Клара кивнула.

Она рисовала пышущую здоровьем юность. Но сделала её хрупкой и уязвимой, полной страхов. Зависимой от грубых и жестоких решений старшего поколения.

Мальчик боялся умереть. А Амелия боялась жить.

Но в этом взгляде, в этих глазах, было всепрощение.

Стояла жара, кадеты утоляли жажду лимонадом.

Хуэйфэнь заглянула в блокнот.

Через пару недель она присоединится к отделению Сюртэ в Гаспе, станет там самым молодым агентом. Но пока она должна закончить это свое последнее задание и первое расследование.

— Мари Тюркотт вышла замуж за Фредерика Валуа в 1893. Они жили в Монреале, и у них родилось трое сыновей. Старший Пьер, потом близнецы Джозеф и Норман.

Рейн-Мапри положила на стол рядом с картой старое фото. Пока Хуэйфэнь рассказывала, они рассматривали Джо и Норма, в солдатской форме, улыбавшихся в камеру и обнимавших мать, с домом Клары на заднем плане.

Ещё одна фотография лежала у Рейн-Мари на коленях. Она обнаружила её в архивах в тот день, когда они вернулись с кладбища.

— Тюркотт? — сказал Жан-Ги. — Тогда Энтони Тюркотт был её братом? Или отцом?

— Мы к этому ещё вернёмся, — сказал Натэниел.

— Согласно данным бюро регистрации, месье Валуа был картографом, — сообщила Амелия, подхватывая рассказ. — Не самым хорошим, но вполне годным. Его умения хватало на то, чтобы прокормить семью. Делал карты в основном для горнодобывающих компаний. До тех пор, пока в один из дней не спрыгнул со скалы.

— А не был ли он?.. — начала Рейн-Мари.

— Убит? — закончил за неё Жак. — Да. В следующем куске обнаруженной нами информации говорится о том, что Мари Валуа перебралась сюда и сняла дом.

— Мой коттедж? — уточнила Клара.

— Нет, этот дом, — ответил Натэниел, жестом показывая на пол террасы. — Бистро, хотя в то время тут был просто частный дом, принадлежащий месье Беливо.

— Так и знала, что он старше меня! — пробурчала Рут.

— Может, то был не наш месье Беливо, — предположила Мирна.

— Посмотрю, у себя ли он, — Арман поднялся, перёсек террасу, прошёл мимо пекарни к бакалее, посмотрел на ручные часы.

Начало седьмого. Тёплый тихий вечер, аромат пионов и старых добрых садовых роз в воздухе. Солнце ещё довольно высоко в чистом небе и до заката несколько часов.

Он вернулся в кампании старого бакалейщика.

— Вы хотели узнать про семью Валуа? — спросил он.

Арман предложил бакалейщику свой стул, месье Беливо поклонился и сел.

— Вы их знали? — спросил Натэниел.

Угрюмое лицо месье Беливо осветила улыбка.

— Я не настолько стар.

— Говорила же, — шепнула Мирна Рут.

— С ними был знаком мой дед. В те времена он был владельцем этого здания и сдал его мадам Валуа. Помнится мне, она была вдовой.

— Да, с тремя сыновьями, — подтвердила Хуэйфэнь. — Должно быть, она была запоминающейся персоной, раз уж ваш дедушка поведал вам о них.

— Нет, она не была таковой, — просто ответил месье Беливо. — Ни она, ни мальчики. Они были обычными детьми. Запомнилось то, что с ними произошло. Все трое погибли в один день. В битве на Сомме. Дед рассказывал, что долго слышал её плачь, уже годы спустя. Да просто ветер в соснах, говорила ему моя бабушка. Но он уверял, что это она плачет.

Рейн-Мари посмотрела на Армана. Они так часто слышали этот плачь, раздающийся из леса.

— Почему вы раньше нам обо всём не рассказали? — спросила Хуэйфэнь.

— Потому что вы спрашивали про Энтони Тюркотта, — ответил месье Беливо, — а не про мадам Валуа. О Тюркоттах я никогда не слышал.

— Откуда он вообще взялся? — поинтересовался Габри.

— После гибели своих детей Мари Валуа перебралась жить в Стропила-для-Кровли, — сказал Жак. — Там и умерла сразу после войны.

— От испанского гриппа, вероятно, — предположила Мирна. — Судя по надписи на камне. В 1919 грипп расправился с миллионами.

— Зачем она уехала из Трёх Сосен? — спросил Габри.

— Ты никогда не был матерью, — сказала Рейн-Мари.

— Да был он матерью… — начала было Рут.

