Виктория нарочито громко открыла дверь, входя в прихожую, чтобы говорившие могли при надобности прервать свой разговор. Мать, стоя в просторном зале, действительно умолкла, не договаривая.

Она была вполне свежа этим вечером. Длинное вязаное платье элегантно подчёркивало фигуру Софии Вереск. Аккуратное каре русых волос обрамляло озабоченное лицо. София нахмурилась, отчего тонкие морщинки в уголках серых глаз стали ещё заметнее. Она поджала тонкие губы, и сложила руки на груди, поигрывая от нетерпения тонкими пальцами. Виктория коротко склонила голову в приветствии.

– Здравствуй, Виктория, – кивнул в ответ профессор. – Выдался тяжёлый день?

Альберт Ссон всегда выглядел абсолютно спокойно и невозмутимо, что бы он при этом ни говорил. Сейчас беловолосый мужчина глядел на Викторию своим привычным взглядом, который они с Зои тайно называли «воспитательным гипнозом».

– Такой же, как все остальные, – сдержанно ответила она.

Что Ссон делал у них дома сегодня и так поздно вечером? Сквозь поток мыслей до неё донёсся вопрос, который, наверняка, задавался уже не впервые.

– Ты снова пропустила занятия в лаборатории. Я ведь просил тебя присутствовать, Виктория, – проговорил профессор. – Что за оправдание ты приготовила для меня на этот раз?

София не сводила с неё взгляда, также ожидая ответ. Никогда в жизни эта женщина не интересовалась тем, как её дела. Но всегда ожидала рапорт о каждой неудаче или проступке. Сначала это расстраивало, потом пришло равнодушие. Поскольку как ни старалась, все попытки что-либо изменить в отношениях с матерью были провальными.

София Вереск блестяще играла роль любящей матери перед камерами и своими подчинёнными. Но в собственном доме не было нужды притворяться. Дочь рассматривалась Главой как один из мелких подчинённых, не имеющий ровным счётом никакой ценности. Они были чужими друг другу.

– Я не медик. И занятия в лабораториях не являются обязательными. Это лишь ваше желание. Я не нарушила устав академии. – Виктория устало повела ноющими плечами.

Профессор вздохнул. Она глянула на него исподлобья.

– Ты меня разочаровала, – подвёл Ссон итог, вовсе не нужный ей сейчас.

Виктория хотела что-то сказать, но сдержалась. Разочаровала? Она разочаровала окружающих в тот день, когда появилась на свет. Об этом ей усердно твердили с самого детства. Ничего нового. Как ни старайся. От того и перестала, давно смиряясь. Ей захотелось исчезнуть, лишь бы избежать расспросов. Или получить привычное наказание.

– Ступай отдыхать, мы обсудим твоё поведение позже, – жестом отослал её Ссон.

– Вы мне не отец, – сухо напомнила Виктория. – Так что не распоряжайтесь мною. Повторюсь, я не нарушила устав. А что касается занятий, то это будет обсуждаться только в стенах академии.

– Ты! – София гневно прервала её. – Как смеешь спорить?

Следующие полчаса Виктории пришлось выслушивать гневную тираду, и привычный перечень угроз, поскольку при профессоре Глава Вереск не притворялась. Чувствуя себя после этого так, словно ещё раз была избита, Виктория вернулась в коридор и прошла к своей комнате. Она немедленно закрыла дверь, бросила на пол рюкзак и упала на кровать. Мокрая из-за дождя футболка холодила грудь и живот, ещё больше остывая под врывающимся из открытого окна ночным ветром. Виктория потянулась к карману штанов и достала коммуникатор. Набрав привычный номер, она слушала бесконечный сигнал ожидания.

– Отвечай, Левин. Техники же починили вышку.

Виктория сняла с себя мокрую одежду и снова попыталась связаться с куратором. Возвращаясь головой на одеяло, она наконец услышала голос друга.

– Вик?

– Ты в порядке, Левин?

– А ты сомневаешься?

Виктория чувствовала в его голосе улыбку и от того ещё сильнее хотелось, чтобы немедленно оказался здесь, перед ней.

– Ты должен быть осторожен.

– Я всегда осторожен, – напомнил лейтенант. – Как ты провела день?

– Всё в порядке. Не беспокойся. Я свяжусь с тобой позже…

– Увидимся, Вик.

