Теперь же смотрю в карие глаза этой девочки, и что же вижу – она как я. Что-то в её взгляде, такое осознанное… И как же люди, эти пустоголовые кретины, не замечают отличия? Понимаю, что она знает обо мне, она не удивлена. И пока девушки приветствуют друг друга, усаживаясь на скамейку под рябиной, мы смотрим друг на друга неотрывно. В глазах моей «собеседницы» нет и следа того отчаяния, что правит мной. Она умиротворённо глядит на меня и словно шепчет на ухо: «Не бойся, смирись, прими неизбежное». И от этого мне ещё страшнее. «Никогда! – кричу я мысленно, – Никогда! Убирайся из моей головы!».

Я разрываю зрительный контакт, который затягивает в бездну, словно воронка. Маша покачивает коляску, а свободной рукой подносит к губам бутылку пива (судя по запаху) в бумажном пакете. Яна крепко держит меня и глядит вдаль, на гуляющего с собачкой старика.

– Может уже скажешь, зачем позвала? – спрашивает Маша хриплым голосом и толкает Яну в плечо, отчего меня встряхивает.

– Мне нужен твой совет в одном деле, – отвечает Яна, не глядя на подругу, – ты же знаешь, мне не с кем об этом поговорить… Короче… я беременна.

Я поднимаю на неё взгляд, но вижу лишь подбородок и уголок глаза.

Всего лишь маленькая прогулка, но какой сумбур она внесла в моё существование, протекающее, в основном, мысленно и бессмысленно!

Небольшая история, что я услышал, неудивительна для девчонки из семьи Одинцовых. Три месяца назад, на вечеринке (кажется, здешняя молодёжь называет такие собрания иначе, но я не молод) Яна познакомилась с неким Сергеем на десять лет старше неё. У них завязался роман. Ох, глупая, глупая Яна! Достигла того возраста, когда сверстники не кажутся особо привлекательными, и была неосторожна. Как она плакала, пока жаловалась подруге на жизнь. Говорила, что боится рассказать Сергею о беременности, матери с отцом на неё плевать, а бабушка возненавидит свою внучку, если узнает, ведь когда Марина обнаружила, что беременна мной, Нина Петровна настаивала на аборте (моих нежных чувств новость не задела). И пусть эта «песня» всколыхнула во мне жалостливые чувства, всё равно она стара как мир. Поразило меня совсем другое.

В этом крылась разгадка хотя бы одного вопроса из тех многих, что мучают меня. Мне стало ясно, что вызывает тревожное чувство каждый раз, как Яна оказывается поблизости. Я чувствую новую жизнь, зародившуюся в ней. Странно, конечно. Но разве не странно моё телепатическое общение с той девочкой, а с Ниной Петровной? По-видимому, это способность незамутнённой, не зашоренной рамками одной жизни души.

Я, как ребёнок (да, глупо сказано), радуюсь своему открытию. А ещё, хоть мне и стыдно за подобное, злорадство так же подогревает меня: от осознания того, что не один я хожу по кругу, становится легче. Сбросив бремя собственной исключительности, я могу усерднее посвящать себя сохранению памяти вместо безрезультатных попыток достучаться до небес. Впрочем, я пессимист и не могу без ложки дёгтя: раз информация о том, что перерождения – лишь часть мироустройства, а не моя привилегия (наказание), не дошла до меня из прошлого опыта, значит этот опыт был вычеркнут заранее. Или же мои воспоминания рассыпаются быстрее, чем ожидалось, и я потерял по пути сюда больше, чем мог предположить.

Неделю спустя нашего знакомства, когда о Барбаре я и забыла, она сама к нам заявилась. Раздался стук в дверь, я поспешила открыть её, потому что Луиза попросила в тот день выходной, отец пропадал на работе, а мама сказала, что поехала играть в бридж к своей подруге Элизабет. Уже тогда я догадывалась, что это враньё.

Я увидела Барбару на пороге и удивилась не только тому, что она пришла. Выглядела она в тот день совсем не так, как при первой нашей встрече. На этот раз Барбара больше походила на меня, или на Элис, или на любую из моих хороших подруг. Её волосы были собраны и уложены, а нежного голубого цвета платье сияло опрятностью. Должно быть, Барбара заранее приготовила свою вежливую улыбку на случай, если дверь ей откроет сама миссис Джексон, потому что, увидев перед собой меня, она улыбнулась шире и задорнее. Мы поздоровались, и она тут же объяснила, зачем пришла, вручив мне открытку-приглашение: оказалось, родители Барбары, мистер и миссис Джексон, уже освоились на новом месте и теперь приглашали соседей на барбекю-вечеринку в следующие выходные.

