Рита с такой скоростью наклонилась к ней и влепила пощечину, звук был как выстрел в салоне автомобиля. Даже в темноте Анжела видала, как пылают гневом глаза Риты, она будто вся содрогалась от ярости.

— Как ты смеешь! — прошипела Рита. — Ты ничего не знаешь… ничего!

— Я знаю все, — произнесла Анжела. — Как ты случайно залетела в сорок лет, как ты хотела от меня избавиться, пока папа тебя не остановил. И ты заставила меня расплачиваться за это каждый день моей жизни.

— Энджи, нет, — умоляюще воскликнул Джино. — Все было совсем не так. Кто тебе наговорил такие ужасные вещи?

Глаза Риты холодно смотрела на Анжелу, и она по-настоящему содрогнулась от ужасно низкого голоса матери.

— Нет, Джино. Она совершенно права. Я не знаю, кто ей сказал все это, но главное здесь то, что я не должна была тогда поддаваться на твои уговоры. Мне стоило избавиться от этой неблагодарной puttana, когда у меня был такой шанс.

Анжела не могла точно сказать, кто был более шокирован такой вспашкой злобы Риты, она или Джино. Ее отец побледнел, он пытался что-то ответить, но продолжал сидеть с открытым ртом, ни произнося ни звука, но он все же сумел сохранить свое внимание к дороге, чтобы проехать оставшуюся милю или около того до дома. Анжела тоже молчала, хотя злые слова, сорвавшиеся с губ матери, для нее были не новость, она всегда знала, что это правда.

Анжела с благодарностью увидела дом, куда всегда с ненавистью возвращалась. Джино даже еще не успел выключить двигатель, как она вылетела из машины. Она пожалела, что много выпила, даже слишком много, и не могла сама сесть за руль, чтобы отправиться в долгую дорогу обратно в Сан-Франциско. Похоже она застряла здесь в Кармеле на ночь и отчаянно хотела, чтобы родители Лорен в данный момент оказались здесь, а не загородом. И если бы они были здесь, она готова была ринуться к соседям, как частенько делала за столько лет, зная, что Натали нашла бы способ ее приютить и успокоить. Но МакКинноны были в Нью-Йорке у Джулии, а что значит, что Анжеле предстояло остаться на ночь в доме своих родителей, от одной мысли ей хотелось блевануть.

— Энджи, подожди. Поговори со мной, дорогая. Все не так, как сказала мама, — позвал ее Джино, пока она направлялась в гараж.

Анжела повернулась и столкнулась с отцом, покачав головой, хотя заметила, как он расстроен.

— Нет, пап. Все так и есть, как она и сказала. Извини, но нам больше не о чем говорить. Мама сказала все, ведь так? Я иду спать и уеду завтра рано утром. И не ждите меня здесь в ближайшее время.

Наверное, даже пятилетнему ребенку было бы заметно, что Анжела очень сильно расстроена. Учитывая тот факт, что Ник был очень наблюдательным, интуитивно чувствующий ее настроение, ему было достаточно мимолетно взглянуть на нее, чтобы понять, что что-то пошло не так.

Он поджидал ее в квартире, хотя она этого не ожидала, потому что вернулась в Сан — Франциско на несколько часов раньше, чем первоначально планировала, но внезапно оказалась в его руках и для нее это имело очень важное значение, было важнее даже, чем дышать. После нескольких минут его теплых, сокрушительных объятий, она ударилась в слезы — огромные, действующие на нервы слезы.

— Шшш. Все хорошо, Ангел, — успокаивал он. — Эй, я знаю, что существует традиция плакать на свадьбах, но сейчас это даже не смешно.

Но она не обратила внимание на его попытку рассмешить ее, еще крепче вцепившись в его бицепсы и еще пуще зарыдав. Она была слишком расстроена из-за ссоры с матерью и разговором с сестрами, чтобы задумываться, что впервые сломалась перед Ником, впервые настолько открыто нуждаясь в его теплоте и заботе. Когда она рассказала ему об обстоятельствах своего рождения той ночью, конечно, ее захлестывали эмоции, но даже тогда она не чувствовала себя так, как сейчас, будто ее сердце разорвалось на миллион крошечных кусочков.

