— Меня превратили таким способам, которым ты из-за своего упрямства не хочешь воспользоваться, — со злостью говорит он.

Он пережил то, что сейчас переживаю я, но он умер и стал демоном. Мне почти жалко его — почти.

— Моего отца звали Аод, — говорит он, и я могу сказать, что между ними были не особо хорошие отношения.

— Ты называешь его по-другому? — спрашиваю я, и чувствую холод, несмотря на температуру воды.

— Он сделал нас своими рабами, — с холодной отстраненностью говорит Бреннус. — Не было никакой свободы, единственным средством выживания, у нас было только одно — подчиниться его воли или умереть, — объясняет он. — Это было не так, как будто мы разделились на два лагеря — мы братья, мы единое целое.

— Действительно? Так что случилась с Аодом? — спрашиваю я, потому что Бреннус стал лидером клана явно не из — за своей очаровательной индивидуальности.

Еще я надеюсь, что он расскажет, как убил Аода, чтобы я могла найти слабости в его силе.

— Я победил его. Никогда, никто из нас больше не будет рабом. Я главный, и все исполняют мои приказы, но также у них есть свобода, которой не было при Аоде. Потому что это лучше, чем быть рабом Аода, потому что он был дьяволом.

— Как ты превратился в Gancanagh? — спрашиваю я. — Как вы это делаете? — я пыталась спросить это как можно небрежней, но мое сердце колотится так же быстро, как и мой разум.

— Очень скоро ты это узнаешь, — с легкой улыбкой говорит он, и я хочу закричать от отчаяния, но сохраняю выражения своего лица, как можно спокойнее.

Мою волосы тем мылом, что он дал мне, и промываю их в горячей воде.

— У тебя есть бритва? — спрашиваю я, и он хмурится, не зная о моих намерениях.

Я поднимаю ноги из воды, чтобы он увидел, как много на них волос. Его взгляд проходит по всей длине моих ног, и уголки его губ поднимаются в небольшой улыбке. Он снова идет к шкафу и достает бритву.

Я быстро убираю из своей головы все сценарии убийств, пока он передает мне бритву. Я блокирую все, потому что за приделами этой комнаты стоят четыре огромных Gancanagh, блокируя мой путь к свободе, не говоря уж о целой дюжине в главном зале.

— Спасибо, — говорю я, пытаясь разобраться, как пользоваться доисторической бритвой.

Когда выясняю, как это работает, то триумфально смотрю на Бреннуса и вижу, как он завороженно наблюдает за тем, что я делаю.

— Итак… фейри, да? Что это? Ты можешь летать… у тебя есть крылья? — спрашиваю я, пытаясь отвлечь его от тех чувств, что вижу на его лице.

— Разве ты видела у меня крылья? — мягко спрашивает он, немного нахмурившись.

Я невинно поднимаю брови.

— Нет, — отвечаю я и мгновенно убираю свои крылья.

— Видишь мои? — сладко спрашиваю я, когда мои крылья полностью исчезают в спине.

На этот раз в глазах Бреннуса появляется улыбка.

— Нет, — низким тоном отвечает он. — Давным-давно, до того, как я стал Gancanagh, у меня были крылья. Для фейри они означают смерть. — Должно быть он видит сомнения в моих глазах, потому что продолжает. — Ты ангел. Я верю, что еще год ты сможешь выжить. После смерти ты будешь очень сильной.

Я позволила своим крыльям снова появиться, потому что он сказал то, что меня беспокоило. Они так мощно расширились, что расплескали воду. Своими длинными, тонкими пальцами, которые кажется способны на все что угодно, Бреннус дотрагивается до капли долетевший до него.

— Не расстраивайся на счет моих крыльев. Я не умею летать, и большую часть времени они просто раздражают меня, — признаюсь я, пытаясь подавить сострадание к нему из-за того, что он потерял свои крылья. И еще я пытаюсь не порезаться.

Не уверена поел ли он сегодня, и я не хочу, чтобы сейчас он думал о еде.

— Спасибо Женевьева, я попробую, — отвечает он.

Сейчас он изменился, он изо всех сил пытается не улыбаться, но проигрывает это сражение.

— Можешь ли ты выходить на улицу днем? Или ты ночной житель? — спрашиваю я.

— Что? — сконфуженно спрашивает Бреннус, словно он не понимает, о чем я.

