— «Ки-Уэст»! — Сказал он. — Эта лодка упоминалась в той статье. Николин, переведите это еще раз.

Николин оторвался от радиостанции, которую все еще пытался настроить на прием отдаленного слабого сигнала и взял газету, найдя то место, на которое указывал Федоров.

— «Эта атака последовал за потоплением единственного китайского авианосца «Ляонин» 7 сентября…»

— Нет, дальше, — указал Федоров. — Вот!

— Ясно. «Аналитики полагают, что эта атака могла стать ответом на потопление российским крейсером американской подводной лодки «Ки-Уэст» 28 августа, а также стать предупреждением китайцам не настаивать на своем требовании полной интеграции Тайваня…»

— «Ки-Уэст»! Потопление этой лодки российским крейсером в Тихом океане стало спусковым крючком, начавшим эту войну. Посмотрите на хронометр — 28 августа! И если это не российский крейсер, то я осел. — Он широко улыбнулся, отходя от удивления.

— Вы хотите сказать… — Вольский поднял руку в не меньшем удивлении.

— Именно! В этой же статье говорилось о российском корабле, пропавшем в Арктике. Но мы были так заняты, что я забыл об этом. Николин, найдите это.

— Вот, товарищ капитан… «Напряженность в отношениях между СиноПак и Западом возросла после исчезновения российского корабля в Арктике в июле и нескольких инцидентов с участием российских и британских самолетов в районе Исландии».

— Как мы не поняли этого раньше? Российский корабль пропал в Норвежском море в… июле 2021. Это были мы, товарищ адмирал. «Киров»! Учения с боевыми стрельбами были назначены на 28 июля. Затем произошел взрыв, и мы попали в 1941 год, на восемьдесят лет в прошлое, в тот же день. Мы полагали, что «Орел» взорвался, а «Слава» при этом затонул[80]. Но поймете — с их точки зрения, «Киров» тоже пропал без следа — как пропадал каждый раз, когда Добрынин проводил процедуру технического обслуживания. А теперь мы оказались здесь, в нашем времени, ровно через месяц.

— И мы начали эту войну… — Лицо Вольского потяжелело от осознания, что это был «Киров». Его корабль, его экипаж, его орудие войны.

Карпов медленно увел руку от кнопки пуска. Было видно, что его колотило. На его лице отразились боль и мука, широко раскрытые глаза остекленели.

— Я сделал это… — Он изо всех сил пытался совладать с дыханием. — И я собирался сделать это снова в ту самую секунду! Я собирался взорвать эту лодку к чертям, не задумываясь. Я сделал это! Война, все эти сгоревшие города по всему миру, все проклятое…!

На лице Вольского отразились те же боль и страдание. Он шагнул к нему, положив большие руки Капрову на плечи.

— Нет, Карпов — тихо сказал он, как отец, пытающийся утешить собственного ребенка. — Мы сделали это. Этот корабль, этот экипаж. Вы не знаете, кто отдал приказ. Вы могли отдыхать в своей каюте, возможно, ту кнопку нажал мой палец, или же это был приказ Федорова. Никто этого не знает. — От отпустил капитана, и Карпов изо всех сил пытался взять себя в руки.

Однако он понимал, что Вольский был неправ. Это сделал он. Он — в какой-то другой версии их странной и страшной одиссеи. Или же этот сделал человек, которым он был когда-то, для которого беспощадные и бессердечные рефлексы доминировали над разумом, словно механизм, отсчитывающий время до того, как мир окажется взорван пробужденным ужасом еще одной мировой войны. В той, другой жизни, он выпустил по американцам ракету с ядерной боевой частью без колебаний и сожаления. Он выпустил ее в гневе, выпустил с ненавистью. Когда дело доходило до боя, он становился человеком, лишенным угрызений совести, будь то мелкие разборки в цепочках командования или грандиозное морское сражение. Он делал то, что должен был делать, он становился тем же, кем был Сандзи Ивабути.