Постепенно она перестала плакать, хотя все ее тело продолжало вздрагивать от тихих всхлипываний. Она почти не спала прошлой ночью, поскольку была обижена и расстроена, поэтому утром выпила достаточно много кофе, чтобы как-то компенсировать недостаток сна. Она не завтракала, живот урчал, ее пошатывало, она чувствовала себя без сил и эмоционально выжатой.

К счастью, Ник особо не обращал внимание, что ее пошатывало, сколько его волновало ее нервное состояние, он просто продолжал держать ее в своих объятиях, в которых она чувствовала себя в теплоте и защите, и в любви… хотя знала, что ей не стоит надеяться на это, и для нее самой ее влюбленность в него представляла настоящую опасность.

— Ты расскажешь мне, что случилось? — спокойно поинтересовался он.

— Да. — Она кивнула и начала свой рассказ с добрых намерений ее племянницы, которые открыли убийственную правду о ее дизайнерском наряде. Под конец она говорила уже хриплым шепотом, слишком вымотанная от слез и отсутствием сна о ссоре с матерью, которая в результате ее столь нелестно обозвала.

Ник молчал, пока она рассказывала, ни на минуту не теряя над собой контроль, почти с безучастным выражением на лице. Как только она закончила, он не сказал ни слова, встал и направился в ее крошечную, так называемую, кухню и начал заваривать чай.

— У тебя есть мед? Или виски? — спросил он, как только закипела вода. — Желательно оба.

— Виски нет. В одном из ящичков возможно есть несколько пакетиков меда, там, где стоит кетчуп и соевый соус. Но я могу сделать сама, Ник, — предложила она, не чувствуя в себе сил.

— Забудь. Ах, вот он. Господи, что у тебя только нет в этом ящике?

Она поблагодарила, взяв у него кружку с чаем, горячим, пахнувшим медом, мгновенно успокаивающим ее перетруженное горло.

У нее дрожали руки, поэтому ей пришлось обхватить тяжелую чашку двумя руками.

— Без проблем. — Он сел на кровать рядом с ней, поправляя за ухо выбившуюся прядь. — Это меньшее, что я могу для тебя сделать, учитывая, что во многом это моя вина, что произошел такой п*здец.

— Что? — Она удивленно взглянула на него. — Как это может быть твоя вина? Тебя там даже не было.

Ник отрицательно покачал головой.

— Нет, но я настоял, чтобы ты надела это платье и туфли. И все началось с того, что твоя племянница узнала эти вещи, которые были на тебе.

Анжела пожала плечами и сделала глоток чая.

— На самом деле, я виню только себя. Мне не стоило провоцировать мать, мне следовало об этом знать. Я должна была промолчать и вести себя так, будто ничего не случилось, позволить ей замалчивать правду.

Он с недоверием посмотрел на нее.

— Ты хочешь сказать, что вчера впервые ты призналась своей матери, что знаешь правду?

Она опустила взгляд в свою кружку.

— Ты не понимаешь, Ник. Моя мать не относится к тем людям, которые открыто проявляют свои чувства. Она умело их скрывает, делая ставку на свою жизнь в обществе. И так как она почти со мной не разговаривает, будет делать вид, будто ничего не было. Скорее всего она считает, что была для меня идеальной матерью, а я всего лишь неблагодарная соплячка, придумавшая разные байки.

— Ангел, это полный п*здец, — пробормотал он сурово. — Действительно, глубоко облажался. Ты должна была дать ей сдачи, когда она ударила тебя. Он взял ее подбородок и со всех сторон осмотрел лицо. — Не думаю, что она со всей силы ударила тебя. По крайней мере, я не вижу синяка.

— Нет, не очень сильно. Или, может я вовремя отпрянула, поэтому удар пришелся не в полную силу. На протяжении многих лет я довольно хорошо научилась уворачиваться.

Ник угрюмо поджал губы.

— Она имела привычку тебя бить, да?

— Не совсем. В девять лет я уже была выше ее. Но каждый раз, когда я говорила или что-то делала, на что она ужасно злилась, она шлепала меня или по заднице, или по лицу. Конечно, когда отца не было рядом. Он не всегда заступался за меня, но он бы не посмел ей меня ударить.

Ник с нежностью поглаживал ее щеку, целую с одной и другой стороны.