— Ой, — сказал Жан-Ги, держащий болтавшего ножками Оноре. — Не при ребенке.

— Она не уезжала, — сказал месье Беливо, и все повернулись к нему.

— Pardon? — вымолвила Клара.

— Мадам Валуа. Она не покидала Трёх Сосен. Так или иначе, такого намерения у неё не было — уехать навсегда. Она продолжала арендовать дом у моего деда.

— А как же Стропила-для-Кровли? — спросил Оливье, не зная, как правильно сформулировать вопрос.

— Ей нужно было куда-то деться, — сказал месье Беливо. — Но только на какое-то время. Думаю, тут ей было слишком тяжело. Но она планировала вернуться. Тут был её дом. Большинство своих вещей она оставила здесь.

— Включая это, — Мирна показала на старую карту, развернутую на столе.

— Но если всех сыновей убили, как карта вернулась к их матери? — спросила Клара.

— Она не возвращалась, — сказал Арман. — Карта никогда не покидала этих мест. Её сделали, когда мальчики пропали без вести. И перед тем, как она перебралась в Стропила-для-Кровли. На всякий случай.

— На всякий случай? — переспросил Жак.

— На случай, если они не погибли, — объяснила Рейн-Мари.

— Эта деревня — один сплошной полигон для ориентирования, — сказал Жан-Ги. — Карта, витражное окно, роза-компас.

— Она сделала каждому из троих по карте, чтобы они взяли их с собой, — сказал Арман. — Для того, чтобы они отыскали путь домой, а потом она сделала ещё одну, чтобы они смогли отыскать её.

— Имеете в виду, что она заказала карты? — уточнила Хуэйфэнь. — Их на самом деле изготовил Энтони Тюркотт. У человека из управления по топонимике в этом сомнения нет. Это, должно быть, её отец, или, может, брат. Или дядя.

— Нет, — сказал Гамаш. — Я имел в виду, что она изготовила карты.

Кадеты в смущении посмотрели на коммандера, переглянулись.

— Мари Валуа и была Энтони Тюркоттом, — сказал Гамаш. — Она использовала девичью фамилию, когда стала делать карты.

— Не понимаю, — созналась Хуэйфэнь.

— Счастливая, что не понимаешь, — заметила Мирна. Уж ей-то всё было понятно. — Дело в том, что ещё сто лет назад не поощрялось, когда женщина работала, и уж точно осуждалось, когда женщина имела профессию.

— Поэтому женщины часто брали мужские имена, — сказала Клара. — Так поступали художницы. Писательницы и поэтессы часто брали мужские имена. Она, скорее всего, выучилась делать карты, наблюдая за работой мужа, а потом оказалось, что она делает карты лучше, чем он.

— Не первая из жен, преуспевшая в мужниной профессии, но вынужденная это скрывать, — сказала Мирна. — А мужчины часто присваивали результаты труда своих жен.

Хуэйфэнь выглядела озадаченной. Для неё всё звучало невероятно. Какой-то каменный век.

— То есть, вы хотите сказать, что все эти карты… -сказала она.

— Изготовлены Мари Валуа, — сказал Гамаш. — Oui.

Амелия кивнула.

— Месье Топоним сказал, что никто никогда не видел Энтони Тюркотта. Общались с ним посредством почты. Никто бы не узнал.

— Как грустно, — сказала Рейн-Мари, — что после нанесения на карту и присвоения названия всем этим городкам и деревушкам, Мари Валуа в конце обрела и собственное имя. Но не в честь своего картографического таланта. А в честь невыносимости собственного горя.

— Notre-Dame-de-Doleur, — произнес Арман.

Он посмотрел на фото женщины сельского вида, улыбавшейся и обнимавшей своих долговязых сыновей.

— Но, приняв за истину ваш рассказ, — вклинился Оливье, — я всё равно не понимаю, зачем она стёрла Три Сосны со всех карт Квебека?

Рейн-Мари достала древнее пожелтевшее фото, старее чем то, что лежало на столе.

Все склонились над ним и увидели трех смеющихся ребятишек, перепачканных в грязи, ноги в сапогах упираются в лопаты. А перед ними саженцы.

— Они сажали деревья, — прошептал Габри. Он не намеревался шептать, так вышло само собой.

— Предыдущие сосны вырвало бурей, — сказал месье Беливо. — Две опрокинуло, ещё одна была сильно повреждена. Прапрадед Жиля Сандона спилил её. Из них сделали пол в бистро и книжную лавку. Деревня казалась опустошенной этой потерей, рассказывал мне дед. Но однажды утром они проснулись и увидели вот эти молодые деревца. Они так и не узнали, кто их посадил.