- Добраться до него? Что это значит?

- Я знаю, где он живет. Я наблюдал за ним годами. Следил за его ошеломляющей карьерой.

Он не угроза. Он трусливый лузер. Он то, что мы называем «податливый». Его можно уговорить на что угодно, или отговорить. Все это знают.

- Есть еще кое-что.

Уокер немного помолчал.

- Я думаю, что могу сдаться.

Молчание повисло в воздухе между ними.

Уокер не мог поверить, что сказал это, но когда слова слетели с его губ, он понял, что идея неделями крутилась на периферии его сознания.

Лицо Джона ничего не выражало.

- С чего это вдруг?

Уокер потряс головой.

- У меня приступы паники и они меня совсем доконали. Я устал быть усталым. Чертова тревога разрывает меня на куски. Она меня не донимала, когда я пил, но теперь...

- Так поговори с доктором насчет успокоительного. Лучшая жизнь через химию.

- Не поможет. Посмотри на меня. Вся моя жизнь в унитазе. Каролин меня выгнала. Я почти не вижу детей. Я убил девушку. Я не могу так больше жить.

Удивленный, Джон спросил:

- Это какой шаг?

- Что?

- Знаменитые двенадцать шагов анонимных алкоголиков. Который из них? «Бесстрашная моральная инвентаризация», угадал?

- Знаешь что, Джон? Мне не нужны твои долбаные подлые комментарии. Я говорю серьезно.

- Не сомневаюсь. И что ты предлагаешь?

- Пока не знаю. Видел бы ты меня сегодня, как я прятался на боковых улочках, чтобы Саттон не заметил и не узнал, где я работаю. Это все на нас надвигается. И что за ирония: я годами пил, чтобы стереть свою вину, и все, чего я достиг, это повернуться и убить еще кого-то.

Джон покачал головой.

- Господи, Уокер. Ты себя обманываешь. Ты пьешь не потому, что чувствуешь себя виноватым. Ты пьешь потому, что ты пьяница. Подумай. Признание ничего не изменит.

- Ты неправ. Я знаю, что я пьяница и я разбираюсь с этим. Это что-то другое. Я хочу быть честным со своей жизнью. Я хочу что-то исправить. Ты нашел способ жить с тем, что мы сделали. Я нет. Я хочу избавиться от этого груза.

- Хорошо для тебя. Идеально. Но твои так называемые поправки положат мою задницу прямо на сковородку.

- Не обязательно.

- Что за хрень? Как ты сможешь признаться и не потащить за собой меня?

- Я справлюсь. Ты тут ни при чем.

Джон, казалось, развеселился.

- Как ты себе это представляешь? Ты приходишь к копам и сдаешься. Рассказываешь им, что ты сделал, теперь тебе очень жаль и ты хочешь исправиться?

Он встал и изучал Уокера, дожидаясь ответа.

- Ты никогда не сможешь это исправить. Это невозможно. Мы с тобой увязли. Эта маленькая девочка мертва.

- Этого могло не случиться, если бы ты прочитал этикетку.

- Ты прекратишь когда-нибудь это дерьмо? Я читал. Я говорил тебе тысячу раз. Все принимают валиум. Таблетки по десять миллиграммов, это ничего особенного.

- Подумай еще раз.

- Ладно. Можешь сделать это частью своей подачи.

- Я сделаю.

- Так чего именно ты надеешься достичь в своем лихорадочном желании облегчить душу?

- Мне нужно найти способ жить с самим собой. Это все, что я говорю. Я хочу исправить то, что мы натворили.

- Жить с самим собой? Ну, это не продлится долго. Мы говорим об убийстве, за которое тебя приговорят к смертной казни. Ты этого хочешь?

- Конечно, нет. Если бы был другой выход, ты не думаешь, что я бы им воспользовался?

- Как ты собираешься иметь дело с полицейскими? Они будут поджаривать твою несчастную задницу до следующего вторника, пока ты не расскажешь все, что происходило.

Не нужно быть гением, чтобы понять, что ты действовал не один. Они захотят, чтобы ты назвал имена, и мое единственное в списке.

- Я уже говорил, что ты тут ни при чем.

- Да, при чем, придурок. Я при чем с той минуты, когда ты откроешь свой долбаный рот, чего я тебе говорю не делать.