– Увидимся… – Виктория отключила коммуникатор, устало убирая его в сторону, к подушке.

Дмитрий в порядке и это главное. Рассуждать о том, как она провела день, никак нельзя.

– Это становится нестерпимым… – снова донёсся до Виктории голос матери.

– Это тот момент, когда достигнуто так много. Ты же понимаешь? – успокаивающие слова Ссона звучали ещё настойчивей.

– Это тот момент, когда мне хочется сказать – довольно! – возмутилась София. – Ты никогда не был на моём месте! Не боялся заснуть по ночам, зная, насколько оно близко…

Почему они говорят так громко? Ночь на дворе. Виктория тихо вздохнула, чувствуя, что настроение вконец портилось. Так же неожиданно разговор прервался тихим всхлипыванием. Видимо профессору удалось угомонить Главу города. Виктория горько усмехнулась. Это Ссону всегда удавалось. Она поднялась с постели и подошла к открытому окну.

Её же мать постоянно сторонилась, держа на расстоянии. Виктории стоило признаться, что за всю жизнь её гладили по голове лишь единожды. Этот священный момент проявления заботы она бережно хранила в памяти. И в этом воспоминании не было женщины, считавшейся её матерью. Это была рука, большая и тяжёлая. Рука человека, назвавшегося её курирующим офицером. Добряк Левин стал её лучшим другом, братом, пусть и не родным по крови. Но разве это имело значение? Конечно же, нет.

Раздавшееся бормотание прервало грустные размышления. Виктория инстинктивно оглянулась, но комната, конечно же, была пуста. Откуда эти голоса? Это не из их квартиры. Голоса были не знакомы. Двое неизвестных мужчин спорили, обсуждая пошлые подробности из своей жизни. Виктория выглянула в окно, подставляя голову дождю, и поняла, что говорят люди на улице.

Учитывая направление ветра, шумевший дождь и высоту, на которой находилась, всё происходившее было слишком странным. Она просто не могла их расслышать, будучи на таком расстоянии.

Это новая модификация «предателя» от исследовательских лабораторий? Но почему Зои ничего не сказала? Негодованию Виктории не было предела. Сколько ещё экспериментов они будут проводить на них, словно на подопытных щенках? Затем на другом конце улицы протяжно завыла собака.

Теперь она точно не заснёт. А завтра день вымотает до предела. Виктория вновь опустилась на кровать, размышляя, что предпринять. Вспоминая недавний разговор с капитаном, она смирилась с тем фактом, что должна с ним связаться. Пока ещё не всю храбрость растеряла…

Виктория села на постели и, подняв пульт, запустила систему на передней панели комнаты, свободной от мебели. Большой экран засветился. Выбирая нужное меню, она ввела данные поиска. Только бы принял вызов. Наверное, лежит на золотом диване, с бокалом в руке…

Ожидая ответа Хавьера, Виктория опустила пульт на постель, а увидев, что сигнал принят, от волнения не глядя подтвердила авторизацию. Нажав вместо одной кнопки несколько, она не заметила, что подтвердила двойную голоконференцию. Стена растворилась, и вместо неё появилось изображение.

Капитан стоял посреди собственной комнаты с пультом в руке. Золотого дивана нет… Виктория удивлённо оглядела почти аскетическое убранство его жилища. Сам же Видаль неожиданно оказался простым взъерошенным парнем в простой футболке и домашних штанах, босой. И куда подевался великолепный аристократ, встретившийся ей в пустоши? Влажные пряди волос в беспорядке падали к карим глазам Хавьера, отчего-то широко распахнутым. Выходит, его настоящий цвет глаз был карим…

– Здравствуйте… Полагаю, что вы знаете о причине моего вызова. Я прошу вернуть мою вещь, капитан, – попросила Виктория, с последних сил веля себе быть спокойной.

Хавьер не ответил, продолжая изумлённо глядеть на неё. Что происходило? Связи нет? Или он не слышит?

– Вы слышите меня? – Виктория встала на пол, подойдя к голограмме вплотную.

Хавьер неожиданно усмехнулся, глядя на её растерянность.

– Я прекрасно слышу вас.

Южанин глядел прямо на неё, словно мог видеть. Конечно, ведь аппаратура передавала её голос и его направление.