Но проснуться не получалось, она ворочалась, билась как рыбка, выброшенная на лёд, и чувствовала, что вновь вся цепенеет.

-Кира, проснись, - прошептал на ухо тихий голос, - проснись, ты должна проснуться! Не спи! Выпей кофе и проснись совсем! Тебе надо что-то вспомнить. Ты должна вспомнить.

-Да, маменька, да, я сейчас, - и вновь тяжёлая голова упала на подушку, - это из-за Полининых сонных капель, они не дают раскрыть глаза.

-Кирочка, нельзя спать. Открывай глаза, поднимайся, иначе заснёшь и больше не проснёшься. Заставь себя проснуться!

Она выпуталась из сбившейся простыни, спустила ноги на холодный пол, поёжилась - из открытой нараспашку форточки несло морозом, ветер задувал в комнату снежинки. Кира доползла до окна и стала под форточку, её тут же охватило холодом. Это подействовало, будто её окатили ледяной водой. Взгляд сфокусировался на большой чашке с чёрным кофе, от которого поднимался пар. Такую огромную красную чашку она видела в немецком журнале, который принёс как-то Серёжа. Он посмеивался над ними, потому что Кира и Шурочка внимательно разглядывали каждую страницу, сверкающую яркими красками, так, словно это были эрмитажные репродукции. Реклама кофе занимала целый разворот: шоколадного цвета густой напиток был налит в ярко-красную чашку, в зеркальной поверхности отражалось чьё-то довольное лицо, а вокруг чашки маслянисто блестели кофейные зёрна. Вот именно такая чашка сейчас стояла на столе. Откуда здесь только что сваренный кофе?! Стуча зубами от холода, она взяла в руки горячую чашку, глотнула и зашипела, ошпарив себе язык. В голове стало проясняться, она упорно стояла под ледяным ветром из форточки, чувствовала на лице покалывание от попадающих на кожу снежинок и глотала обжигающий сладкий кофе. Взглянула на часы, блестящие стрелочки показывали половину второго. А заснула она около шести вечера.

Она должна что-то вспомнить. Что? Тяжёлые мысли еле-еле ворочались в ещё больной голове. Что произошло вчера? Кира стала вспоминать поочерёдно все эпизоды вчерашнего дня. Приходила Софья Григорьевна с разговором, потом Григорий Александрович предлагал помощь, потом они обедали, и приехала Полина. Был чудесный вечер, но она заснула прямо в кресле. Григорий Александрович пел что-то знакомое, что-то неправильное. Они перенесли её сюда, уложили спать. Что же надо вспомнить?

Кира вновь начала перебирать в памяти незначительные события вчерашнего дня. Дурацкие капли всё ещё туманили голову. Полина слишком много влила их в её кофе. Григорий Александрович предупреждал, что надо остерегаться её. Кира это должна вспомнить? Надо быть осмотрительнее с тётушкой? Григорий Александрович предлагал спрятать у него шкатулку. Не хотелось бы делать этого, но, видимо, придётся. Григорий Александрович... Что он напевал? "Ты одессит, Мишка, а это значит..." Нет, он пел по-другому: "Ты одессит, Гришка..." Обычная песня из репертуара Леонида Утёсова... Как Утёсова?! Кира чуть не выронила чашку из разом ослабевших пальцев. Как Утёсова?! Ему сейчас только пятнадцать лет, они же одногодки! Мало того - оба мартовские! И песня эта написана во время войны - Великой Отечественной войны. Откуда Григорий Александрович может знать её?! У Киры побелело в глазах. Вот они, волколисы, подкрадываются... Бежать, немедленно. Но куда? Теперь её мозг лихорадочно работал, она должна придумать, куда сможет скрыться от этих волколисов.

Можно попробовать уехать. Куда? А если?.. Она знает, куда убежит от них. Только надо действовать немедленно. Кира не стала включать свет - собиралась почти на ощупь, неслышно проскользнула в переднюю. И замерла. Что она делает? Зачем бежать? Ей же удалось сложить в нужном порядке три странички "книжки", осталось правильно приладить последнюю. Каждый раз, когда она подбирала нужную последовательность страниц, вокруг неё что-то менялось. И была некая система в этих изменениях, и логика подсказывала, что она совсем близко подошла к окончательному варианту. Так зачем куда-то бежать? Надо всего лишь найти решение с последним листком.

