— Ухватил. Но это лишь подтвердило уже имеющиеся у него подозрения.

— Когда ЛеДюк со мной связался и сообщил, что Гамаш в Академии и расследует аферы с контрактами, он запаниковал. И я тоже. Я знал, что ЛеДюк не настолько умён, чтобы перехитрить его. И я решил вернуться.

— Чтобы убрать ЛеДюка.

— Возможно. Не знаю.

Пистолет всё ещё был зажат в его руке.

— Но мне не пришлось убивать ЛеДюка. Меня опередил Гамаш.

— Non, не месье Гамаш, — сказала Лакост.

— Тогда кто?

Лаксот снова протянула руку. Твёрдую, как и её взгляд.

— За дверью два вооруженных офицера Сюрте, как вам известно. Всё кончено. Вы виновны в краже, но неповинны в убийстве. Сдайте оружие, пожалуйста.

И он ей подчинился.

Кадеты в молчании бежали по коридорам фабрики. Перепрыгивали через две ступени на лестницах. Просматривали пустынные залы, продвигались всё дальше и дальше.

После многочисленных неудачных попыток положить конец тренировочному захвату заложников и арестовать захватчиков, Хуэйфэнь отлично помнила план фабрики.

Она ни разу не была в роли командующего. Эта роль всегда доставалась Жаку. И это неизменно заканчивалось для Сюртэ проигрышем. Заложники мертвы. Полицейские убиты. Бандиты скрылись. Невозможный сценарий, они понимали. Но ЛеДюк всегда говорил им, говорил Жаку, что тот мог что-то предпринять.

Каждый раз после очередного провала операции Жак рапортовал ЛеДюку, и в дело пускали револьвер. Совсем не в наказание, объяснял ЛеДюк. Но как последствие. Как учебное пособие. Для их же собственной пользы.

Теперь именно Хуэйфэнь вела свою маленькую команду. Новичков приводили в смущение её командные жесты, поэтому она выбирала самые простые и недвусмысленные. И они быстро и плавно продвигались дальше.

Наконец она остановилась и они перегруппировались.

— Думаю, его тут нет, — сказала Хуэйфэнь, осмотревшись.

— Если не здесь, — сказала Амелия, — то где?

— Тебе нельзя тут находиться, — сказал Жан-Ги, медленно входя в комнату.

Он был на пути в комнаты коммандера Гамаша, надеясь найти его там, когда заметил, что защитная лента места преступления на двери в комнаты ЛеДюка порвана.

Он аккуратно толкнул дверь ногой. Пистолет из кобуры пока не доставал.

Там, в центре гостиной, стоял кадет Жак Лорин. Сжимал пистолет.

— Сколько часов я тут провёл, — сказал Жак, привычно оглядывая комнату, словно не заметил оградительной ленты и маркеров улик. Не заметил брызг крови. — Я садился туда, — он показал рукой с зажатым в ней пистолетом. — А Дюк садился здесь. Только я и он. Это он мне подарил, понимаете? На мой день рождения.

Бовуар взглянул на автоматическое оружие. Точно такой же пистолет лежал у него в кобуре. Такие выпускались специально для нужд полиции.

— Он говорил, я однажды стану большим человеком. Он говорил, что когда-нибудь я буду управлять Сюртэ. И он мне в этом поможет. Будет моим наставником и покровителем. Он говорил, что всем великим людям требуются покровители.

— Но тебе покровитель был не нужен, так? — сказал Бовуар, закрывая входную дверь. — Тебе требовалось кое-что другое. Тот, кто бы стал искренне о тебе заботиться. И ты решил, что нашёл такого человека в лице профессора ЛеДюка.

— Так и было! — крикнул Жак. — Он заботился обо мне!

— Но появился коммандер Гамаш, и мир перевернулся, — догадался Жан-Ги. Он не пытался подойти ближе. — Понимаю.

— Нет, не понимаете.

— Понимаю. Со мной случилось то же самое, когда я впервые встретил месье Гамаша. Я думал, что понимаю в этой жизни всё. Но с его появлением всё, во что я верил, стало вызывать вопросы. И тогда я возненавидел Гамаша за это.

Бовуар не спускал с Жака глаз. Молодой человек посмотрел в окно.

— А потом ненависть переродилась, — сказал Бовуар, словно рассказывал ребенку сказку на ночь. — Я начал ненавидеть людей, которым раньше доверял. Тех, кто внушал мне, что мир полон ужасных людей и что жестокость сродни силе. Я учился нападать первым, бить сильно и быстро.