Но теперь что-то произросло вокруг этого искривленного корня насилия, даже когда он командовал кораблем в бою. Теперь он сражался за то, чтобы защитить свой корабль и его экипаж, и без той беспощадности, которая вела его в прошлом. И этот цветок, распустившийся на лозе смерти в его душе, был той спасительной благодатью, что остановила его руку на этот раз — чем спасла мир.

Он видел, что на него смотрели глаза всех, находившихся на мостике, но смотрели без упрека, без выражения вины или осуждения. Он видел в их глазах лишь облегчение и понимание, тихое сочувствие и молчаливое осознание того, что они, наконец, подошли к концу жуткого кошмара, что преследовал их уже многие месяцы. Слава тебе, Господи, за Федорова, подумал он. Федоров всегда оставался ангелом-хранителем, без пылающего меча, сдержанный, мыслящий, чувствующий. Федоров был настоящим человеком, и теперь Карпов наконец, надеялся, что сам сможет когда-либо стать таковым.

Он заметил, что молодой офицер улыбается ему, и на него словно накатила волна облегчения. Ему казалось, что он только что сбросил всю тяжесть, которую нес на себе всю жизнь в таком одиночестве, что даже проходя через заполненные коридоры корабля, избегал людей, ни с кем не разговаривал, всегда оставался вне любой группы, скрываясь за капитанскими знаками различия. Теперь он видел в глазах людей то, чего жаждал всегда — утешение, понимание, приятие, и да, даже восхищение. Теперь они стали его братьями. Все они.

В глубине души он знал, что все эти недели он сражался не во имя Матери-России, и даже не за то, чтобы исправить ход истории, неверно восприняв несправедливость хода событий. Нет, он сражался за «Киров», за людей, которые были вокруг него, за экипаж, столкнувшийся с самой, пожалуй, невозможной ситуацией, с которой только сталкивались моряки в море. Он сражался за своих братьев по оружию.

— Да, — сказал Федоров, все еще взволнованный своим открытием. — Мы сделали это, или, скорее, намеревались сделать это сейчас. Но я думаю, что теперь все изменилось. Возможно, мы сделали это ранее, и увидели результат, но, возможно, это было в какой-то другой жизни, в другой вселенной, в другом времени. Возможно, мы сделали это уже сотню раз. Да, мы это сделали. Это наш корабль исчез 28 июля 2021 года, а через месяц появился здесь, в Тихом океане, потопив «Ки-Уэст» и начав ядерную войну. Но что-то забросило нас во времени, приказало пройти через огонь и безумие войны, чтобы мы смогли сделать другое — в один короткий момент задаться вопросом, прежде чем применять оружие. И теперь мы здесь, избитые, потерянные, прямо перед любопытным носом АПЛ «Ки-Уэст» типа «Лос-Анджелес». Рефлексы, отточенные тысячей часов на боевых постах за эти месяцы должны были сделать так, чтобы мы уничтожили ее. И тогда бы все пошло в разнос. Но не в этот раз! Не в этот!.

Он улыбнулся.

— Вы разве не понимаете? Мы дома! Это снова 2021, но война еще не началась. И мы не начали ее! Мы можем избежать того будущего, которому стали свидетелями. Мы дома!

Вольский вспомнил то, что все они ощущали тогда, в первый раз переместившись из прошлого в мрачное будущее, увидев разрушенный и опустошенный Галифакс.

— Похоже, что на этот раз мы это остановили, — сказал он. — Этот часовой механизм, о котором вы говорили, Федоров. Мы услышали его тиканье и кто-то протянул руку, чтобы выключить его прежде, чем что-то случиться.

Карпов улыбнулся. Это была его рука, не давшая Самсонову произвести пуск.

А затем они услышали то, что поразило их всех. Николин, наконец, завершил свою борьбу с радиостанцией и настроился на отдаленный сигнал. Это была музыка. Глаза Николина заблестели, и он вывел передачу на громкую связь. Сигнал обрегл устойчивость, и все узнали эту песню — «Битлз», любимые в России многие десятилетия, «Снова в СССР».