Так же бесшумно Кира вернулась к себе, достала из саквояжа ящичек. Аккуратно выложила золотые листки и уставилась на них. Они тоже изменились! Первый листочек из золотого постепенно становился прозрачным, как тоненькое стёклышко, второй - был полупрозрачным с золотым отливом, третий и четвёртый оставались плотно золотыми. Почему это происходило, Кира не понимала. Может, это "книжка" разрушалась таким образом, потому что Кира нарушила запрет и вскрыла коробку? Или это был знак того, что она правильно сложила страницы? Некогда гадать, надо дело делать.

Как уже было не раз, от пристального разглядывания постоянно меняющихся узоров, её стало охватывать странное состояние, что-то вроде гипнотического транса. Она потрясла головой, открыла форточку и подставила лицо под холодный воздух. Это помогло.

Линии на страничках тянулись вверх, превращались в пунктир, вытягивались и скручивались. Ей показалось, что она уловила гармонию системы: вот, именно эта сторона должна прилегать к третьей странице. Она приложила листочек. В "книжке" что-то щёлкнуло, все странички намертво соединились и сложились гармошкой, при этом из четвёртого листка выпал ещё один - пятый - совершенно чистый лист. А этот куда приложить: в начало или в конец? И как определить, какой стороной надо его приставить, если на нём ничего нет?

Кира подумала, что иногда в книгах оставляли специально последнюю страницу чистой - без текста - для того, чтобы тот, кто читал, мог записать свои мысли, если они, конечно, у него появлялись, по поводу только что прочитанного.Может, владелец (или хозяин) этой "книжечки"предполагал записывать свои впечатления? Или, что больше похоже на правду, на пустую страничку надо занести продолжение истории? Пока Кира раздумывала, третья и четвёртая страницы стали прозрачными, она поднесла их к глазам. Там, словно в окошечке, открывалось нечто сияющее, радостное, серебристо-розовое, оно клубилось и переливалось перламутровыми бликами, от него не хотелось отводить глаза, хотелось смотреть, любоваться, восхищаться и пить это волшебное облако счастья. А то, что это было именно счастье, Кира не сомневалась. И она решилась: пусть у истории - её истории - будет продолжение, возможно, только ей доверено создать это самое продолжение. Ей - самой слабой, доверчивой, простодушной, беспомощной и нуждающейся в защите. Может, она вернёт или выстроит заново тот мир, который потеряла?

Приложила чистый золотой листок к прозрачным окошкам, внутри "книжечки" что-то тихонько и мелодично затренькало, он тут же прирос к страничкам. Она попробовала отцепить его, но он крепко держался. Тогда Кира спрятала "книжечку" в футляр и закрыла шкатулку. Что ж? Утро вечера мудренее. Она сделала свой выбор. Будет ли он правильным - время покажет. Хотелось наивно верить, что все недруги остались в других историях, на других страницах.

Глава 4

-Доброе утро, Кирочка, - Софья Григорьевна поставила на блюдце чашечку с недопитым кофе, зябко повела плечами, укутанными чёрной пуховой шалью, - что-то я мёрзну сегодня. Не разболеться бы!

-Доброе утро, Софья Григорьевна, - она присела рядом.

-Как спалось?

-Спасибо, Софья Григорьевна, как обычно.

-Кирочка, мы с тобой уже говорили об этом. Верно, ты забыла. Я прошу: не называй меня так длинно и скучно. Бедняжку Полину ты звала тётей, - она поднесла платочек к глазам, - но потом мы все решили, что не нужны нам эти церемонии. Ничего не изменилось за месяц после кончины Полинушки. Так что я прошу тебя по-прежнему называть меня Соней. Иначе я обижусь.

-Конечно, тётя Со..., конечно, Сонечка, - улыбнулась ей Кира.

Вот, значит, как! Месяц назад не стало Полины... В той, прежней, жизни это случилось в начале ноября. И это был 1911 год. Её захлестнула боль: Шурочка уже целый год без неё, и Штефан, и Серёжа!