– Увы! Я не пойду сама. Я отправлю ему письмо. Мне нужен адрес, пожалуйста! – это было сказано с такой мольбой, что он не устоял…

Записав адрес, женщина нежно поцеловала Сержа в лоб и сказала:

– Теперь, ты всегда желанный гость в моем доме. Друзья моих друзей, причем самых близких, – мои друзья.

– Благодарю вас, но мне кажется, что в наших отношениях с Антуаном возникла проблема. Вы, думаю, знаете его дольше, чем я.

– Да, говори, что случилось.

Серж пересказал ей разговор с Мадлен.

– О! Это на самом деле серьезно.

– Что мне делать?

– Я постараюсь поговорить с ним. А пока иди домой, выспись и обязательно заряди телефон, а лучше купи себе новый. И обязательно звони ему, – добавила она и пропела стройным завораживающим голосом, похожим на дуновение ветерка.

– До свидания! И, пожалуйста, можно вас попросить?

– Конечно, Серж, дорогой, я попрощаюсь за вас с дочерью! Спокойной ночи!

Серж, полностью обезоруженный проницательностью этой загадочной женщины, оделся и ушёл.

Проводив Сержа, Антуанетта прошла в комнату дочери. Бедняжка Мадлен, опустив голову, сидела на кровати и тихо плакала. Её явно не вдохновлял разговор с матерью, но она снова нарушила бы установленный регламент, чтобы повторить этот вечер. Мадлен чувствовала, что запуталась, и от этого на сердце становилось тяжелее.

«О чем они разговаривают в гостиной? – думала девушка. – Неужели она его выгонит и запретит мне встречаться с ним? О, Силы, помогите нам. Я люблю его, люблю, люблю…» Она не замечала, что тихонько всхлипывала. Не замечала она и стрелок часов, что неумолимо бежали вперед, приближая неприятный разговор. Ей было все равно.

Мадлен очнулась от мрачных мыслей при звуке шагов. Она съёжилась и вцепилась в край кровати так, что пальцы её сильно побелели. Дверь со стуком отворилась и в комнату вошла графиня.

– Подойди, дитя моё, – властный голос женщины ударил бичом по маленькой Мадлен.

– Матушка! Прости меня, прости… – стонала Мадлен.

Сердце матери разрывалось, глядя на страдания дочери. Но она не смягчила голос. В глазах её была черная бездна.

– Простить? Ты обесчестила наш род! – вскричала Антуанетта.

– Нет! Матушка… Госпожа… Мама… – из-за волнения девушка тщательно подбирала слова. – Ничего не было, мы просто гуляли!

– Так поздно? С мужчиной? Это непростительно и низко!

– О, нет! За что вы так несправедливы ко мне, к нам?

– Забудь его! Он не пара тебе!

– Мама! Ну что вы такое говорите? Я люблю его! Слышите? Люблю!

– Вы ещё слишком юны, чтобы решать, кого любить, а кого нет. Или вы, маленькая леди, круглая сирота? Вот как вы платите родителям!

– Нет… Нет… Нет… – девушку охватила крупная дрожь, ей стало страшно и одиноко.

– Нет? Тогда послушайте! У вас есть отец и мать, и их статус не позволяет вам решать, кого любить! Уясните это раз и навсегда!

– Да, – Мадлен еле говорила сквозь потоки слёз. – Конечно, матушка.

Подняв дочь с колен, Антуанетта усадила её на кровать рядом с собой и начала нежно гладить её шелковистые волосы и хрупкую спинку до тех пор, пока всхлипывания не прекратились полностью.

– Мадлен, дочь моя, – обратилась к ней графиня, – я прощу вас, если вы окажете мне небольшую услугу.

– Конечно, мадам. Всё, что вам будем угодно, – еле слышно проговорила девушка.

– Сейчас вы ложитесь спать, но на рассвете вы отнесёте письмо Антуану.

– Другу Сержа? – с удивлением спросила Мадлен.

– И да, и нет, – этот ответ с ухмылкой породил массу сомнений в юной головке Мадлен.

– Я не понимаю, но я обязательно отдам письмо.

– Вот адрес, – протянула ей листок Антуанетта.

– Не надо. Я там уже была с Кристофом.

Настал черёд удивляться графине.

– Когда это?

– Не сердитесь! Вы, наверное, запамятовали, что на прошлой неделе отпускали меня с Сержем в гости к его другу. – Мадлен с тревогой в голосе смотрела в глаза матери.

– Ах да! Я совсем забыла и поэтому не сержусь на вас, дитя моё. Вы не узнали Антуана?

