Потому что, подумала Рут, Зло, как считал Оден, неприметно и непременно человекообразно.

— Спит с нами в постели, — процитировала она тихо. — И ест за нашим столом.

Гамаш, сидевший рядом с ней, повернулся к старой поэтессе.

— А к Добру нас каждый раз что есть силы тянут за руку, — прошептал он ей. — Даже в конторах, где тяжким грузом почиют грехи[17].

Она пристально на него посмотрела, а застольная беседа, между тем, текла своим чередом.

— Знаешь, как оно заканчивается? — тихо спросила Рут.

— Вот это? — шепотом переспросил он, кивая в сторону Желины.

— Нет, стихотворение, болван.

Он поморщился и задумался на мгновение.

— Зло беспомощно, как нетерпеливый любовник, — сбивчиво начал он, силясь вспомнить. — И начинает свару, и преуспевает в скандале.

— И мы видим, как, не таясь, взаимоуничтожаются Добро и Зло, — продекламировала Рут. — Вот как оно заканчивается.

Долгое мгновение они смотрели друг на друга.

— Я знаю, что делаю, — уверил её Арман.

— А я могу распознать эпитафию, когда слышу таковую.

— Ты назвала кадетов кучкой ущербных. Ты правда так думаешь?

— Про них ничего не знаю, — сказала Рут. — Но точно знаю насчёт тебя. Бекончика?

Гамаш поднял пустую тарелку — Рут просила, не предлагала.

— У меня к тебе вопрос, Рут, — сказала Рейн-Мари с другого края стола. — Не могу найти в архиве ничего времен Великой войны. Не знаешь, что могло случиться с этими материалами? Там же должно быть много всего.

— Почему все думают, что я всё знаю?

— Мы так не думаем, — сказал Габри.

— Ну, про Стропила-для-Кровли я знаю. Никто кроме меня тут о них не знает.

— И что вы о них знаете? — спросил Поль Желина.

Рут его проигнорировала, лишь проворчала что-то, прозвучавшее как «говнюк». Мирна быстро заполнила образовавшуюся кавернозную тишину:

— Причина, по которой вы не можете их отыскать, потому что они уже не Стропила-для-Кровли. Название изменилось несколько лет назад.

— На какое?

— На Notre-Dame-de-Doleur, — сказал Габри.

— Богоматерь-в-Печали? — переспросил Желина.

Арман выпрямился на стуле.

— Или например Богоматерь-в-Горе.

— Там больше нет ничего, — сказала Рут. — Деревня вымерла.

— Не думаю, что название как-то поможет, — сказал Габри.

— Можешь показать её на карте? — попросил Гамаш.

— Ты что, не слушал меня, мисс Марпл? — возмутилась Рут. — Её на карте нет. Её вообще нет.

— Спасибо, что разъяснила, — сказал Арман с преувеличенной вежливостью. — Вот теперь я вполне усвоил. Но не могла бы ты показать, где эта деревня была?

— Могла бы.

— Давайте вернемся к архивам? — попросила Рейн-Мари. — Есть какие-то соображения, куда подевались все материалы по первой мировой?

— Знаешь, — медленно начала Мирна, — У меня есть мысль. Помните, несколько лет назад историческое общество устраивало специальную ретроспективу в Легионе в Сэн-Рэми?

— Точно, — подтвердила Клара. — В 2014-ом, приурочили к сотой годовщине начала войны.

— И где все материалы теперь? — спросил Оливье.

— Damnatio memoriae, — сказала Рейн-Мари.

Как и Три Сосны. Как Стропила-для-Кровли или Богоматерь-в-Печали, война, дабы положить конец всем войнам, была стерта из памяти.

Арман и Рейн-Мари после ужина отправились провожать Рут до дома. Для этого дела вызвались Оливье с Габри, но Гамашам требовался глоток свежего воздуха, и некоторое отдаление от Поля Желины. Оба надеялись, что к моменту их возвращения гость отправится спать.

Кадет Натэниел сидел на диване в гостиной Рут и читал. Он вздрогнул, как от удара под зад, услышав, как кто-то входит.

— Сэр, — проговорил он.

— Не обязательно звать меня «сэр», — заметила Рут. — Сядь.

Натэниел сел.

— Нет, я обращалась к ним, — Рут ткнула в Армана и Рейн-Мари, которые сообразительно поторопились сесть.

