— Здорово! — обрадовалась Аги. — Лучше не придумаешь! И потом, — добавила она, прежде чем выйти во двор, — ведь кто знает, что станется с этими Вейнбергерами! Мне они наказали: тот, кто явится от них за шкатулкой, будет знать каждую вещь, что в ней находится. Из этого мы поймем, что пришедший и правда владелец шкатулки. А если другой кто потребует когда-либо от нас драгоценности, мы можем смело прогнать его прочь. Ничего, мол, знать не знаем — и точка!.. Пусть лучше нам достанется!.. Вот что сказала мне госпожа Вейнбергер. На том я и приняла от нее шкатулку.

Итак, тележка с левым уклоном была единственным свидетелем погребения драгоценностей.

Аги восседала на тележке. Безимени орудовал стамеской. Лишнюю землю из-под кирпича для вящей предосторожности они спустили через унитаз в канализационную трубу.

Они уже улеглись в постель у себя в мастерской, когда оглушительно заорало радио, завыли сирены. Сейчас все помчатся в убежище.

Впрочем, принимая во внимание, что подножие Крепостного холма почти не подвергалось бомбежке, майор согласился на то, чтобы жильцы первого этажа оставались во время воздушной тревоги в своих квартирах.

Таким образом, Безимени и Аги могли из постели наблюдать, как двор наполняется угрюмыми сонными жильцами. Но кому же могло прийти в голову, что припрятано под кирпичом, скрытым неказистой тележкой, которую все обходили, на которой сидели, коротая тревожную ночь в разговорах!

Безимени и его невеста так же, как в тот летний вечер, лежали в постели. Только в печных трубах уже завывал и ухал злой осенний ветер.

Козак и два его дружка нилашиста втолкнули в корчму несчастного Вейнбергера.

С улицы корчма была закрыта: спиртное продавалось теперь лишь по определенным дням. Гостей внутри не было. Впрочем, у стены на трех составленных вместе стульях храпел Вицишпан.

Дело в том, что ему поручили охранять пустую корчму, пока его приятели съездят на такси в Дом нилашистов и привезут оттуда Вейнбергера.

Вейнбергера привезли вот почему: уже в Доме нилашистов они выколотили из несчастного, что один его складской подвал набит текстильным товаром, ключ же от подвала он оставил на хранение своей бывшей прислуге. Просто накинуться на эту женщину и отобрать у нее ключ нилашистские палачи сочли неразумным. Гораздо проще привезти к ней Вейнбергера, чтобы он сам попросил у нее ключ.

Все это было уже проделано. И склад обследован. Сейчас они явились в корчму лишь затем, чтобы утолить жажду двумя большими бутылями вина, доверенными Вицишпану. Однако Вицишпан за время продолжительного ожидания выпил весь запас. Более того, налакавшись сам, угостил еще и Безимени с Аги.

Винный подвальчик корчмы был защищен от опустошения тяжелым замком на железном засове. Владелец же корчмы предоставил в распоряжение братьев нилашистов только две бутыли вина.

Поэтому для начала братья по партии пинками привели в чувство Вицишпана и затеяли жестокую свару.

Потом решили попытаться добыть спиртное в другой корчме, причем явиться туда не с голыми руками, а с рулоном канвы.

Вейнбергера, естественно, пришлось тащить с собой. На этот раз пешком, поскольку такси они отпустили.

Так и порешили. Но тут Вицишпан, желавший как-то загладить свою промашку с вином, вдруг воскликнул:

— Эй, ребятки! А ведь у этого подлеца Вейнбергера, я сам видел, столько драгоценностей было! Жена — чисто витрина ювелирного магазина, да и у самого чего только не было: и перстень большой, и часы с тяжелой золотой цепочкой…

— Но господа, клянусь жизнью, счастьем семьи моей! Все свои драгоценности я сдал! У меня ничего не осталось! Умоляю, поверьте мне! — скулил Вейнбергер.

— Скотина! — завопил Козак и резиновой дубинкой огрел Вейнбергера по жирному затылку. Другой нилашист тотчас вытянул жертву кнутом по спине.

Вейнбергер испустил звериный рев и разразился ужасными воплями и стонами.

— Заткни ему глотку! — приказал Козак Вицишпану.