— Альфред сказал, что Gancanagh как вампиры, поэтому мне просто интересно…

Я замолкаю, потому что теперь Бреннус действительно смеялся.

— Не ночной, да? — разочарованно спрашиваю я, но когда он не перестает смеяться, а хватается за бок, я по-прежнему растеряна: — Так ты можешь выходить на солнечный свет, или нет?

Он загибается почти падает на пол. Пока он пытается взять себя в руки, я заканчиваю бриться.

Наблюдая за его весельем, трудно поверить, что он тот монстр, который был со мной в жуткой преисподней пещеры. При свете свечей он такой изящный и чувственный. Это делает кожу менее бледной, более золотистой и теплой. Должно быть это игра света, потому что в нем нет никаких достоинств. Его красота делает его не меньшим монстром, вероятно потому, что он использует ее как приманку, чтобы заманивать в свою ловушку более легких жертв.

— С чего ты решила, что вампиры не могут выходить на улицу в дневное время? — спрашивает он, и я молча проклинаю Брема Стокера за его видение истории.

— Так зачем тогда логово? — спрашиваю я, говоря о глухих камерах, выдолбленных из камня.

— Это всего лишь один из моих многочисленных домов, питомец. Это уединенное место, вдали от людей и любопытных существ, — говорит он, теперь уже ухмыляясь.

— Как ты относишься к чесноку? — равнодушно спрашиваю его я, и вижу, как он улыбается еще больше. — Это такое странное место. Как ты его нашел? — я смотрю, как мерцание свечей отражается на потолке. Если бы я находилась здесь с тем, кто мне нравится, это выглядело бы романтично.

— Эта шахта была закрыта несколько десятилетий назад. Я купил ее, потому что она находится рядом с водоемом. Мы сами все здесь обустроили, — отвечает он, глядя на стены ванной.

Он подходит к печи, где лежат гладкие камни. Берет пару штук, подходит к ванне и аккуратно укладывает их возле моих ног. Вода медленно начинает прогреваться, и я придвигаю ноги ближе к камням, чтобы насладится излучаемым ими теплом.

— Кто делал колонны в зале? — спрашиваю я, потому что они похожи на произведение искусства, и делает это место словно оно было построено в другое воем — в другом мире. На них замысловато вырезаны горгульи и другие фигуры. Другие колонны гладкие как стекло, с прожилками руды.

— Нам нужно было как-то укрепить потолок, поэтому Лонон и Дрисколл создали их, — отвечает он.

Вот опять это имя, Дрисколл. Он один из тех, кто был в моей квартире… и знает, что я сплю одна.

— Дрисколл, это один из парней, которые пришли с нами? Или один из тех, кто внизу? — спрашиваю я, потому что Дрискол может знать о Расселе.

Он знает о их планах на счет Рассела. Он тот, с кем я хочу поговорить. Я вижу, как мой вопрос задел его за живое. На лице Бреннуса проступает ярость… и боль.

— Почему ты хочешь узнать о Дрисколле? — сквозь зубы спрашивает он.

Думаю, с Дрисколлом случилось что-то плохое, пытаясь удержать нейтральное выражение лица.

— Я думаю, что то, что он сделал с колонами — это искусство, и я хочу узнать, как он вырезал на них города, — с невинным выражением лица, отвечаю я.

— Я убью его, — говорит Бреннус.

— Дрисколла? — спрашиваю я, но знаю, что мы говорим о Gancanagh.

Через меня проходит дрожь страха.

— Твоя родственная душа — не такой, как ты думаешь, — говорит он, и страх пускает корни в моем сердце, а по моему телу растекается кислота.

— Рассел? Почему? Он ничего тебе не сделал, — жалобно говорю я.

Я с силой сжимаю края ванны.

— Он убил Дрисолла и Уилтона, — говорит Бреннус, вытаскивая из шкафа огромное полотенце, развернув его, он держит его для меня.

У меня нет выбора, кроме как позволить ему завернуть меня в полотенце. Его руки обвиваются вокруг меня, и он притягивает меня к своей груди. Когда он я касается моего плеча легким поцелуем, от его губ исходит ледяной холод.

— Ты знаешь, где он? — шепотом спрашиваю я, надеясь, что Рассел сбежал и они никогда не найдут его.