Лора Ормсби, мать Маргарет, никогда не играла видной роли в окружавшей ее жизни. Еще в детстве Маргарет считала свою мать чересчур романтичной. Жизнь слишком баловала ее, а потому она ожидала от всех окружающих таких достоинств и достижений, которые были недосягаемы для нее самой.

Дэвид Ормсби был уже на верном пути к успеху, когда женился на худенькой, изящной темноволосой дочери деревенского сапожника. Уже в те дни маленькая компания по изготовлению земледельческих машин (организованная из числа мелких торговцев и фермеров, разбросанных по окрестностям) стала быстро расти под руководством Дэвида Ормсби. Люди начали поговаривать о нем как о человеке с большим будущим, а о Лоре — лишь как о жене человека с большим будущим.

Это далеко не удовлетворяло Лору. Сидя дома и проводя дни без дела, она тем не менее страстно стремилась чем-нибудь выделиться и прослыть женщиной интересной и деятельной. Проходя по улицам с мужем, она с сияющим видом разглядывала встречных; когда же ей случалось услышать, как их называют очаровательной парой, Лора краснела и ею овладевало странное негодование.

Ночью Лора Ормсби часто лежала без сна и думала о жизни. В такие минуты она жила в мире фантазий, переживая тысячи приключений. Она представляла себе, что получает анонимное письмо, в котором ей описывают интригу мужа с другой женщиной. Эта мысль ей страшно нравилась. Она смотрела на спящего мужа и бормотала: «Бедный мальчик! Я не стану его упрекать, а постараюсь вновь завоевать в его сердце то место, которое занимала». А утром, после бессонной ночи, проведенной в фантастических грезах, Лора с озлоблением смотрела на своего спокойного и деятельного мужа. Когда он ласково-игриво клал руку на ее плечо, она отодвигалась и, сидя напротив него за столом, наблюдала, как он читает утренние газеты, совсем не догадываясь, какой бунт происходит в душе жены.

Однажды, по возвращении Маргарет из университета, Лора пережила нечто вроде приключения. Хотя дело кончилось самым безобидным и невинным образом, она тем не менее отказывалась забыть об этом; само воспоминание о случившемся доставляло ей удовольствие.

Она возвращалась из Нью-Йорка; в купе вагона напротив нее сидел молодой человек, с которым она разговорилась. Во время беседы Лора воображала, как она удирает от мужа с этим молодым человеком, и из-под опущенных ресниц пристально следила за его красивым, но немужественным лицом. Когда все остальные пассажиры в вагоне улеглись спать, она все еще продолжала разговор.

В беседе с молодым человеком Лора затронула некоторые мысли, вычитанные у Ибсена и Бернарда Шоу[41]. Она набралась смелости, пытаясь расшевелить молодого человека и заставить его сказать или сделать что-нибудь такое, что дало бы ей право вознегодовать. Между тем молодой человек слушал эту женщину средних лет, которая так смело говорила о том, чего он не понимал. Он знал только одного человека по имени Шоу, и тот был губернатором штата Айова[42]. Его поразило, что такой выдающийся член республиканской партии пишет книги, в которых высказываются столь смелые суждения. Он заговорил о прелестях рыбной ловли в Канаде и об оперетке, которую слушал в Нью-Йорке, а в одиннадцать часов зевнул и улегся спать, бормоча про себя: «И чего только эта баба от меня хочет?» Внезапно его осенило, и он засунул руку в карман, чтобы убедиться в целости часов и кошелька.

Прибыв домой, Лора Ормсби все еще продолжала лелеять воспоминание о беседе с молодым человеком. Она рисовала его себе романтичным и смелым, он был лучом света в жизни, казавшейся ей ужасно мрачной. За обедом она долго говорила о нем, наблюдая за выражением лица мужа, и описывала своего спутника самыми яркими красками.

— Это был чрезвычайно умный молодой человек, и мы до поздней ночи с ним проболтали.

Когда мать кончила говорить, Маргарет посмотрела на отца и сказала:

— Да пожалей же ты маму! Ведь здесь роман! Разве можно быть таким слепым? Мама хочет тебя испугать своим любовным приключением!

