Сам навязал.

Хоть бьюсь в ячейки силою своей любви,

Но выход мал.

Запутавшись, кричу с надрывом: «Помоги!»

В ответ – оскал.

(июль 1990)

Уйти бы в монашеский скит,

Мирской суете выдвигая

Вину не прощеных обид,

Вину недоступного рая.

Забыть бы, к стыду маргарит,

Их руки и нежные ласки,

Но совесть, потупись, глядит

На лица, одетые в маски.

Выводит, выводит тропа

Нехоженых дум в беспокойство,

И снова смеется судьба

Над бесполезным геройством.

Но тщетно желанье мое.

У жизни изнанку изведав,

Я вновь остаюсь в бытие,

Где мною сроднились все беды.

Да, я остаюсь, где душа

Горела в безвыходной боли,

Где сердцу тоской помогла

Почуять всю прелесть неволи.

Моя тревога – гостья беспардонная —

Зашла без стука в дверь, вальяжно развалясь

В непрошенные кресла, и промолвила:

– Простите, не могу не потревожить вас.

На чувства лучшие и оголенные

Она накинула тугую кисею

Своих каприз, чтоб думы потаенные

Объяли жаром муки голову мою.

Гоню ее – беззубо улыбается,

Кляну ее опять чертями во сто крат,

Но вот беда – с тоскою она знается,

И видно, сам нечистый ей не брат.

Беда моя, я чувствую, лишь в том,

Что в нужную минуту я не рядом…

И пот обильным выступает градом,

Найдешь опору если ты в другом.

Он не поймет тебя, ему другое надо…

Беда моя, что я не буду рядом,

Беда твоя… Хотя не знаю, в чем.

Я загадал на гуще, на кофейной,

Что загадал?.. Не спрашивай меня.

Я все тревоги сердца и волненья

На суд кофейный вывел из себя.

Я ждал ответ, истошно подвывая

Неслышным воплем связок горловых,

Калеча душу, самоистязая,

И все же уповая на святых.

А так ли уж безгрешны все святые?

И так ли справедлив их приговор?

И верить ли безропотно в простые

Слова, разлитых в блюдечке в узор?

Но я внимал, тревожно вычитая

В узоре линии своей судьбы,

И в таинство запретное вникая,

Я истину искал из ворожбы…

И мне открылась правда в голом свете,

Такой, что защипало на глазах.

Я понял, что теперь за все в ответе

Не ложь на тонких и кривых ногах,

Один лишь я. Но в самоуниженье,

Вы как хотите, я не перейду!

А за паденьем будет восхожденье,

А нет – сгорю, как звезды на лету.

Как прекрасное соседствует с шипами…

И в букете роз – гармония любви,

Невозможно обхватить букет руками,

Как тебя нельзя принудить: не коли.

Но прекрасное без жалости завянет,

Без поклонников желания пусты.

И твои шипы тем паче ранят,

Чем прекраснее твои черты.

Как поздно мы жалеем о поступках!

И жаль, что нету власти над судьбой.

Я стрелки от часов хоть на минутку

Назад бы прокрутил со всей душой.

И я прожил бы прожитое время

Сначала, только зная наперед

Событий очередность, притерпелость

Возвел бы в ранг заслуженных господ.

Твои капризы бы меня не волновали,

Перетерпел их в первый раз,

Смеясь, переносил бы я удары

Твоих распахнутых к обману глаз.

Чем ближе я рассматриваю путь любви,

Спадает шелухой с меня наивность…

«Откроется ли зримо тайнопись души?

Настолько ль тяжела ее повинность,

Насколько я чутьем предугадал?» —

Душой терзаясь, тайно так страдал.

Казалось, мир наполнен лишь враждою,

Или судьба играется со мною…

Анафема предъявлена любви —

Вокруг меня душевные изъяны:

Сердцами в грязь шельмуются они,

Бросаясь в душу костылями.

Судьба – она коварно ворожила,

При мысли той становится мрачней:

Но дар страдать она мне подарила,

И дар любить, не ведая сетей.

Я жил тишком, судьбу не проклиная,

Тишком судьба готовила урок.

Я думал, мне открылись двери рая,

Но оказалось – клюнул на крючок.

Глаза мне плетью вышибали хором,

Чтоб видеть лишнего, слепой, не мог,

И сердце прожигали сильным словом,

Смеясь над тем, как кривится мой рот.

Со смехом в душу мне втыкали иглы,

Терзали гордость женскою игрой,

Прямой ответ терялся в «или – или»,

А взгляд задергивался пеленой.

Кромсались губы яростно зубами,

Но слез скупых не видеть никому —

Я их с кровавыми глотал комками,

Чтоб утолить наплывшую тоску.

И как идя на плаху с топорами,

Любви я тело бренное вверял,

Где палачи меня четвертовали,

И где любовь глашатай проклинал.

Я ухожу, но ты не виновата,

И я ни в чем тебя не упрекну.

Пусть будет жизнь событьями богата,

Пусть будет вольность сердцу твоему.

И пусть придет пронзительная жалость,

Что не сложилась жизнь у нас с тобой…

Приму я боль, как уготованную крайность,

И молчаливо растворюсь в покой.

Твою измену выдержать не сможет

Ни сердце, полное от мук любви,

Ни страстная душа, где страхом гложет

Опять неверие в слова твои…

Пусть равнодушие войдет в меня тоскою —

Растраченное сердце жаром отгорит…

Ты не изменишься, не будешь ты другою,

И ничего уже не изменить…

Не буду продолжать, слова я помню,

Что жертвенность не свойственна тебе.

Люби себя, и как была ты вольна,

Так и плыви на белом корабле.

А я уйду, и пусть седые волны

Сомкнутся над моею головой.

Душа не умерла, пусть будет больно,

Но только миг, а там уже покой.

Наше время окутано ложью,

Хоть оковы стираются в пыль.

А политики наши, как в ложе,