Тот уже запихивал свой грязный платок в рот Вейнбергеру, добавив ему для порядка две увесистые затрещины.

— Не хочешь признаваться, подлец? Зачем тогда тебе и рот разевать? Сделай знак, если надумаешь высказаться!

И на несчастного галантерейщика обрушился град ударов. Наконец истерзанный Вейнбергер поднял руку, показывая, что хочет говорить.

— Ну! Где драгоценности? Где деньги? — Тяжело дыша, Козак плюнул Вейнбергеру прямо в его окровавленную физиономию.

— Если только не… — успел простонать Вейнбергер и, потеряв сознание, рухнул на пол.

Его пинали ногами. Сбрызнув водой, привели в чувство. Тогда Козак наклонился к нему и остроумно предложил:

— Ну, ну? Пропой мне, иуда, на ушко, если попросту говорить не можешь!

— Может быть, жена моя… — простонал Вейнбергер.

— Ясно! — взревел Вицишпан. — Ключ от склада отдали прислуге, ей же, верно, и драгоценности передали!

— Нет, нет, нет! Не ей… Скорее… — прохрипел слабеющим голосом Вейнбергер.

— Да говори же, пес проклятый!.. А, чтоб тебя! — тряс его стараясь вернуть к жизни, Козак.

Но смертельно измученный, нещадно избитый, и раньше-то страдавший почками Вейнбергер вдруг сильно дернулся и вытянулся на полу. Его спас разрыв сердца.

Однако смерть, явившаяся перед братьями в столь кошмарном обличье, особенного испуга у них не вызвала.

— Этого ты здорово отделал! Капут ему! — Вицишпан попинал ногой трясущийся живот Вейнбергера.

— А ты?

— И я тоже! Ну и что? Один христопродавец сдох, только и делов!

И славные братья по духу покончили таким образом с темой об убийстве.

— Но куда ты переправишь отсюда эту падаль? Ведь с центнер будет, — перешел Козак к практической стороне сокрытия следов человекоубийства. — Потому как надо его убрать отсюда, и сейчас же!

— Попросим тележку у Янчи, — предложил Вицишпан.

— Щекотливое дельце! — рассудил третий нилашист. — Как по-вашему?

— Станет этот тронутый разбираться, кого мы на его тележке увозим! — отмахнулся Козак. — Хорошо еще, что у Вицишпана есть ключ от подъезда. Иди же, скажи Янчи, что забираешь его тележку. Ведь хуже будет, если он проснется, услышав шум, и выскочит поглядеть. А я покуда выволоку эту падаль за дверь. Завернем его в ковер, а потом привезем ковер обратно.

— Но куда мы его повезем-то?

— К Дунаю.

— Далеко больно! Да и остановить могут, ночь все-таки.

— Остановить? Кто? Полицейский?… Да брось ты! Это нас-то?

Разговор этот происходил уже в дверях корчмы.

Тем временем Вицишпан стучался к Безимени:

— Я тележку твою возьму! А ты лежи себе, чего тебе на холод вылезать!

— Черт бы вас побрал! И ночью покоя не дают, — сердито огрызнулся из постели Безимени, а в его затуманенном сном сознании возникли картины ужасов, творимых по соседству. И он зашептал Аги: — Слушай, а может, эти заподозрили что-то?

— Вот еще! — шепнула горничная. — Тогда бы они не тележку просили, а под нею рыть стали. — Безимени успокоился.

Вот так знаменитая его тележка стала катафалком, вернее, похоронными дрогами Вейнбергера, торговца модным товаром.

Как показывает этот случай, лихие зеленорубашечники, убивая и грабя, проявляли поначалу некоторую неопытность. Позднее они делали это все с большей уверенностью. И с легким сердцем, а также с возрастающим профессиональным мастерством открывали одну за другой человеческие бойни.

И прибегать к помощи тележки им больше не требовалось.

Лишь однажды, несколько недель спустя, население улицы заставило тележку основательно потрудиться.

До тех пор американские и английские тяжелые бомбардировщики не удостаивали посещением улицу Пантлика. Тем больший размах приняла их деятельность позднее.

Огромный доходный дом, что возвышался налево от дома номер девять, тяжелая бомба сровняла с землей. Угловой дом номер три потерял половину своих этажей, словно гигантским ножом его рассекли надвое.