Однажды вечером, спустя три недели после громкого процесса, Мак-Грегор долго бродил по улицам Чикаго, пытаясь мысленно распланировать свою жизнь. Он был сильно встревожен и смущен событиями, которые последовали за его яркой победой в зале суда, и более чем обеспокоен тем, что воображение не переставало рисовать ему Маргарет Ормсби в качестве жены. Он стал крупной силой в большом городе. В газетах стали появляться его портреты; Эндрю Лефингвелл, представитель владельца скандальных газет, посетил Мак-Грегора и обещал ему блестящую политическую карьеру, — конечно, за приличную мзду. Один знаменитый юрист-криминалист предложил ему работать с ним. Этот маленький человек с белоснежными зубами не требовал у Мак-Грегора немедленного ответа, но вместе с тем не сомневался в его согласии. Его звали мистер Финли. Добродушно улыбаясь, он предложил Мак-Грегору сигару и в течение целого часа рассказывал ему о знаменитых процессах, которые ему случилось выиграть.

— Один такой процесс может создать человеку имя. Вы понятия не имеете, как высоко подобный триумф может вознести вас. Люди будут без конца говорить об этом. Установится что-то вроде традиции. И воспоминание еще долго будет влиять на умы присяжных заседателей. Вы сможете выиграть любое дело только потому, что ваше имя будут связывать с этим процессом.

Мак-Грегор ходил своей медленной и тяжеловесной походкой по улицам Чикаго, ничего и никого не видя. На углу Вобаж-авеню и Двадцать третьей улицы он зашел в ресторан выпить пива. Это заведение находилось в подвальном помещении, и пол был густо усыпан опилками. У столика стояли двое пьяных и спорили. Один из них был социалистом; он отчаянно ругал войну и армию. Его слова снова заставили Мак-Грегора задуматься над тем, что так долго занимало его ум и что в последнее время, казалось, стало рассеиваться.

— Я сам был в армии и знаю, о чем говорю. В ней нет ничего общенационального. Армия такая же частная собственность, как и все другое. У нас она по существу находится в руках капиталистов, а в Европе — в руках аристократии. Нечего мне рассказывать, я и сам знаю. Армия состоит из бездельников, и если я сам бездельник, то стал таковым именно в армии. Если Америка когда-нибудь окажется втянутой в войну, то вы увидите, что представляет собой наша армия.

Социалист вошел в раж, громко кричал и стучал по стойке.

— Черт возьми, ведь мы совершенно себя не знаем! Мы еще никогда не выдерживали испытания. Мы называем себя великой нацией, потому что богаты. Мы подобны толстому мальчугану, который возомнил себя героем, получив огромный кусок пирога. Да, сударь, и наша армия также не более чем игрушка избалованного мальчишки. Держитесь подальше от нее.

Мак-Грегор сидел в отдаленном углу и наблюдал. Люди входили и выходили. Маленькая девочка сбежала вниз по ступенькам и протянула ведерко бармену. Ее тоненький пронзительной голосок раздался среди гула мужских голосов.

— Пива на десять центов и, пожалуйста, побольше! — умоляющим голосом попросила она и, подняв ведерко над головой, поставила его на стойку.

Мак-Грегор вдруг вспомнил об улыбающемся лице криминалиста Финли. Этот юрист, так же как и Дэвид Ормсби, фабрикант плугов, смотрел на людей как на пешек в крупной шахматной игре. У него тоже были в общем честные намерения, и он точно отдавал себе отчет в своей цели: он хотел возможно больше извлечь из жизни. В силу простой случайности он защищал преступников и вполне с этим мирился. Так уж сложилось. Его занимало нечто другое — достижение собственной цели.

Мак-Грегор встал и вышел из ресторана. На улицах стояли кучки людей. На Тридцать девятой улице несколько молодых парней устроили драку на тротуаре, толкнув высокого мужчину, который прошел мимо, ворча себе под нос и держа шляпу в руке. Мак-Грегор начал понимать, что находится в самом центре великих событий и не должен поддаваться влиянию отдельных лиц. Было очевидно, что каждый индивидуум в отдельности жалок до ничтожества. Перед его глазами длинной вереницей прошли те, кто пытался выбраться из тины американской жизни. Мак-Грегор вздрогнул, поняв, что все эти люди, заполнявшие страницы истории, в основном имели очень небольшое значение. Даже дети, которые читали об их подвигах, оставались равнодушны. Возможно, что эти так называемые великие люди только способствовали усилению всеобщего хаоса. Они, так же как вот эти прохожие, проплывали по самой поверхности и исчезали во мраке.