– Бесы! – в сердцах выкрикнул Мальстен, видя, как жители деревни начинают смыкаться в клин и устремляться в погоню. – Бегом!

На этот раз Аэлин повиновалась бы и без помощи нитей, но отпускать марионетку сейчас было никак нельзя: даже малейший укол расплаты, способный замедлить бег, мог стать роковым.

Следующего противника встретил паранг Аэлин. Громко вскрикнув от испуга, когда незнакомец внезапно появился на пути, она рассекла ему грудь. В отличие от первого существа, это – тяжело застонало и повалилось наземь, стараясь зажать руками рану, из которой на рубаху сочилась черная жидкость.

– Что это за твари?! – взвизгнула Аэлин, устремляясь вперед.

– Не знаю, – на бегу отозвался Мальстен. – Не люди.

– Нам бы сейчас не помешал твой дар! – на грани паники воскликнула Аэлин, оглядываясь на толпу селян, которая нагоняла их.

– Не поверишь, я пытаюсь…

Волею проказника-Криппа нити не отзывались, когда Мальстен пытался взять под контроль кого-то из этих существ. Они однозначно не были ни людьми, ни иными – ни у кого не могло быть крови черного цвета, такого не встречалось в природе. И они имели стопроцентную сопротивляемость к силам данталли. Дело было не в препятствии, которое устанавливал защитный красный цвет, и не в природном щите, как у хаффрубов – нити попросту не чувствовали этих существ, как если бы они были призраками…

Но эти твари были из плоти и крови.

И их становилось все больше. Они возникали на пути, словно воплощаясь из сгустков мрака. Неслышные, незаметные, смертоносные. Подступая с разных сторон, они замыкали беглецов в плотное кольцо.

Запнувшись о корягу, Аэлин упала, но быстро успела сгруппироваться и вскочить. Боли в подвернутой лодыжке она почти не заметила – страх гнал ее вперед. Однако мгновение промедления оказалось роковым. Поняв, что они окружены, Мальстен стал рядом с Аэлин и приготовился прорываться через кольцо с боем. Он ожидал, что селяне вот-вот нападут, однако они замерли, глядя на своих жертв холодными отстраненными глазами.

Мальстен впервые в жизни почувствовал, как кровь стынет у него в жилах от суеверного ужаса. Догадки о том, кем могли быть эти существа, у него появились. И сейчас он променял бы этих жутких кукол на любых других противников, снес бы сколь угодно жестокую расплату за контроль, лишь бы не стать одним из них.

Часть мертвых марионеток начала расступаться, пропуская вперед человека, неспешно бредущего к загнанным в круг беглецам, припадая на правую ногу. За ним столь же медленно двигались Керн, Влас и Филипп, держа в руках факелы. В свете огня лицо хромого человека было хорошо различимо: лысая голова, острые хищные скулы, небольшие тусклые глаза, длинный прямой нос, тонкие губы. Вопреки сложившемуся в народных сказаниях образу, некромант не носил длинной черной мантии с широким капюшоном – он был одет, как обыкновенный работяга, в потертую коричневую рубаху и старые, разношенные штаны. Сказать наверняка, сколько ему лет, не представлялось возможным: такие, как он, могли жить не одно столетие, не старея. Взгляд выдавал в некроманте древнего старца, черты лица же навевали мысли о ровеснике Бенедикта Колера. А голос, звучавший в этом самый миг, и вовсе принадлежал молодому мужчине:

– Так, так, так, – протянул хозяин деревни. – Кто тут у нас? Охотники, значит? Что же ты обманываешь меня, Филипп? Охотница здесь только одна, и, что удивительно, путешествует она с данталли. Эти нити разве можно с чем-то спутать?

Самодовольная улыбка некроманта растянулась шире, когда Мальстен вздрогнул от неожиданности. Увидеть нити раньше могли либо другие данталли, либо Бэстифар. Больше никому видеть нити было не дано, однако некромант различал их без труда.

Аэлин напряженно посмотрела на Мальстена. Немой осуждающий вопрос о нитях застыл на ее губах. Мальстен виновато опустил голову.

