Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р16-518-0852

(О романе Н.С. Фуделя «Великий князь Михаил Тверской»)

Однажды академик Д. С. Лихачев написал: «Главное, что принадлежало «Святой Руси» – это ее святые, представленные иконами, мощами, памятными местами, источниками, урочищами и предметами, а главное – житиями…»[1]

Жития святых в старые времена никогда не писались с биографическими целями. Они предназначались для доказательства несомненности того, что святость есть плод исполнения христианских заповедей. Святость ставилась в пример и побуждала к подражанию. Вот к чему призывал, например, автор жития великого князя Михаила Ярославича: «Сего блаженнаго великого князя Михаила Ярославича несть лепо в забвение ума оставити, но на свещнице проповедания оставити, да еси, видящи свет богоразумнаго князя жития, терпения, конечная страсти его, просветят сердца своя умная светомъ немерцаемыя благодати»[2]. Эти слова можно было бы поставить эпиграфом к роману Н. С. Фуделя «Великий князь Михаил Тверской».

Как правило, историческим романам свойственна насыщенность историческими сведениями, событиями и персонажами. Напротив, Н. С. Фуделя в большей степени интересует психологическая сторона дела: тип мышления, склад ума, мировоззрение главных героев, их реакция на события – общественные и личные. Внутренний мир героев Фуделя – это мир самопознания людей, наделенных правом решать судьбы народов. Стоявшая на великом распутье Русь по воле одного человека – будь то князь или хан – могла пойти по тому или иному пути развития. Останься Тверь русской столицей – и у нашего Отечества была бы совершенно другая история.

Осмыслить историю можно лишь чувствуя время, проникнув в сознание давно исчезнувших поколений, и для этого недостаточно лишь знания документальных фактов или владения стилизованной древней лексикой. Здесь в полной мере проявился редкий писательский дар Н. С. Фуделя – дар, отмеченный тонким знанием человеческой природы, глубоким психологизмом его прозы. Фудель силой таланта как бы «считывает» мысли людей, угадывает внутренний нерв, сущностное ядро личности героя и виртуозно создает целую галерею ярчайших характеров – психологических архетипов эпохи. Диалоги и, главное, внутренние монологи героев написаны так точно, звучат с такой степенью достоверности, что волей-неволей начинаешь безоговорочно верить автору.

Его герои – всегда на распутье, всегда судьбой поставлены перед мучительным выбором: «Я или мой брат?», «Русь или Орда?», «Тверь или Москва?», «Земное или Бог?». Причем, выбор почти всегда смертный – между Жизнью и небытием. Трагизм этой ситуации был очевиден для Н. С. Фуделя.

Первая треть четырнадцатого века – время, которому посвящено повествование, – прискорбное для русского народа. Уже стали забываться имена храбрых князей Юрия Всеволодовича Владимирского, Олега Ингваревича Красного из Рязани, Василька Ростовского, воеводы рязанского Евпатия Коловрата. Уже не на битву с врагами уезжали князья из дому, а за милостивым позволением управлять родной землей. И не собирались они вместе в одно войско, а оговаривали друг друга перед ордынскими ханами.

Казалось, народ сломлен и навсегда покорен ханской воле. «Отцы наши, деды, прадеды в Орду ездили, и мы будем ездить, и внуки, и правнуки. Так тому и быть. Ханы не только нас – митрополитов ставят», – размышляет в романе князь Иван Данилович Калита. Кроме того, западные русские княжества все более ощущают на себе католическое давление Европы. Стране требовался сильный и мудрый князь, знающий, куда вести за собой народ. Таковым оказался тверской князь Михаил Ярославич (1271–1318).

Племянник Александра Невского, он по закону и по завещанию стал великим князем Владимирским, получив ярлык хана Тохты. Тверь оказалась объединительным центром центральных русских княжеств. Но для этой цели Михаилу пришлось спасать Русь как от набирающей силу Литвы, так и от принявшей мусульманство Орды. Именно в это время с особой жестокостью вспыхнули ссоры за великое княжение, споры между Москвой и Тверью. Сосед оказался непримиримым врагом.

Н. С. Фудель нашел своеобразный способ подачи материала. Хотя роман посвящен Твери и ее правителю[3], только с середины повествования читатель напрямую соприкасается с великим князем Михаилом. До этого главным действующим лицом выступает юноша, его старший сын – Димитрий Грозные Очи. Воспоминания Дмитрия об отце и любовь к нему постепенно знакомят нас с главным героем, хотя он сам и остается еще на заднем плане. Эта сыновняя любовь уже загодя порождает симпатию к Михаилу. После его гибели в Орде на первом месте вновь оказывается Дмитрий, а затем его брат Александр со своим сынишкой Федором. Перед читателем проходит целая династия тверских князей (пять поколений, включая отца князя Михаила). Они были изведены Ордой за то, что «не знали двоения» и мужественно шли дорогой дедов и прадедов. Для Н. С. Фуделя духовная связь со своим родом естественна и необходима: «Теперь он знал, кто это усмехается, презирая его, крещеного… Он ощущал мысли как погружение…Предки столпились над ним, всматривались пристально, искали терпеливо, наконец, нашли, кивнули удовлетворенно…».

На фоне кровавой борьбы за власть сквозь весь роман проходит другая тема – московского князя Ивана Калиты, пережившего всех героев повествования. Есть и лирическая, видимо, очень дорогая для автора линия: так и не осуществившаяся любовь Калиты к Ольге – свояченице его брата Юрия Даниловича. Она – единственное существо, которое князь обожествляет, а любовь – та соломинка, что может дать надежду на спасение души. Это платоническое и, одновременно, очень сильное своей обреченностью чувство Фудель описывает со всей мощью своего дара, используя все грани данного ему литературного языка, богатого нежными проникновениями и потаенными ритмами.

Глубокая скорбь о потере Русью своей независимости чувствуется с первых страниц произведения. Но если в правление Михаила Ярославича в народе еще жила надежда на освобождение и тверичи били «поганых» в сражениях, то к концу романа народ навеки смиряется с игом. В Москве уже строго наказывают за злоречие против хана. И только у дворцового мечника Федора болит душа: «Сколько еще это терпеть?.. В церквах их поминают о здравии, а куда ни поедешь – могил не сосчитать, люди в рогожах ходют, княжеские роды дыхнуть бояться вслух… Душновато у нас… Так и будет на Руси вечно? Зажирели мы, рабским жирком заплыли. Глаза смежили на все, кроме своего двора».

Одновременно с политическим концом Твери завершается и земная жизнь Калиты. Его уставшую душу терзает только одно: «Они – мученики. Михаил, Дмитрий, не отрекшийся…, но почему они живы? Они же умерли, их нет. А они такие живые…».

Страх ли это, раскаяние или запоздалое прозрение – одному Богу известно.

Выросший в религиозной среде, автор наделяет православным мышлением и всех своих второстепенных (русских) персонажей, вводит в роман тексты молитв, описания церковных служб. Да и роман начинается очень необычно: с Божественной литургии в Спасском соборе города Переяславля-Залесского. И эта литургия может быть воспринята как молитва перед началом чтения книги.

Евангельские тексты, молебны, панихиды – без них была немыслима жизнь русского человека и именно в них заложены самые глубокие истины. Не князья, а Бог правит миром! Не случайно одной из первых приведена в романе цитата из Псалтири: «Не надейся на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения. Изыдет дух его и возвратится в землю свою: в тот день погибнут вся помышления его».