«Проклятая тележка! — ругался он про себя. — Снова из-за нее ввязываться в перепалку с дворничихой. А если она не посчитается с запиской домовладельца? Тогда придется все же идти на поклон к артистке… и уж там-то быть скандалу!»

Обивщик мебели все еще не знал, в каких он отношениях с артисткой.

Аги, спустившись к Безимени на следующий вечер, вернула ему газету и сказала просто так, между прочим:

— Почему тебе не хотелось, чтобы я показала ее этой стерве? Ты же сам ей показывал. По крайней мере она сказала, что уже видела.

Безимени просто дурно стало от этой пытки. Застигнутый врасплох, он не успел собраться с духом и грубостью оборвать разговор. Он только промычал что-то, тупо уставясь на девушку.

— Да что с тобой? — вытаращила на него глаза Аги. — Почему нельзя видеть эту фотографию кому угодно? Разве не для того ее в газете напечатали?

В воображении Безимени кошмарной чередой пронеслось: если артистка помнила о фотографии, то она не могла не помнить и обо всем, что произошло между ними, а если так, то как она вывернулась перед своей горничной?

Наконец отчаянное его положение подсказало Безимени спасительную мысль, и он простонал, обернувшись к девушке:

— Но разве я не говорил тебе, что статья никуда не годится из-за того, что я здесь разулыбался до ушей? Меня ведь за это и в редакции послали ко всем чертям. А я буду всем показывать.

— Тьфу, чепуха какая! — отмахнулась горничная и перешла к обычной повестке дня.

Однако Безимени в воображаемых своих страхах дошел уже до того, что счел подозрительным полное отсутствие каких бы то ни было подозрений на его счет у Аги. Но, может, она и ее хозяйка не так-то уж и делятся друг с дружкой?…

Вот о чем размышлял Безимени, толкая к дому тележку и с отвращением думая о том, что из-за проклятой этой колымаги ему, возможно, еще сегодня придется встать лицом к лицу с артисткой в присутствии Аги.

Перетаскивая громыхавшую тележку через лестничную площадку, Безимени толкал и дергал ее более нервно, чем обычно. В результате рукоять тележки, круто завернув в сторону, ударилась о стену, о кричаще-красную стену, и отбила порядочный кусок штукатурки.

У Безимени застыла кровь в жилах.

Он тотчас решил, поставив во дворе тележку, самому явиться в дворницкую и, чистосердечно покаявшись, взять на себя все расходы по возмещению ущерба.

Но, пока тележка с левым уклоном громыхала по двору, дворничиха уже выскочила из своей квартиры и сразу заметила на кроваво-красной стене безобразную белую выбоину.

Что тут началось! Какой отвратительный, какой безобразный скандал!

— Иди сюда! Иди сюда сейчас же! — как сирена воздушной тревоги, завопила она, призывая на помощь мужа. — Он испоганил стену, он весь дом разнесет… Вот, погляди, полюбуйся!.. Ни минуты не потерплю больше здесь его повозку! Господин майор приказал вынести из убежища все лишние вещи, и теперь тележке его во дворе больше нет места. Она всем мешать будет. Посмотрим, куда он ее поставил!

Последние слова дворничихи донеслись уже со двора.

Напрасно сунулся теперь Безимени к дворнику с робкими объяснениями. Дворник лишь крутил головой.

— Уж вы, господин Безимени, поищите другое место для тележки. Иначе нам придется удалить ее с помощью полицейского. Противовоздушная оборона прежде всего.

— Вот, прочитайте — письменное разрешение домовладельца держать мою тележку во дворе дома! — протянул ему Безимени свою бумажку.

— И это не поможет! — опять потряс головой миролюбивый дворник. — Хотите беду накликать? Тогда настаивайте на своем.

— Уж он за это поплатится! — злобно верещала дворничиха.

— А ты не кричи, голубка, не угрожай! Пойдем домой! Господин Безимени обдумает, как ему быть.

— Не домой, а к господину майору, вот куда я пойду! — прошипела, чуть не лопаясь от злости, дворничиха.

Ее муж вернулся в дворницкую, а Безимени удалился в мастерскую, чтобы наедине с собой обмозговать создавшееся положение.

