Поменялись один за другим.
Только хорное пение сводит
И сегодня кого-то с ума.
Обещание их не тревожит,
Обещаньями полна страна.
Растревоженным ульем гундосит
Многолюдная масса толпы.
И страна, как на свалке отбросов,
Выпускает пожаров дымы.
Шелухою помятой всплывают
Загнивающих язв гнойники.
И ошибки отцов расчехляют,
Никого не щадя позади.
Легко сказать
Легко сказать: «Накручивать не надо».
Велик соблазн – наитие твердит.
Меж нами – постоянная преграда,
И жизнь диктует свой вердикт.
Закон у жизни – выживает сильный,
Наветам – смерть! Сжигаются мосты.
А слабый, корчась, тянет непосильный
Печальный воз несбывшийся мечты.
И воз тяжел! И бросить его жалко,
А вдруг судьба закрутит поворот…
И вот по всем колдобинам, по балкам
Скрипит телега, полная невзгод.
Когда ж минует проклятое время,
На вздохе, на пределе слабых сил,
Тяжелое свое отбросив бремя,
В грядущий путь направишься один —
Тут сонные артерии, взбухая,
Опутают, как жертву осьминог,
Надорванное горло великана,
От пересилья сжатого в комок.
«Не в сердце, обожженное позором…»
Не в сердце, обожженное позором,
Не в отражениях кривых зеркал,
Напрасно в замусоленном камзоле
Свою любовь поникшую искал.
И не на старом дощатом заборе
Ножом слова навечно вырезал…
Я уносил далеко в сине море
В закате дня застывшую печаль.
«Не кажусь ли тебе смешным я?..»
Не кажусь ли тебе смешным я?
Моя любовь – забава ль для тебя?
Я – словно шут на оргии Батыя,
С огнем играю, толпы веселя.
Невеста, как в плену, где обреченно
И на моих глазах седой монгол
Ее ласкал со смехом потаенным.
Но яд в его усмешке я прочел.
Тебе моя любовь не мука ль,
Обязанность, вменяемая в роль?
Иль, может, с кем-то перепутал
Тебя намеренно завистник-тролль?
Он переплавил сердце в камень
И вывернул изнанкой в темноту,
Хранимую запретным талисманом,
Закрытому к ответному добру.
И не щадишь ничьей души ты,
Каменья слов бросая наугад…
Игрой расчетливой прикрыты
Глаза, не ждущие наград.
«Мне горько сознавать…»
Мне горько сознавать, без преувеличений
Скажу: в любовь я верил, как в звезду,
Что мчится по небу среди созвездий,
Пылая и сгорая на лету.
Но вспышкой озарив распухшее пространство
И превращаясь в горклую золу,
Отводит нас от ханжи и жеманства,
Склоняя всех к ответному добру.
Романс
Растрачены слова,
Что для тебя лелеял.
В бессилии душа
Опору не найдет.
На сердце маета —
Я истину рассеял,
Но совесть, как судья,
К ответу призовет.
В любви счастливых нет,
Не может быть иначе.
Я крест своих грехов,
Натужась, волочу.
Промчит кабриолет,
Наполненный удачей,
И снова мне без слов
Задунули свечу.
Дыханием зимы
Повеяло невольно,
Когда бокал любви
Я осушил до дна.
И не было жары
От ласк уже холодных,
Как не было вины
В ее пустых глазах.
Разрушены дворцы,
Но памятники в моде.
Обласканных вершин
Недостижимость – боль.
И голые рубцы
На сердце, и невзгоды —
Разорванный сатин
Души – земная соль.
И нервы вновь меня
Держали на пределе.
Растрачены слова,
Как ночь, пуста душа…
Поникли образа,
Замолкли менестрели,
А скромница-судьба
Плетется не спеша.
Озябшие слова
Мне не оттают душу,
Замерзшие сердца
Холодны и пусты…
Но только те глаза
Надолго не забуду
И нежные слова
Оставлю до весны.
«Святая истина объявлена позором…»
Святая истина объявлена позором.
Как на войне, сшибаются во лжи
Заботы о себе во мнении народном
С заботой о поднятии страны.
«Монументы стареют и крошатся в пыль…»
Монументы стареют и крошатся в пыль,
Хоть фанфарные гулы эпохи,
Лошадями топтавшие рожь и ковыль,
До сих пор еще где-то не смолкли.
Нам бы ветер от моря, чтоб вымести зло,
Заселившихся в низких душонках!
Нам бы детские лица, как совести дно,
В ползунках, в расписных распашонках!
Два романса
1
Не углубляй воспоминанья
Забытых слов, забытых фраз.
Ушли, как ветер, оправданья
Без вдохновенья и прикрас.
Ушли в безмолвие причины,
Руководящие умом,
Затертые одним почином
И непонятные в другом.
Как непонятна грубость ласки,
Так непонятна наша речь,
Одетая в тугие маски,
Чтоб нас от боли уберечь.
И мы, от боли убегая,
Скрываем прошлое от глаз…
Не углубляй воспоминанья
Забытых слов, забытых фраз…
Не углубляй воспоминанья,
Прошу тебя в последний раз.
2
Уйдут в неторопливости года,
С торжественно-печальною улыбкой,
И звоном отдают колокола
Моей любви – чарующей и зыбкой.
Их перезвон, как утренняя хмарь,
Качающая на воздушной зыбке,
Как солнечные нити, входят в ткань
Тумана – не напористо и зыбко.
Меня поднимет гордая волна,
Торжественность снимается улыбкой,
Глазами я держу твои глаза,
Холоднотой поддернутые шибко.
И в них растает лед твоей любви,
Вновь одиночество проносит с шиком
Нарядные одежды от тоски,
Шуршащие таинственной ошибкой.
«Как обреченный на поступок…»
Как обреченный на поступок,
Герой события искал.
Народ к стопам его послушно
Седые гимны возлагал.
Он жаждал ярких увлечений,
Терзаясь скукой и тоской,
И в глупых ласках наслаждений
Терялся пыл его младой.