и пройтись по Одессе без сопровождающих. Маршрут был известен: через городской садик в сторону Реформатской церкви. Но последние визитёры настолько ошеломили её, что прогулка не понадобилась.
Стукнула входная дверь, которую не стали закрывать, чтобы не бегать постоянно на звонки, и вошла потрясающая пара. Кира в этот момент наливала в очередную чашку кипяток да так и замерла, открыв рот и глядя на вошедших. В комнату впорхнула... Олечка, а за нею бочком втиснулся Полди!
-Полина Ивановна, дорогая, - сияла улыбкой и ямочками на щеках Олечка, - какая удача, что я сегодня не пою! Могу поболтать с вами запросто, по-дружески...