– Прости. Я должен был…

– Признаться, я никогда не встречал живого данталли так близко! – почти нараспев заговорил колдун, заложив руки за спину. – Был шанс ухватить одного девять лет назад при Шорре, но там меня опередили жрецы Красного Культа, и договориться с ними не вышло: они, знаешь ли, очень трепетно относятся к своей работе. Впрочем, кому я это объясняю! Ты, верно, не просто так забрался в нашу глушь вместо того, чтобы двигаться по тракту. Смею предположить, что вы скрываетесь от Культа как демон и его… – он помедлил, вспоминая слово. – Как это у них называется? Пособница?

Мальстен напряженно всмотрелся в поблескивающие в сиянии факелов глаза некроманта, стараясь отвлечь его взгляд от своих рук.

– О, нет-нет, – снисходительно протянул колдун, мгновенно улавливая его мысль. – Можешь даже не пытаться проделать со мной свой излюбленный трюк. Зацепиться за меня нитями ты не сможешь. Вы, данталли, ведь контролируете только живое, а во мне, как водится, жизни нет… в привычном ее понимании.

Губы Мальстена сжались в тонкую линию. Его разрывали суеверный ужас и природное любопытство: хотелось задать некроманту множество вопросов после его провокативных заявлений, однако Мальстен опасался говорить с ним.

– Кстати сказать, я не представился. Несправедливо выходит, ведь я-то ваши имена уже знаю. Меня зовут Ланкарт. О роде моей деятельности вы все уже поняли, так что…

– Что тебе нужно? – перебил его Мальстен, не без труда сохраняя в голосе холодность и строгость.

– О! Заговорил, наконец! – радостно всплеснул руками некромант. – Начало неплохое. Что мне нужно? Что ж, если попытаться адаптировать это под ваше понимание, мне нужна семья. Крепкая, большая, необычная, бессмертная… точнее, не до конца умершая семья. И я буду счастлив принять в нее вас обоих. Я, знаешь ли, давно мечтал встретить данталли и разобраться, как работают ваши силы. Можно ли сохранить их после смерти, учитывая то, что вы можете контролировать только живое? А если эти силы сохранятся, то в каком виде? На кого вы сможете воздействовать, если будете подвластны мне? Что до девушки… – Ланкарт сощурил глаза и окинул Аэлин взглядом с головы до пят. – Пожалуй, я воссоединю ее с давно утраченной любовью. Ведь, насколько мне известно, много лет назад она была обручена с нашим дорогим Филиппом.

Теперь Мальстен вспомнил, когда слышал от Аэлин это имя. Она рассказывала о своей жизни в хижине аггрефьера. Тогда она и упомянула своего жениха.

Мальстен нахмурился, глядя на юношу, в свете факелов больше походившего на восковую фигуру. Как ни странно, в его внешности было куда меньше живости, нежели во внешности того же Керна или Власа. Лицо Филиппа казалось непроницаемой маской. При упоминании обручения он скользнул взглядом по Аэлин, и взгляд этот не выразил ничего, даже отдаленно напоминающего любовь.

– Мой жених умер девять лет назад, – подрагивающим голосом отчеканила Аэлин. – То, что я вижу сейчас перед собой, носит его лицо, но это не он.

– Ты запоешь по-другому, дорогая, когда станешь частью нашей большой семьи, – со снисходительной улыбкой отозвался Ланкарт, небрежно взмахнув рукой. Голос его тут же преобразился, зазвучал властно и строго. – Сложите оружие! И без глупостей, иначе моя семья тотчас же растерзает вас в клочья, а мне не хотелось бы после собирать вас по кусочкам. Мне и так многих придется восстанавливать. А ведь далеко не все здесь лишены чувствительности к боли.

Из груди Аэлин вырвался прерывистый вздох. Она беспомощно посмотрела на Мальстена, однако тот не сумел взглянуть на нее в ответ: в его сознании, не переставая, стучала мысль, что если б он ее послушал, они не угодили бы в эту западню. Он с тяжелым вздохом бросил саблю на землю и приподнял руки, продолжая цепляться нитью за свою Аэлин.

Понимая, что выбора нет, охотница сокрушенно бросила на землю паранг. Филипп изучающе взглянул на нее и кивнул.

– Стилет тоже, Айли, – холодно произнес он. Аэлин уничтожающе посмотрела на него, однако он лишь качнул головой. – Я знаю, ты все еще носишь его в правом рукаве.

– Смелее, девочка, – подтолкнул Ланкарт. – Не заставляй меня отрубать тебе руку, чтобы это проверять. Пришивать ее обратно, знаешь ли, проблематично: даже после применения магии иногда может нарушиться подвижность.