– Спасибо, я передам родителям приглашение, – поблагодарила я, но девчачья вредность потянула меня за язык, заставив прибавить неприятным тоном, – но мы ведь даже не ваши соседи?

– Я рассказала маме, как мне повезло встретить тебя. Она решила, будет здорово познакомиться с вашей семьёй, раз уж вы живёте неподалёку, – ответила Барбара, а потом тем же тоном, что и я, сказала, – хотя я говорила ей: «Мама, они ведь даже нам не соседи».

Вечеринка начиналась в три часа дня. Отец планировал провести время со своими приятелями, так что у них с мамой вышла крупная ссора (о том, что «мы так редко ходим куда-то вместе, а ты опять хочешь всё испортить» и о том, что «я зарабатываю нам деньги; этот дом, две машины, твои платья»), прежде чем он сдался. Мама с Луизой испекли вишнёвый пирог для Джексонов. При желании мы могли прийти всей семьёй, так что я тоже решила не сидеть одна: Дастин Питерс жил в соседнем от Джексонов доме, и мне было интересно, придёт ли он вместе с родителями.

Нам нужно было лишь перейти на другую сторону улицы и миновать два дома, чтобы оказаться на пороге Джексонов. Отец нёс дорогую вазу и букет цветов, а мама свой вишнёвый пирог. Рядом с ними я чувствовала себя маленькой девочкой.

Миссис Джексон встретила нас с улыбкой, приняла подарки, похвалила мамино платье, так же получив взамен пару комплиментов, а потом пригласила нас идти за ней, потому что все гости уже пришли.

На заднем дворе собралось человек пятнадцать. Гости, одетые по-летнему нарядно, сгруппировавшись парами или тройками, стояли и сидели у белых столиков, щебетали, угощались напитками, пока толстый высокий мужчина с рыжими усами поджаривал мясо на мангале. «Это мой муж – Дональд», – представила его миссис Джексон. На улице было тепло, без жары, но солнечно, погода благоволила вечеринке на открытом воздухе.

Мои родители присоединились к светской беседе, а я заметила Дастина. Он поедал бутерброд, но тоже заметил меня и махнул рукой, а я ему улыбнулась. Барбара же сидела поодаль от остальных, на качелях, и легонько раскачивалась. Потоки воздуха выхватывали из её причёски прядки волос, завивали их, отбрасывали с загорелого хмурого лица. Она глядела на меня недовольно.

– Здравствуй, Барбара, – сказала я, когда подошла к ней.

– Ты знаешь того парня? – перебила она меня.

Я проследила за её взглядом: Барбара пялилась на Дастина, который разговаривал с моим отцом в нескольких метрах от нас.

– Знаю. Это Дастин Питерс.

– Откуда вы знакомы?

– Учимся вместе. Но послушай, он уже занят, извини. Они с Элис…

– Что? – на по-прежнему хмуром лице Барбары появилось отвращение, – не-не-нет.

– Он тебе понравился, – утвердила я с глупой улыбкой.

– Ну, нет уж.

– А что тогда?

– Просто, раз уж «они с Элис», ему не стоит так распаляться в общении с другими девушками.

Я прикусила губу и с неловкостью спрятала руки за спину. Дастин был одним из самых симпатичных молодых людей нашего круга, обеспеченный, открытый: из той породы парней, которым не составляет труда увлечь собой девушку, увлечься кем-то самому. Ему приглянулась Элис, но флиртовать с другими он не перестал. И не было ничего необычного в том, что Дастин обратил внимание на Барбару, которая как цветок (на тот момент мне недоступный и даже неведомый) цвела, юная и отстранённая, в окружении зрелых женщин и мужчин на той вечеринке. Беда для меня тогда заключалась в ином: моя подруга Элис была жутко ревнива. Глупые наивные интересы и сомнения занимали мою молодую голову в тот момент: «Элис разозлится, если узнает о том, что Дастин приглядывался к Барбаре. Не стоит ей говорить… Но если я не скажу, а она в итоге узнает, то рассердится и на меня. Боже, прошлым летом она ревновала его ко мне, а ведь они тогда даже не были вместе…». И прочая чепуха в таком роде. Я решила, что, наверное, мне придётся донести подруге, а потому с чувством неловкости села рядом с Барбарой на качели.