Рейн-Мари повернулась к Натэниелу:

— Что ты читаешь?

— Нашел книгу на столе.

Он показал обложку.

— У нас есть такая же, — заметил Арман.

— Не такая же, а именно эта, — констатировала Рейн-Мари. — Это она и есть.

— О...

— Идите сюда, — скомандовала Рут из кухни.

Все подчинились приказу.

Рут отыскала старую потрепанную карту местности и расправила её на своем белом пластиковом столе. Тут же, как всегда, лежал открытый и заполненный её каракулями блокнот, рядом с чашкой давно остывшего чая.

Чашку Арман узнал. Чашка была из их посудных запасов.

Рут верила во вторичную переработку. И в эволюцию вещей в процессе утилизации. Она брала вещи для использования прежде, чем люди их выбросят.

— Мы ищем Стропила-для-Кровли, — объяснил Арман Натэниелу, который изучал карту с болезненной серьезностью.

— Но мы уже пытались, — сказал кадет, посмотрев на него. — Её там нет, помните, мы говорили?

— Почему вы не спросили меня? — задала вопрос Рут.

— Э… А мы… Гхм.

— Будущее Сюртэ? — осведомилась Рут, посмотрев на Армана.

— Он не спросил у тебя, Рут, — ласково и терпеливо начала объяснять Рейн-Мари, — потому что думал, что ты сумасшедшая старуха.

— Не думал я так! — возмутился Натэниел, сначала сильно покраснев, затем не менее сильно побледнев.

Рут стояла пред ними — весь свитер в утиных перьях. А возле очага, в своем фланелевом гнезде бурчала непристойности Роза.

Рут захохотала. Ухватилась за Рейн-Мари, чтобы не упасть.

Натэниел спрятался за спину коммандера. Сейчас Рут была очень похожа на сумасшедшую старуху.

— Что ж, думаю, ты права, — наконец произнесла Рут, взяв себя в руки. — Но я счастливый человек. А ты?

Юноша, выглядывающий из-за Гамаша, снова покраснел.

— Ты счастлива, Рут? — спросила Рейн-Мари, дотронувшись до тонкой руки старой поэтессы.

— Да.

— О, мне так приятно это слышать. Мне…

— Стропила-для-Кровли, — напомнил Арман. Он уже видел, что две дамы готовы усесться и поболтать насчет смысла жизни и природы счастья. Обычно такие беседы ему нравились, но не в этот вечер.

— Вот, — костлявый палец Рут ткнулся в карту, обозначив точку в десяти километрах от Трех Сосен. — Вот здесь были Стропила-для-Кровли. Но потом название поменялось на Notre-Dame-de-Doleur.

Натэниел записал сказанное и ниже склонился над картой.

— Но здесь нет ничего. Вы просто ткнули пальцем в поле.

Они с Рут уставились друг на друга.

— А сейчас, кадет Смит, время для очередного урока по проведению полицейского расследования, — объявил коммандер. — Кому верить. Говорит ли мадам Зардо правду, или запутывает следы?

— Может иметь место *бля мозгов, — согласилась Рут.

— И как проверить? — спросил Натэниел Гамаша.

— А никак. Ты можешь собрать все факты, улики, но даже самые лучшие следователи учатся доверять тому, чему, как нам говорили в начале нашей жизни, доверять бесполезно. И даже опасно. Инстинктам. Используй свои мозги, своё сердце и всё своё нутро. Всё, что есть в тебе от зверя, от хорошего охотника. Что твои инстинкты говорят тебе о мадам Зардо? Говорит ли она правду?

Натэниел повернулся к Рут, наблюдавшей за ним с некоторым интересом.

— Думаю, она говорит правду. Как минимум, она верит в то, о чём говорит. Завтра отправлюсь туда и проверю на месте.

Одобрив подобное разграничение правды и лжи, Гамаш кивнул.

— Можно мне? — кадет показал на карту и Рут заворчала.

Арман наблюдал, как мальчик с осторожностью сворачивает потертый листок бумаги — рыжие волосы падают на лоб, когда он наклоняется, гладкая идеальная кожа всегда готова разрумяниться. Застенчив.

И Арман мысленно вернулся к своему разговору с Желиной в саду.

Желина был не прав. Настоящие преступники, худшие из них, обитали не вне проторённых тропинок. Они обитали на наших кухнях, сидели за нашими столами.

Неприметные и непременно человекообразные.