– А разве мы раньше были представлены?

– Эх, дочка. Да ведь он твой крёстный!

Мадлен широко открыла глаза и чуть не лишилась чувств.

– Мама, простите меня! Просите у него прощения за моё вольное поведение! Я не придерживалась рангов! Я не знала! – со слезами на глазах вскрикнула девушка.

– Ты не виновата, – успокоила дочь графиня. – Тебе был всего лишь годик, когда он был вынужден покинуть нашу родину. Ты правильно себя вела в присутствии остальных, иначе это поставило бы его инкогнито под большое сомнение и вызвало бы много кривотолков.

– Вы, как всегда, правы, матушка. Я и забыла, что здесь всё по-другому…

– Ложитесь спать, дитя моё!

Антуанетта помогла дочери раздеться и, уложив её, направилась к себе, чтобы написать письмо. Её правильного овала лицо несколько смутилось перед чистым листом бумаги. Крупные черные пряди волос спускались по плечам к тонкой талии. Нежные руки, казалось, были созданы, чтобы писать так красиво и разборчиво. Чуть пухлые губы были плотно сжаты. На высоком лбу выступила небольшая, искрящаяся в свете ночника капелька пота. Ей всегда давали не больше тридцати лет, хотя точного возраста из-за приличия никто не спрашивал. Всё равно не поверили бы! На тщательное обдумывание и написание короткого послания у неё ушло много времени, но она успела к рассвету.

Мадлен ждала в гостиной. Было видно, что она плохо спала ночью. Скрепив депешу печатью, Антуанетта передала её дочери, напутствовав:

– Передай лично в руки. Если не впустит, то принеси письмо назад. Никого с собой не бери, соблюдай этикет. Поняла?

– Да, матушка! Можно идти?

– Да будет с тобой Сила, – сказала графиня, поцеловав дочь в обе щеки, и с улыбкой радости закрыла дверь за ней.

Девушка села на трамвай и поехала в другую часть города по старому мосту, минуя одевшуюся в ледяную шубу реку. Трамвай свернул налево. Проехав еще несколько остановок, Мадлен сошла.

Было свежо и легко, как всегда в этот час. Но к зимней свежести юного морозного утра примешивался ещё один аромат, столь приятный и нежный, что у Мадлен невольно потекли слюнки. Она любила запах свежего хлеба, любила ломать его своими тонкими пальцами, чтобы корка его хрустела и крошилась. Затем вынимать большой кусок кипенно-белого мякиша, откусывать и запивать его свежим молоком. Она любила запахи ванили, карамели и корицы. Но больше всего она любила его запах, запах Сержа, вкус его губ, силу его рук. Она просто любила его… Мадлен тряхнула головой, отбросив мысли о нём, и вошла под сень дубов – полуживых исполинов, покрытых пушистыми пледами, с любовью накинутыми зимой.

Дойдя до середины парка, она вдруг почувствовала знакомый с детства аромат и с широко открытыми глазами начала искать среди дубов в сером свете нового дня маленькие чёрные деревца. Она любила этот тонкий, чуть слышный аромат своей родины. Она искренне жалела людей, которые не могли слышать его из-за притупленного движущими силами эволюции осязания. Ничего не разглядев, она подошла к пригорку и ступила на белеющую аллею. И только сейчас она поняла, что это вовсе не гравий, как ей казалось ранее. Нелепые кусты по краям дорожки – обожаемые ею деревца с тонким ароматом. Откинув набежавшую ностальгию, Мадлен ступила на порог домика и, вздохнув, нажала на кнопку звонка…

Возвращалась она со смешанными чувствами благодарности и страха, вызванными благоговейным уважением к этому человеку. Да, он был её крестным. Он был другом Сержа. Он был преподавателем в университете. Но была у него ещё одна тайна. Теперь девушка знала её, но это никак не прибавляло ей мужества при разговоре с ним.

– Какая же я малодушная, – корила себя Мадлен. – Матушка никогда не простит меня за то, что я упала в обморок в его присутствии. Вот выйди за порог и там падай сколько угодно.

Она медленно прошла сквозь парк навстречу звукам нового дня, как будто она только что побывала в другом мире, полном чудес, ярких красок и безмерного спокойствия, вселившего в неё новую надежду. Нет, она не скажет ничего об этом госпоже Антуанетте. Но не только потому, что так ей было приказано, а потому, что это единственная надежда на продолжение отношений с Сержем, хоть им и придётся, наверное, надолго расстаться.