— Почему ты меня не слушаешь? Почему нельзя просто делать все, что я говорю? — с усталостью в голосе спрашивает он меня. Прислонившись к его плечу, я слышу, как он говорит: — Я просто не могу понять, как спасти тебя… почему ты не позволяешь спасти себя, Рыжик?

Те же слава он говорил мне и раньше, когда проснулся на полу магазина, после того, как он очнулсякогда, как Альфред ранил его в ногу.

— Ты не можешь спасти меня, Расс. Боже, я просто хочу тебе помочь, — шепчу я. — Я хочу просто залезть к тебе на колени, и остаться там навсегда. Знаешь, если бы все было так просто, думаю, раньше я была бы очень довольна, но сейчас я не могу, это больше не моя судьба, — я хочу рыдать, потому что мое сердце скучает по нему, по нам.

— Рыжик, ты больна и истощена, — с грустью в глазах говорит он.

— Знаешь, я просто хочу домой — к семье, разве нет такого места, к которому я принадлежу, нет? — я больше не могу сдерживаться. — Такого места нет, потому что плохое, всегда нас найдет. Помнишь, когда ты мне сказал, что все это значит, и мы не сможем остановить то, что грядет? — спрашиваю я, и вижу, как он кивает. — Хорошо, я тебе верю. Мы не можем остановить это.

Видя боль в его глазах, я знаю, что чтобы я не сказала, я не смогу убрать ее. Я переползаю через консоль, заставляя его отпустить руль, я сворачиваюсь у него на коленях и кладу голову ему на грудь. Я начинаю плакать все сильнее, потому что мое тело болит, я так боюсь.

— Спасибо, что спас меня, Рассел, — говорю я, пока я хриплю и рыдаю на его плече. — Я не хотела там умирать.

Он обнимает меня за талию, притягивает ближе к себе. Он кладет свой подбородок на мою макушку.

— Все хорошо… все будет хорошо, — шепчет он мягким, южным акцентом, но мы оба знаем, что он лжет.

Он держит меня в своих объятиях, а моя голова лежит на его груди, пока он всю ночь ведет машину. Я заснула под звук его ровного сердцебиения.

Частный аэропорт в Маркетт очень маленький: это всего лишь одна взлетно-посадочная полоса с парой ангаров, подходящих под любое воздухоплавательное средство. Когда мы подъезжаем к ангару, который Булочка обозначила как место встречи, это немного больше, чем скреплённые вместе металлические листы, которые стоят в виде рамы на бетонном полу под крышей. Как бы не обветшал ангар, контраст между ним и транспортным средством просто шокирует, если кого-то потрясает размах ангелов.

Я совсем не удивлена, что самолет Зефира оказывается реальным самолетом. Вывернувшись из объятий Рассела, я снова переползаю на пассажирское сидение и смотрю на плавные линии самолета, который окрашен в угольно-черный. Что еще?

— Рыжик, может ты хочешь пройтись? — спрашивает меня Рассел, открывая дверь, на которой загорается красные огни.

Я закрываю глаза, потому что мои глаза все еще не отвыкли от темноты пещеры.

— Я не знаю, — начинаю говорить я, но замолкаю.

Дверь с моей стороны отлетает, и меня бесцеремонно выволакивают из нее, и Брауни, и Булочка заключают меня в такие крепкие объятия, о которых я даже не подозревала.

— Эви, у тебя сейчас столько проблем, — говорит Брауни, а из ее глаз текут слезы, когда она немного отодвигает меня от себя, чтобы посмотреть на меня. — Если ты снова такое вытворишь, я убью тебя, — неистово говорит она, прежде чем снова обнять меня.

Булочка не говорит ничего. Она только всхлипывает и крепче меня обнимает.

— Иди сюда, Рассел, — говорит Брауни.

Когда он приближается к нам, она протягивает руку, чтобы затянуть его в наши групповые обнимашки.

— Ты сделал это, Рассел! Хорошая работа, — шепчет она ему.

— Если бы я знал, что окажусь в компании трех красивых женщин, я бы позвонил тебе раньше, — говорит Рассел, обнимая ее сзади и целуя ее платиновые волосы, а затем русые волосы Булочки. А затем серьезно добавляет: — Спасибо за машину. Вы были правы, она нам понадобилась. Не знаю, следили за нами или нет, так что нам лучше сесть в самолет. Где мне оставить машину? — спрашивает он.