- Может быть, я смогу договориться. Я расскажу то, что знаю, если они не будут меня заставлять говорить о ком-то еще. Только моя часть.

- Прекрасно. Просто замечательно. Могу себе представить. «Дорогой агент ФБР, я согласен обвинить себя, но хочу быть честным по отношению к другому парню.» Так не бывает. Не с этими ребятами. У тебя нет никаких рычагов давления. Я — единственная вещь, которую ты можешь продать. Как только ты сдаешься, ты повернешься и сдашь меня тоже.

Тон Уокера изменился.

- Ты забыл, что это была твоя идея.

- Моя идея? Что за чушь? Это был идиотский план Судьбы.

- Но она его не осуществила и Кредо тоже. Это ты все обдумал...

- В то время как ты делал что?

- Я делал, что ты мне говорил. Ты всегда командовал. Это было твое шоу, с самого начала.

Теперь приходится платить. И мне нелегко.У меня жена и дети. Как ты думаешь, что с ними будет, если я пойду в полицию?

- Поправка. У тебя были жена и дети. Теперь у тебя есть дерьмо. Ты живешь в вонючем мотеле и ужинаешь шоколадками. Каролин выгнала тебя вон.

Джон сделал нетерпеливый жест. - Ой, да ладно. Никому нет дела. Что ей известно?

- Ничего. Я никогда и словом не обмолвился.

- Ну, это успокаивает. Послушай меня, Уокер. Умоляю тебя, подумай об этом, и подумай хорошенько. Тебе не терпится очистить душу, но как только ты заговоришь, ты упадешь в кучу дерьма, из которой никогда не выберешься. И поставить меня на линию огня, это просто бессовестно.

- Будет лучше, если я сам приду, до того как Майкл Саттон донесет на нас. Частный детектив идет за мной по пятам. Она уже сообразила кое-что насчет дохлой собаки. Я не думал, что она найдет связь, но теперь становится ясно, что нашла-таки.

- Так что тебя связали с дохлой собакой? Почему вдруг это вдохновило тебя бежать к копам? Это же не то дерьмо, которое выливали на нас родители, когда мы были маленькими.

«Все, что ты должен сделать сынок, это сказать правду. Только будь честным, и тебе ничего не будет.»

Уокер помотал головой.

- Это только вопрос времени, пока все взорвется. Я печенкой чувствую.

- Если ты перестанешь психовать и будешь держать рот на замке, все будет в порядке.

- Не думаю, что я смогу.

- Может быть, я недостаточно ясно выразился. Мне нравится моя жизнь. Я обожаю мою собственную задницу. Я не хочу умирать. Я — респектабельный член общества и я не сдамся без борьбы.

- Тогда лучше придумай что-нибудь другое. Я тебя честно предупредил. Это лучшее, что я могу сделать.

Вечер среды,

20 апреля, 1988.

Придя домой, я бросила почту на кухонный стол, включила свет и села. Мне нужно было организовать свои мысли. Когда расследование разбито в пух и прах, кажется важным привести в порядок все, что мне известно, занести детали на каталожные карточки. Должна быть система, правильный взгляд на которую поможет соединить вместе все кусочки.

Как в оптической иллюзии я ждала поворота, когда изображение превращается в свою противоположность.

И в средних и в старших классах школы мне было трудно сосредоточиться на уроках, я училась плохо, особенно по математике. Отличники схватывали все на лету. Они не только могли понять суть дела, но начинали лизать кончики карандашей и писать решение, когда я еще продолжала ерзать на своем стуле. Я совсем не была тупой. Я легко отвлекалась, и мое внимание приковывали совсем не относящиеся к делу детали.

Поезд отправляется из Чикаго в Бостон, со скоростью 80 километров в час, а другой поезд выезжает из Бостона в Чикаго, со скоростью 100 километров в час. Птичка летает туда и сюда между двумя...

Дальше я уже не слушаю. Я начинаю думать, почему птичка ведет себя так странно, возможно вирус подействовал на ее внутренний компас. Я представляю себе, кто едет в поезде, и зачем им нужно из Чикаго в Бостон. Потом я начинаю беспокоиться о том, что случится в Бостоне, жители которого набьются в самый быстрый покидающий его поезд.