И не жду ни ответа, ни взрыва;

Ваш холодный отказ я приму хладнокровным умом.

И боюсь одного:

Не жалел бы я после с надрывом,

Что я душу в стихах обнажил и отправил письмом.

Горечь разлуки,

Горечь прощания —

Жаркие муки

Гасят сознание.

Встречи туманны,

Ясны те проводы,

Взглядом желанным

Что переполнены.

Посылку с колбасой

Прислали к нам в общагу,

Но только дело в том —

Владельца не сыскать.

С хмельною головой,

Растратив всю зарплату,

Кусок мясной ножом

Решили разрезать.

Болванка колбасы

Отдалась на закланье,

Но Мафия – закон,

Отрезал полкуска.

– Сходи-ка покурить, —

В лицо ему сказали…

Когда вернулся он,

Осталась кожура.

Не в царский манускрипт

Я приглашаю верить,

Без лишней трепотни

Открою вам секрет:

Как исполинский кит

Бросается на берег,

Так Мафия с тоски

Бросался на паркет.

Но это полбеды,

Ведь мафия – бессмертна,

Слезу смахнув с лица,

Он местью воспылал.

С колбасной кожуры

Врагам на страх, навечно,

Четыре узелка

На память завязал.

И надо было зреть,

Как отвалилась челюсть,

Когда на свой вопрос:

– А чья же колбаса? —

Услышал он ответ,

Расскажут – не поверю:

– Да наша, голубок!

– Как наша?

– Да твоя!

Два клоуна жили на яркой арене,

Два мима: Печальный, Веселый.

Печальный воспитан был в строгой манере,

Веселый – вообще был бедовый.

Он шуткой из друга слезу выбивал,

И публика в хохоте выла,

Калила ладони на скорбный оскал,

Кричала: «Поддай-ка, дурила!»

И смехом Веселый еще и еще

Печального в скорбь загонял.

Народ потешался, когда он зелье

В напиток ему подсыпал.

Но как-то Печальный закорчился в боли,

От боли, что в сердце вошла.

У публики снова зарделись ладони,

Веселый пинался в бока.

Трагично кричал он: «Вставай же, вставай,

Состряпай гримасу тоски!»

Печальный торжественно-гордо молчал,

И смертью покрылись черты.

Тут вздрогнула публика, гомон утих,

Оркестр замолк оглушимо.

Заплакал Веселый, снимая парик,

Над телом умершего мима.

…Так наша проносится глупая жизнь:

Мы – клоуны в жалкой репризе,

И сердце взрывается спазмами жил,

Никак не смирившись в капризе.

Проходят мимо люди, люди, люди,

Молчат могилы, только гомон птиц.

И шум берез их больше не разбудит,

И слезы, нет, не скатятся с ресниц.

Последний их приют хранит молчанье

Былых страстей, несдержанных утех.

И жизнь прошла и прожиты страданья,

Не предстоят им больше оправданья

За зло, коварство, за любовь, успех.

А я безропотно в себе обиды

И ложь хранил открытых серых глаз…

Твоя любовь – любовь кариатиды —

Не согревала душу в трудный час.

Я выгравировал слова,

Запечатлевшие ожогом,

Но шорами слепы глаза

За молчаливым разговором.

Душа пропитана добром,

Флюиды сбрасывая градом.

Печалью стонущий разлом

В тиски сжимает сонным взглядом.

Отрепетирована речь

Сухой тоски на светлом бале.

В душе писал: любовью жечь,

Но получилось: ожиданье.

Откуда-то из глубины,

Из тайных тайн, из подсознаний,

Рождается любовь души

И страждет ласок и лобзаний.

Но не взращенная, в ответ

На холодность и дикость нрава,

Предпочитает умереть

На высшей точке, а награда

За слезы, верность и любовь,

За ласки, что ушли впустую, —

Обломанный венец годов,

Растраченные в холостую.

И лишь ночами, в темноте

Колючий ком воспоминаний

Подводит к роковой черте,

Где можно было все исправить.

Как в теплом сне качаются улыбки —

Качаюсь я меж небом и землей.

Как лик свечи, любовь теплится зыбко,

А счастье проплывает стороной.

Ловлю его губами и руками,

Томимый болью от пустых обид…

Нет! Мы не все друг другу рассказали,

И сердце, жаль, одно не на двоих.

Как было бы легко: мои заботы

С тревогой принимала за свои.

А я бы чувствовал, идя с работы,

Что ты одна печалишься вдали…

Но все прошло, и суетность былого

Не возвернуть – кричи иль не кричи —

И белый снег, подтаявший немного,

С чужих ладоней на губах горчит.

Я белый стол на небе закажу,

Когда придет пора побыть у Бога.

Свои печали я с собой возьму

И ангелам поведаю немного

О том, как жил, любил, страдал и пил,

И как мечтал, надеялся и верил,

Зачем любви вериги я носил,

Наветы с клеветою как я встретил.

Я им поведаю о горьком дне,

О радостном умалчивать не стану —

И пусть они решают, что во мне

Хорошего, плохого… Я не знаю…

Нежность – отомри!

Пусть не отшлифованы страницы!

Жалость – не приди!

Робость, не коснись моей десницы!

Вихрь во мне – пусть!

Буйство красок огромных полотен.

А с арены грусть

Шлет поклоны далеким, далеким.

Ты говоришь, что так любить нельзя,

Как я люблю,

$$$$что так сгорают звезды

В стремительном полете над землей…

Но как же надо чувствовать тебя,

И как любить,

$$$$$дышать тобой и помнить,

Что в нежность выливаюсь я рекой.

Писал сей стих в минуты роковые,