И зашифрованная, паутинкой
Висит в них правда, как на волоске.
Гляжусь в слова, как в зеркало немое,
Их тайный смысл я постичь хочу,
Но душу окружила ты покоем,
Волненья чужды сердцу твоему.
Ничем не жертвуешь любви, не внове
Усталых глаз моих немой укор,
Усталых чувств, сгорающих от боли,
Усталых мыслей частый перебор.
«О, Боже! Как хочется счастья!..»
О, Боже! Как хочется счастья!
Как хочется просто любви!
Забыться в истомленной страсти
И видеть прекрасные сны.
О, Боже! Как хочет покоя,
Намучившись, сердце мое.
Прости, что такое больное
И требует счастья оно.
«Он женское коварство принял за любовь…»
Он женское коварство принял за любовь,
Игру ума – за тайнопись желаний.
Он возмечтал в который раз, что будет вновь
Причиною ее страданий.
Любовь его сжигала, истово казня,
Доверчивость скрепляла поцелуем,
Душа металась от полымя до огня,
И было не до аллилуйи.
Печальных снов его немая суета —
Проносится калейдоскоп событий…
Всю чашу боли он испил до дна,
Чашу обманутых открытий.
«Оракул предрекал: умру от боли я…»
Оракул предрекал: умру от боли я,
Мой хладный труп утопят в бурном море.
Хоть верить я не верил, только колея
На ту дорожку вывезла, где горе.
Любовь еще брела и, тяжко волоча
Разбитые о камни свои ноги,
Морали мне читала, только не учла:
Оракул предрекал – погибну в море.
Надежда за Любовью, отступив на шаг,
Мне обещала смутное блаженство.
Но я не мог поверить – не бывает так,
Чтобы любовь была, как совершенство.
А Вера поняла: меня не провести,
На все слова – ответы наготове…
Судьба начертана по Млечному пути —
Оракул предрекал: умру я в море.
«Тревожная дурь наполнила сердце печалью…»
Тревожная дурь
Наполнила сердце печалью.
– А брови не хмурь, —
Сказала ты мне на прощанье.
Разлука, как боль,
Хоть мучит, но жить позволяет,
А сердце одно,
Той боли оно не желает.
С тоскою в груди
Теряем последние силы.
Что там впереди?
Не крест ли? Любви ли кончина?
Иль нам суждено
Летучим Голландцем по свету
Не версты мотать —
Накручивать горькие встречи?
Зачем мы тайком
Вздыхаем и грустью страдаем? Вопрос не поймем…
Ответа, тем паче, не знаем.
«Вновь растаял дым…»
Вновь растаял дым,
Дым, что был тобою.
Вновь я стал немым,
Вновь гоним судьбою.
Корчит рожи мим,
Роком что зовется,
Стал я вновь глухим,
А глухим неймется.
То ли слышу звон,
То ль стучит подкова.
Изрыгаю стон,
Сердце ищет крова.
Но я стал немым,
Стон приснился ночью…
Вновь растаял дым,
Что ж я рожу корчу.
(июнь 1990)
«Я по крупицам соберу…»
Я по крупицам соберу
Былого светлые страницы. Что было черным – я сотру,
Как день, что вновь не повторится.
Лампадка копотью чадит,
Свеча настольная теплится.
В камине памяти сгорит
Моя печальная страница.
И кажется, сгори она —
Пройдет съедающая мука,
Но вновь напомнит мне зола
Греховную насущность духа.
Мне вновь напомнит, как я жил,
Не оставляя дань пробелу…
Я словно ниточкой пришил
К груди печальную эмблему.
Но словно на эмблему зла
Безликая толпа взирает…
Не открывая кошелька,
Плевками милостню бросает.
Омовение
Рассекают небо надо мной дожди,
И парит земля в туманной хмарине,
Словно с Господом заключено пари,
Сколько можно выжать с туч испарины.
Словно в мраке поднялась Господня длань
И направила на наши головы
Всю небесную высокую печаль,
Омраченную его невзгодами…
Омовение небес приняв душой,
Не могу, простите, успокоиться.
И без лжи, не за холодный упокой
Мои губы, содрогнувшись, молятся.
Развернувшись к хмарным небесам лицом,
Принимаю капли, как пощечины,
Что небесным и всевидящим перстом
Отхлестали за грехи мои с просчетами.
На Арбате
Воспоминание, как тихий ужас,
Преследует меня кошмарным сном.
Я мысли отгоняю, поднатужась,
Стараюсь вовсе думать о другом.
Увиденное, словно жути в сказках:
Дыханье затаив, Арбат молчал —
Безногий цыганенок на культяпках
На мостовой ламбаду танцевал.
Закончилась кассета. Деловито
Поборы спрятал в порванный карман,
И ленту прокрутив назад, он лихо
Ламбаду вновь затанцевал.
А мать с отцом скрывал платок вуали.
Боль выставив Арбату напоказ,
На жалости народной наживались
И милостыни стряхивали с нас…
Где пляшет обезноженное детство,
Волна стыда нахлынет за страну…
Бросает деньги и впадает в бегство
Толпа, открещиваясь на ходу.
«Мое наитие предчувствует подвох…»
Мое наитие предчувствует подвох:
Когда-то оборвется там, где тонко.
Душа сгорит, испустит грудь печальный вздох,
Поникнет взгляд в задумчивость невольно.
И мысли потекут, выстраивая ряд:
«Логический конец любви – измена!»
Я должен ли им верить и внимать,
И до какого крайнего предела?
А есть ли он – предел? И как определить?..
Рой мыслей так опутывают душу,
Что подымается желание завыть,
Подняться на дыбы и все разрушить…
«Я сознаю свое бессилье пред тобой…»
Я сознаю свое бессилье пред тобой —
Мне нет любви.
Я принимаю жизнь навязанной игрой —
Сердца пусты.
Они не бьются в унисон – затерян клад
Моих надежд,
И круг смыкается в бессмысленный разлад
Немых невежд.
Я соткан весь из паутины тех страстей,
Что правят бал
В душе моей, но паутину из сетей