— Он заботился обо мне, — тихо повторил Жак.

— По приказу профессора ЛеДюка ты стал посещать вечеринки у коммандера Гамаша. Чтобы обо всём докладывать Дюку. Но там ты обнаружил для себя неожиданное: оказывалось, что люди не так уж плохи.

Жак с вызовом взглянул на него.

— Мир перевернулся с ног на голову, — продолжил Бовуар. — Это было прекраснее и одновременно страшнее, чем ты мог предполагать. И внезапно ты понял, что не знаешь, что делать дальше. Кому доверять. Куда свернуть. Это ужасало. Потеряться гораздо страшнее, чем выйти не на ту дорогу. Поэтому люди не торопятся сойти с неверного пути. Мы слишком далеко зашли, или нам так кажется. Мы устали, запутались, испуганы. И мы решаем, что пути назад нет. Знакомо.

Жак стоял недвижно, не признавая правоты Бовуара.

Бовуар судорожно порылся в памяти, чтобы найти подходящие слова, чтобы вернуть парня в реальность.

— Ты смотрел то видео? — спросил Бовуар.

Жак едва заметно шевельнулся, но не ответил.

— Коммандер Гамаш никогда не обсуждал тот день ни с кем, кроме родных и близких друзей. Да и то, раз или два. Но с тобой он об этом поговорил. Вскрыл эту рану для тебя.

Жан-Ги видел перед собой юношу, годами страдавшего от рук сумасшедшего, и разучившегося отличать добро от зла. Он был не в состоянии даже просто рассмотреть их. Жак изо дня в день наблюдал лишь пустоту.

— Когда кто-то в нас стреляет, мы открываем ответный огонь, — сказал Жан-Ги.

Жак кивнул.

— Но не менее важно, чтобы, когда кто-то с нами добр, мы возвращали ему это добро, — тихо продолжил Бовуар. Аккуратно, осторожно, чтобы не спугнуть молодого человека.

— Мне потребовались годы, чтобы постичь эту истину. Ненависть, которую я испытывал к месье Гамашу, а потом к другим, снова сменила направление: я начал презирать самого себя.

— А сейчас? — спросил Жак, отвернувшись от окна, от пустоши за ним. — Всё ещё ненавидите себя?

— Non. Но для этого потребовалось много времени и сторонняя помощь. Жак, мир жесток, но в нём больше добра, чем мы предполагаем. И, знаешь, что ещё? Доброта побеждает жестокость. В конечном счёте, так и есть. Поверь мне.

Он протянул юноше руку. Жак уставился на неё.

— Поверь мне, — шепотом повторил Жан-Ги.

И Жак поверил.

— Как ты понял, что это я?

— Отпечатки пальцев, — сказал Гамаш.

— Ха, — выдохнул Бребёф.

— Я знал, что им там взяться неоткуда, и всё же они там были. Значит, кто-то их туда поместил. Многие ли могут перенести чужие отпечатки настолько качественно, что введут в заблуждение даже экспертов? Один из немногих — Хуго Шарпантье. Другой — его наставник. Ты. Тебе пришлось размазать все остальные отпечатки, включая принадлежащие ЛеДюку, оставив лишь частичные следы. В том числе и свои собственные. Красивый ход. Заставить следственную бригаду принять эти улики. Так и поступает великий тактик. Он наводит на мысль. Он не ведёт, он направляет. Исподтишка.

Мишель Бребёф не мог не согласиться. Сейчас наступила его очередь слушать молча.

Они снова сели, пистолет лежал на столе рядом с Бребёфом. Стаканы с виски оставались нетронутыми.

— Ты сказал, что убил Сержа ЛеДюка, чтобы не пришлось мне. В качестве услуги.

— В качестве компенсации за причинённое, — ответил Бребёф.

— И в то же время, ты перенёс на орудие убийства мои опечатки. Чтобы подозрение пало на меня.

— Нет! Ничего подобного! Я выбрал твои отпечатки, потому что ты всегда вне подозрений.

— И, тем не менее, я под подозрением.

Впервые с начала разговора Бребёф выглядел озадаченным.

— Да. Понимаю. Офицер КККП Желина. Твои люди тебя бы никогда не заподозрили...

— Я бы не был так уверен, — сказал Гамаш. — Унизительно осознавать, что пьедестал не так уж и высок.

Бребёф хмыкнул.