И он мозговал, мозговал, мозговал изо всех сил.

Из-за поганой этой тележки впутать в неприятности не только себя, но доброго домовладельца и артистку? Связываться с комендантом? С самим господом богом — всесильным ведомством противовоздушной обороны? С майором?!

Куда бы деть ее, черт возьми! Схватить топор да разнести в щепы, на растопку?…

Вдруг перед домом трижды раздался знакомый гудок. Значит, пришла машина — либо за домохозяином, либо за артисткой.

А ну-ка, быстро навстречу — будь то он, она или оба вместе. Выложим господам все начистоту. И пусть решают, как быть с тележкой.

Вот что придумал второпях Безимени. И выбрался из своей берлоги на улицу.

Но в эту самую минуту сверху, с балкона четвертого этажа, выходившего на улицу, прозвучал милый голосок Аги, обращенный к шоферу:

— Послушайте! Скажите обивщику мебели, чтобы он поднялся к нам! Да тотчас! Немедля!

Безимени взлетел на четвертый этаж.

Майор был сравнительно молод и строен — как говорится, красавец мужчина.

Его супруга, дама на редкость некрасивая, страдала неизлечимой хворью, какой-то бледной немочью. День-деньской лежала она на софе, курила, раскладывала пасьянсы и читала — один за другим глотала дешевые романы, до отказа набитые всяческими ужасами.

Когда-то из-за небольшого чисто бухгалтерского просчета майор распростился с армией. Затем маклерствовал, даже барышничал. Во время войны армия снова приняла его в свои объятия. Вскоре он выступил в роли директора завода.

Майор редко облекался в военную форму. Но в то утро вместо элегантного штатского костюма на нем красовался мундир и штиблеты со шпорами. В этот воскресный день ему надлежало присутствовать на официальной церемонии, имеющей быть ровно в полдень.

Накануне, в день святого Шандора, майор, носивший сие христианское имя, основательно набрался вечером в веселой компании.

Когда дворничиха позвонила в дверь, он уже успел принять ванну. Однако самочувствие у него было препоганое. С наивысшим удовольствием он снова бухнулся бы в постель. У майора трещала голова, ныло в животе.

Конечно, он предпочел бы швырнуть дворничиху за дверь, вместо того чтобы выслушивать ее жалобы.

Но дворничиха в столь драматических красках расписала неслыханные преступления обивщика мебели, который плюет на все заботы армии о гражданской обороне да еще потрясает письменным распоряжением домовладельца, «этого выкреста», что в конце концов майор тоже распалился.

— Я сам улажу с господином Гарой. А вы, Юлишка, не ввязывайтесь больше в эту историю! — распорядился майор.

— Наемный автомобиль только что просигналил под окнами, видно, господин Гара сейчас уедет! — информировала дворничиха своего начальника. — Уж вы попробуйте перехватить его!

И майор согласился. Он вошел в лифт и, поднявшись на четвертый этаж, позвонил в квартиру артистки.

Когда Аги втолкнула Безимени в комнату, он был ни жив ни мертв от страха.

— Тебя зовут! Говори смело! Домохозяин за тебя стоит! И я, и артистка чего только не наговорили уже майору про дворничиху! — напутствовала его Аги и сильно дернула при этом за руку, побуждая к мужской стойкости.

Зрелище, открывшееся обивщику мебели, снести было непросто.

Артистка раскинулась на кушетке, точь-в-точь как в тот раз, когда принимала его. Она полулежала в том самом обворожительном своем халатике.

К кушетке, точь-в-точь так же, придвинут был стол на колесиках, уставленный всевозможными яствами.

А у стола сидел майор в наводящем страх военном парадном мундире. Его грудь была увешана побрякушками.

Домовладелец стоял здесь же, но уже в пальто. Он говорил:

— Надеюсь, дражайший господин майор, наши личные отношения не пострадают от того, что, как лица официальные, мы с тобой не во всем согласны. Положение, думается мне, не таково, чтобы я не имел уже права во дворе собственного дома держать то, что мне угодно. В крайнем случае просто переставим пресловутый предмет в такое место, где бы он не мешал мероприятиям по противовоздушной обороне. Но сейчас позволь откланяться. У меня важное заседание, и я должен уйти.