— Он сильный? — с дрожью в голосе спросил завбиб.

— Отец-то?.. Мы раньше в Шенкурске жили, так он по городу первым кулачным бойцом считался... Да еще привычку имеет — когда вечером куда идет, обязательно в карман свинцовую закладку засунет. Быка одним ударом свалить может!.. И тетка, даром, что старая, а жилистая. Один раз она меня началить начала, я ей сдачи дала, так потом не обрадовалась...

Завбибу стало совсем страшно. Как ни ловок, ни находчив был Ванька, но одновременная схватка с сорокалетним опытным бойцом и жилистой теткой добра ему не сулила.

— А забор? — с угасающей надеждой спросил завбиб.

Тося сразу поняла смысл вопроса и вздохнула.

— Наш забор никому не одолеть. Четыре аршина высоты и доски так пригнаны, что кошке зацепиться не за что. Хорошо еще, что чекисты, когда отца сажали, наших собак перестреляли, а то бы они Ванюшку враз разорвали!..

Упавший духом завбиб был близок к панике. Он прекрасно понимал, что нужно немедленно что-то предпринять. Опасность, грозившая Ваньке, была так велика, что страх перед военкомом как ветром сдуло, но тот, как на зло, исчез из поля зрения, отлучиться же от библиотеки хотя бы на десять минут было нельзя. Конечно, случись что с Ванькой, военком не помиловал бы ни завбиба, ни самого адъютанта Потапенко, зато для выручки Ваньки были бы молниеносно приняты решительные меры...

Но ход событий не зависел от переживаний и намерений завбиба. Вместо желанного в эти минуты военкома в «штаб-офицерскую» с шумом и грохотом ввалился взвод бойцов хозкоманды, назначенный для транспортировки библиотечного имущества. Передислокация есть передислокация! О задержке присланных фурманок не могло быть и речи, и завбиб скрепя сердце был вынужден взяться за руководство погрузкой. Впрочем, особого труда это не составляло. Под усилиями двадцати пар сильных рабочих рук тяжеленные сундуки с книгами так и взлетали на воздух. Хозяева этих рук, не дожидаясь команды, сами догадывались, где нужно было «заносить», где «кантовать», где «ставить на попа». Даже клубный рояль — огромный шредеровский концертный инструмент, физически громоздкий, но по характеру неженка,— был без особых хлопот два раза «занесен», «поставлен на ребро» и в конце концов благополучно погружен в фурманку на заботливо подложенные соломенные матрацы. Под благовидным предлогом наблюдения за целостью рояля завбиб успел весьма уютно пристроить рядом с ним заболевшего зубной лихорадкой «Ваньку». Конечно, сам он вплоть до переправы через Двину не отходил от доверенного ему драгоценного груза.

4.

В другое время завбиб непременно залюбовался бы красотой величественной северной реки, поэтически разнежившейся в призрачном сиянии белой ночи, но теперь ему было не до того: судьба Ваньки, остававшегося на правом берегу, черным камнем лежала у него на сердце.

А что сулил самому завбибу левый берег? Увы, если верить предзнаменованиям и приметам, на другом берегу его ждала какая-то неопределенная, но ужасная беда: возле самого берега на его пути стояла женщина, с ног до головы облаченная во все черное...

Завбиб вовсе не был мистиком, но появление «женщины в черном» пробудило в его голове воспоминания о великом множестве литературных прецедентов. Женщины в черном бродили вдоль и поперек объемистых романов г-жи Радклиф и ее последователей, эпизодически, но весьма эффектно выступали на страницах повестей Киплинга и целыми толпами шныряли по новеллам, трагедиям и балладам декадентов всех толков. И в каждом случае появление этих особ предвещало гадость! Повстречавший женщину в черном в самом лучшем случае отделывался приступом меланхолии или недельным запоем...

Обилие литературных прецедентов слегка обеспокоило завбиба, тем более что на светлом фоне реки видение выглядело внушительно. В то же время в нем заговорил присущий ему дух любопытства — этого извечного врага всякой мистики. После короткой внутренней борьбы завбиб начал, хотя и не очень быстро, приближаться к черному видению.