Брауни и Рассел отрываются друг от друга, но Булочка не отпускает меня, а наоборот прижимает, мня крепче к себе и продолжает плакать мне в волосы. Я тоже плачу, хотя я удивлена, что у меня все еще остались слезы, потому что я думала, что выплакала их все на плече у Рассела по пути сюда.

Рассел возвращается к машине и загоняет ее в ангар. Он паркует машину, глушит мотор и оставляет в ней ключи, затем идет к багажнику и достает оттуда наши вещи. Наверное, это наши деньги и некоторые из вещей из нашей квартиры, но я не спрашиваю его об этом.

Наконец, Булочка отстраняется от меня и рассматривает меня с ног до головы. Ее глаза, снова возвращаются к моей шее, и я знаю, что она все еще кровоточит. Неосознанно я прикасаюсь к меткам, которые на мне оставил Бреннус, как если бы я была скотом, и он поставил клеймо на моей плоти.

— Конфетка, эти сапоги такие горячие, они удлиняют твои ноги на целую милю, — говорит Булочка, глядя на мои замшевые сапоги, обнимающие мои ноги как чулки.

Булочка прикусывает губу, чтобы та перестала дрожать. Я прочищаю горло и говорю:

— Спасибо, — говорю я, пытаясь сделать глубокий вдох, но немного сбиваюсь, когда продолжаю: — у Gancanagh глаз на моду.

Булочка хмурит брови.

— Я собираюсь разорвать Альфреда на тысячу мелких кусочков и скормить их грифонам, — в гневе говорит Булочка.

Она проводит пальцем по горлу.

— Слишком поздно, Gancanagh уже съели его, — шепчу я и вижу, как расширяются ее глаза.

— О, мой Бог, конфетка! Что случилось? — спрашивает она, а затем она замечает, как я раскачиваюсь на носках.

Она подхватывает меня и ведет к блестящей серной струе. Мы входим в самолет, и я не знаю, почему я ожидала увидеть обычный самолет с рядами кресел, но все не так, как я ожидала.

Декор самолета черный со вставками молочно-белого. Большие элегантно-изящные сидения, стоят в нескольких зонах салона. Сидения покрыты черной кожей и такие мягкие, что я могу представить себя, засыпающей в них, если не буду достаточно осторожной. Но нет никаких причин, чтобы заснуть в кресле, потому что в самолете для этой цели есть две спальни с огромными кроватями. Булочка ведет меня в кухню. Она оснащена приборами из нержавеющей стали и хорошо отполированным красным деревом, от чего выглядит очень гладко и мужественно. В задней части самолета находится ванная комната, которая впечатляет так же, как и остальные места. При других обстоятельствах я бы чувствовала себя в приподнятом настроении, но вместо этого, я чувствую себя незваным гостем в самолете, хозяина которого я жестоко предала.

Включив душ, чтобы немного прогреть его для меня Булочка достает туалетно-косметические принадлежности. Она кладет их на раковину, вместе с полотенцем и черным шелковым халатом, который на несколько размеров больше нужного.

— После того, как ты закончишь с душем, у меня есть кое-что, что мы можем одеть, чтобы скрыть… порезы, — говорит она вместо укусов.

Я просто киваю, но не смотрю ей в глаза, потому что если я это сделаю, то могу снова расплакаться. Прежде чем она успевает уйти, я выпаливаю:

— Они живы? — знаю, что она этого не знает, но я хочу понять, есть ли у нее надежда на то, что они живы, или она ее уже потеряла.

— Да, — сжимая руки в кулаки, твердо говорит она.

— Хорошо, давай отправимся к Даминиону, и я верну тебе Зи обратно, — низким тоном говорю я, а в ее василисково-голубых глазах начинается сражение.

— Мы поедем на остров Зи, — начинает Булочка, но я прерываю ее.

— Нет, я не поеду на остров, я пойду к Доминионам. Ты можешь взять меня с собой, или я могу взять автомобиль Рида и попытаться найти их сама, но я собираюсь уйти с твоей помощью, или без нее. Я собираюсь принять душ, а когда я выйду, ты скажешь мне, что ты решила, — властно говорю я.

Я скинула с себя одежду Gancanagh и попросила Булочку сжечь ее. Затем я иду в душ и смываю с себя ту вонь, о которой ранее говорил мне Рассел. Я позволяю душу смыть с себя липкий, сладкий запах, который прилипал ко мне несколько дней, но нет воды, которая бы помыла бы мою душу от моих воспоминаний, однако мой дух, отчаянно желает этого. Я позволила Бреннусу сломать меня и, если бы Рассел не появился, чтобы спасти меня, я бы отдала ему все, о чем он просил.