Между тем и черная женщина, видимо устав от долгой неподвижности, начала двигаться сама. Завбиб был уже достаточно близко, чтобы рассмотреть ее движения. Поступки ее были необъяснимы, поэтому таинственны. Нагнувшись, она подняла увесистый комок сухой глины, потом, отступив назад правой ногой (ровно настолько, насколько это позволял покрой длинного одеяния), круто развернулась назад правым плечом и, энергично размахнувшись, метнула свой снаряд в направлении левого берега.

Бывая у воды, сам завбиб любил от нечего делать заниматься метанием в воду подручных неодушевленных предметов, но женщина в черном оказалась непревзойденным в этом деле мастаком! Запустить комок глины за сорок метров он, завбиб, никогда не смог бы. И уж, конечно, такого броска никогда бы не сделала ни одна женщина в белом, голубом, розовом или пестром!

Совершив непосильный для обыкновенных, несверхъестественных женщин подвиг, женщина в черном нагнулась за новым метательным снарядом, причем ей пришлось вполоборота повернуть свое лицо в сторону завбиба, и... и над берегом одновременно прозвучали два возгласа:

— Завбиб!..

— Ванька!!!

Уволим читателя от описания объятий и поцелуев, которыми обменялись наши герои. Упомянем только, что эта трогательная сцена происходила на глазах двух или трех конюхов хозкоманды... Не отсюда ли пошла нелепая, вздорная, возмутительная легенда о том, будто завбиб перед отъездом из Архангельска всю ночь напролет до безобразия нежно прощался с какой-то монашкой? Классический пример того, как неправильно или недобросовестно истолкованный факт может стать поводом для злословия!

В сущности, на этом месте и можно было бы закончить затянувшееся описание событий достопамятной белой ночи, но автор хорошо знает, что обязательно найдутся читатели, избалованные приключенческими повестями, желающие узнать, что же все-таки произошло с Ванькой на купеческом дворе, как он оттуда удрал и каким образом перевоплотился в зловещую «женщину в черном».

Все произошло чрезвычайно просто...

Но прошу несколько минут внимания, товарищ читатель! В этом месте автору представляется нетрудная возможность, шутя и играя, написать объемистую приключенческую главу, озаглавленную, скажем, так: «В цитадели классового врага», «Логово изувера», «На миллиметр от смерти» или как-нибудь еще забористее, но, видит бог, ни дарованиям приключенческих писателей, ни листажам, ни тиражам их книг автор никогда не завидовал.

Вопреки канонам приключенческого жанра, он не намерен насаживать свое повествование на стержень заранее запланированного сюжета и прикручивать героев к этому стержню тугими витками фабулы.

Автор твердо придерживается мнения, что, раз создав и «увидев» своих героев, писатель не только вправе, но и обязан предоставить им свободу мышления и действия в той мере, в какой обладают ею люди, облеченные в плоть и кровь. Мало того, автор убежден, что общепринятую в нашей стране заботу о людях нужно распространить на литературных героев. Только при этом условии они смогут показать свое настоящее «я». Конечно, писателю может быть неприятно, когда получивший самостоятельность персонаж, да еще возлюбленный автором герой счудит или даже наерундит, но что с ним поделаешь? Кто из живых не ошибается? Характер есть характер!

После такого разъяснения читателю должно стать ясно, что за все происшедшее на купеческом дворе отвечает не автор, а Ванька...

Итак, все произошло очень просто...

Гуляя по двору под наблюдением подслеповатой Тосиной тетки, Ванька вначале не очень тяготился своим положением. Ему было нужно дать Тосе время добраться до безопасного убежища в полковой библиотеке, а заодно как следует обдумать план собственного спасения. К тому же обстоятельства заставляли его очень вдумчиво и старательно играть невыносимо трудную и скучную роль степенно прогуливающейся благонравной девицы.

Двор был большой, со множеством пустующих хозяйственных строений: баней, конюшней, каретным сараем, коровником, погребами, амбарами, собачьими будками, но все они предусмотрительно были поставлены поодаль от забора. Воздвигая свою крепость, хозяин предвидел не только возможность проникновения противника извне, но и попытку бегства кого-нибудь из ее обитателей.